Отправлено: 10.09.07 18:33. Заголовок: Загадки истории

Для всех, кто любит покопаться в неясных, неоднозначных или попросту спорно освещаемых исторических событиях.

На данный момент в этой теме:


Трагедия замка Майерлинг
Людвиг II Баварский - безумный монарх
Иоанн I Посмертный
Дело об ожерелье
"Железная маска" - государственная тайна Бурбонов
Людовик XVII: Жизнь и легенда
Папесса Иоанна
Каспар Хаузер
Клеманс Изор
"Письма из ларца" Марии Стюарт

 Отправлено: 15.09.07 21:21. Заголовок: Re:

Трагедия замка Майерлинг

По материалам свободной энциклопедии "Викпедия" и журнала "Времена" - источник здесь

30 января 1889 в замке Майерлинг были найдены трупы кронпринца Рудольфа и его любовницы — юной баронессы Марии Вечера, против отношений которой с сыном выступал Франц Иосиф. Трагедия остаётся загадочной до настоящего времени; наиболее распространена версия, согласно которой блестяще образованный и всесторонне одаренный 30-летний красавец Рудольф застрелился, а Мария либо также покончила с собой, либо её убил принц; существует также ряд теорий заговора. Правительство скрыло обстоятельства гибели кронпринца (приписав её несчастному случаю), однако подробности достаточно быстро распространились по Европе. Трагедия в Майерлинге стала сюжетом многих художественных произведений и фильмов.

Однако же, версия романтической несчастной любви - наиболее распространенная:

Рудольф, романтический двадцатилетний юноша, водивший дружбу со всей венской богемой и пропадавший где-то с утра до ночи, изрядно волновал родителей, императора Австро-Венгрии Франца-Иосифа и императрицу Елизавету. Императорская чета никак не желала мириться с тем, что их дражайшее чадо общается со всяким сбродом. Родители настойчиво считали, что художники, актёры и поэты-вольнодумцы - совсем неподходящая компания для наследника престола.

От своих безродных друзей Рудольф возвращался во дворец похожим на бледную тень лишь затем, чтобы отоспаться. Всё это, конечно же, не могло не сказаться на здоровье. Врач осмотрел молодого принца и вынес весьма неутешительный приговор его здоровью. В последнее время Рудольф страдал сильными головными болями и жаловался на непонятное жжение в груди. Сам он был уверен, что недомогание временное, однако дела, по мнению медиков, обстояли намного серьёзнее: пожилой профессор обнаружил у юноши едва ли не половину недугов, внесённых в толстый медицинский справочник. Сердечная болезнь, грудная жаба, малокровие - это лишь малая часть довольно внушительного списка.

Рудольфу прописали бесчисленное количество настоек, пилюль, порошков и прочих медикаментов, от которых пациент презрительно отмахнулся. Он был абсолютно уверен, что от всех этих лекарств никакого толка. Но император с императрицей, разумеется, придерживались иного мнения и гадали, как бы оградить от бед своего единственного сына и наследника. В конце концов на семейном совете было принято окончательное и бесповоротное решение: Рудольфа надо срочно женить. Принц хоть и смирился с предстоящей женитьбой как с неприятной необходимостью (в конце концов, наследник короны не может долго ходить холостым), но не спешил исполнять родительскую волю. Все невесты из королевских домов Европы казались ему на одно лицо: надменные, холодные, чопорные… ах, бог один знает какие ещё! Семнадцатилетняя дочь короля Бельгии Стефания вызвала у Рудольфа лишь чуть меньше неприязни, чем другие. Но этой малости оказалось вполне достаточно, чтобы помолвку считали делом решённым. Вскоре состоялась их свадьба.

Но молодость отчаянно делала своё дело: даже после свадьбы Рудольф не смог прекратить свои гулянья. Правда, первое время, пытаясь сохранить хотя бы видимость приличий и любви к своей супруге, он вместе с ней показывался в свете, водил её по музеям и картинным галереям, паркам…. Но вскоре опять потерял малейший интерес к Стефании. Оскорблённая до глубины души, молодая кронпринцесса не собиралась прощать ему такое унижение. Не прошло и месяца, как она знала всех подруг Рудольфа наперечёт и методично расправилась с каждой из них. Принц же не желал оставаться перед “дражайшей жёнушкой” в долгу и приказал распустить половину двора принцессы, урезал до минимума её содержание и даже пригрозил посадить под домашний арест. Развязка приближалась.

Рудольф отправился на приём к своей двоюродной сестре графине Лярош. Принц болтал с приятелем, когда сестра подвела к нему невысокую темноволосую даму. Из под высокого лба на него смотрели удивительно выразительные, задумчивые глаза, а губы плотно сомкнулись в едва уловимой улыбке. Это была баронесса Мария Вечера. В Марии не было и намёка на жеманство - она держалась с таким достоинством, какое редко можно было встретить в девушках его круга. Что-то на единое мгновение кольнуло принца в сердце, а в конце вечера он галантно предложил проводить неприступную даму домой, но…. Мария, улыбнувшись, отрицательно покачала головой. Принц решил не отступать.

Вскоре в комнате Марии Вечера стали витать такие восхитительные ароматы, что начинала кружиться голова. Самые благородные цветы, срезанные в императорской оранжерее - розы, ирисы, гладиолусы, нарциссы. Но замкнутость девушки неизменно продолжалась: она вернула все дорогие подарки, не ответила ни на одно письмо. Однажды на приёме Рудольф увидел её в обществе некоего худого подслеповатого графа. Кто бы мог подумать, что Мария предпочтёт ему, молодому, полному сил, наследнику престола какого-то старика! Возмущению его не было предела! Мария уже собиралась ложиться спать, как услышала странный стук на балконе. Вооружившись каминными щипцами, она осторожно открыла двери - да так и застыла: Его высочество, едва сдерживая крик, рухнул к её ногам. Принц, взбираясь по стене к Марии, сильно поранил ногу о балконный крюк. Бесконечная романтика…

Пока она промывала и обрабатывала рану, оба ни проронили ни слова. Но потом Рудольф спросил у неё, зачем она его настойчиво избегает. Мария пристально взглянула на него, а потом заговорила с ним, как мать с упрямым ребёнком. У неё фактически ничего нет кроме чести, которую безумно сложно сохранить в этом мире. Ей нужна забота, искренность, а не куча денег и неопределенное положение возлюбленной Рудольфа. Проговорив всю ночь, принц ушёл от баронессы только под утро. В это время дворец гудел, как встревоженный улей. Все обсуждали новую пассию принца. Мнения сошлись: эта чёртова баронесса не иначе как приворожила наследника престола. Рудольф забыл о весёлых дружеских гулянках, не обращал никакого внимания на своих бывших подружек! Вместо этого целыми днями находился рядом с Марией Вечера. А однажды Мария подхватила лёгкий насморк, так Рудольф пригласил к ней лучших венских светил, и докторам стоило немалых усилий убедить принца в том, что жизни больной ничто не угрожает.

Даже император, долгое время закрывавший глаза на чудачества сына, узнав, что непутёвый наследник тайком обратился к Папе Римскому с просьбой о разводе, наконец не выдержал и устроил Рудольфу хорошую взбучку. Но в эрцгерцога Рудольфа будто бес вселился: раз родители не позволяют ему воссоединиться с любимой женщиной, он отречётся от престола и всё равно женится на Марии, даже если отец с матерью его проклянут. А Мария, не ведая ни о чём, любила Рудольфа и была счастлива. Их роман длился уже больше года, когда Франца - Иосифа хватил удар. Император, подозвав к постели сына, взял с него слово, что Рудольф выбросит из головы романтические бредни и наконец исполнит свой государственный долг. Он обязан заботиться о процветании Австро-Венгрии и её народа. О женитьбе на баронессе не могло быть и речи…

Мария лежала одна в комнате и тихо глотала слёзы. Как она могла? Как!?… Она задавала себе тысячу вопросов и не на один не находила ответа. Она ждала ребёнка. Если бы они могли пожениться, то он был бы законнорождённым, но о женитьбе теперь не было и речи, а значит… Что с ним будет? Что? Нет, она этого не допустит. Она не сможет оставаться любовницей принца и матерью незаконнорожденного ребенка. На несколько дней баронесса пропала из Вены. Где только не искал беглянку принц, но всё тщётно. Наконец долгожданная весточка: завтра утром Мария Вечера ждёт его в замке Майерлинг. (О, Майерлинг! Сколько раз бывали они здесь! Они частенько ездили поохотиться сюда на лис, а потом ужинали в охотничьем домике.) Открыв дверь домика, Рудольф сразу почувствовал что-то неладное. Тишину дома нарушали какие-то странные звуки - то ли детский плач, то ли мяуканье котёнка. Принц вбежал в спальню и увидел Марию: она тихо лежала с ввалившимися глазами и восковым лицом. Она была вся в крови… Рудольф, глядя на неё, еле сдерживал слёзы. Он понимал, что надо срочно бежать за доктором, но ноги отказывались слушаться. Он подошёл к кровати и сел рядом. Мария не шевелилась - она потеряла сознание. Рудольф прижал её к груди и стал укачивать… Он не замечал,сколько прошло времени, и очнулся, когда затёкшие руки совсем онемели. Принц пошевелился и только тут понял, что Мария не дышит…

Рудольф поправил подушки под головой у Марии, разгладил складки на её платье и поцеловал в губы. А затем, став рядом, пустил себе пулю в лоб.

…Шёл 1889 год. Габсбурги, стремясь замять скандал, распространили известие, что принц скончался от апоплексического удара. В то время как на похоронах Рудольфа рыдала вся страна, его любимая всё ещё оставалась непогребённой. Под покровом ночи её тело вынесли из охотничьего домика и спрятали в сторожке привратника. Прошла почти неделя, прежде чем монахи соседнего монастыря предали останки земле. Это одна из версий трагедии в Майерлинге. Это событие - одна из самый темных тайн европейской истории конца 19 века. Влияние на судьбы Европы самоубийства Рудольфа и Марии огромно.

У Франца-Иосифа не было больше сына, наследником австро-венгерского престола стал эрцгерцог Франц-Фердинанд (тоже, кстати, женатый против воли императора на любимой женщине). Именно убийством нового наследника и его жены в 1914 году в Сараево начнется I мировая война, которая поглотит и Франца-Иосифа и его династию Габсбургов и саму Австро-Венгрию.
Диана Адамович

Рудольф:


Мария Вечера:

 Отправлено: 16.09.07 12:56. Заголовок: Re:

Людвиг II Баварский - безумный монарх

В 18 лет высокий красавец принц, под бурные приветствия своих подданых, взошел на трон Баварии под именем Людвига II. К 40 годам он превратился в грузного затворника, помешавшегося на своих сказочных замках. Он утонул через несколько дней, после того, как суд признал его недееспособным.
Его смерть до сих пор остается загадкой.

Людвиг II Баварский - потомок известного своими дарованиями в области архитектуры и художеств рода Виттельсбахов - родился 25 августа 1845 года в замке Нимфенбург в окрестностях Мюнхена, детство провел в замке Гогеншвангау. Его отец - Максимилиан II, мать - Мария Гогенцоллернская, дочь принца прусского Фридриха- Вильгельма (говорят, что эта принцесса внесла сумасшествие в дом Виттельсбахов. Ее сестра, тетка Людвига II, была сумасшедшей, и частенько гостила в психиатрической лечебнице - ей казалось, будто она проглотила стеклянную софу.). Дед Людвига II, - Людвиг I, обожал необычайно красивого и обладающего блестящими дарованиями мальчика. В одном из писем своему брату, греческому королю, он написал о Людвиге: "Людвиг красивейший - поразительная красота. А его глаза - это страстные глаза Адониса". Известный же французский психиатр Морель, который примерно в то же время видел мальчика, сказал: "Это глаза, в которых горит будущее сумасшествие."

Людвиг с детства не любил играть с другими детьми, часто бродил один, погруженный в свои мечты. Его воспитатели-французы старались развить в нем тщеславие и гордость королевского достоинства с девизом: "Государство - это я". Его брат Отто был совершенно не похож на Людвига по характеру. Мать их, королева Мария, изобрела для детей свои цвета - для Людвига голубой, а для Отто - красный. Людвиг всю жизнь любил голубой цвет.

"Он обладал трезвым светлым умом, силой и живостью в своих решениях и независимой волей", - писал о нем писатель Зебель, который был довольно строгим критиком.

Людвиг II стал королем в 18 лет, когда скоропостижно скончался его отец. Получив известие о смерти отца, юный король упал в обморок у ног матери. Восшествие Людвига на престол совпало с австро-прусской войной, при этом Людвиг, думая, что Пруссия заведомо будет побеждена, вступил в союз с Австрией. Но оказалось, что поражение потерпела Австрия, и Людвиг стал поклонником Бисмарка. Во время франко-прусской войны в 1870 году Людвиг предоставил войска Баварии в распоряжение Пруссии, чем облегчил ей победу. После разгрома Франции Людвиг в письме к немецкому государю и вольным немецким городам первым предложил возвести Вильгельма I в ранг императора. Потом, при переговорах, Людвигу удалось отстоять большую степень независимости Баварии в германском союзе, чем та, которая была предоставлена другим его членам.

Вообще, Людвиг добивался полной независимости Баварии и баварской армии. Постепенно в нем развилась ужасная ненависть ко всему, исходящему из Берлина, и в частности, к германскому крон-принцу Фридриху. Несколько раз Людвиг издавал приказ засадить Фридриха в каземат и извести голодом и жаждой, но его более трезво мыслящие чиновники саботировали исполнение этих приказов, чем неоднократно навлекали на себя гнев короля.

Всем известно страстное увлечение Людвига музыкой и личностью композитора Рихарда Вагнера. Впервые он услышал музыку Вагнера, когда ему исполнилось восемнадцать лет. Тогда, на озере Альп-Зее, в первый год царствования Людвига в день его рождения был устроен ему сюрприз - вечерний праздник в виде поезда Лоэнгрина, и флигель-адъютант короля, принц Пауль фон Торн унд Таксис, обладающий прекрасным голосом, стоя на ладье в виде лебедя, механически двигавшейся в воде, спел арию Лоэнгрина. Музыка произвела на Людвига такое впечатление, что он сразу же захотел познакомиться с 50-летним композитором. При этом он помог Вагнеру в момент, когда тот переживал творческий кризис и был в очень тяжелом материальном положении, бедствовал, не понятый, не признанный и отвергнутый всеми.

Впоследствии они часто встречались и много и бурно переписывались, причем со стороны Людвига, особенно начиная с 1865 года, переписка носила явно психоаналитический характер.

В одном письме он писал ему: "Вы и Бог! До смерти, до перехода в иной мир, в царство ночи миров, пребываю верным вам."
Людвиг, Берг, 12.06.1865

"Вы знаете, - писал Вагнер, - что молодой баварский король отыскал меня. Сегодня меня привели к нему. Увы! он так хорош, так умен, так полон глубокого чувства, так великолепен, что я боюсь, что его жизнь, подобная мечте богов, увянет в этом обыденном мире! Он любит меня с пылкостью первой любви, знает все про меня, как моя собственная душа. Вы не можете себе вообразить всю прелесть его взгляда! Только бы он жил, он слишком хорош для мира!"

Как и любые идиллические отношения, вызывающие в окружающих зависть, эта дружба вскоре стала предметом различных слухов и сплетен.

Но, вопреки установившемуся мнению, вряд ли можно признать, что Вагнер вмешивался в государственные дела Людвига. Король был слишком самостоятелен, чтобы подчиниться чужому влиянию. Вагнер же вполне признавал, что "Нибелунги" и "Парсифаль" столько же творения Людвига, как и его.

В довершение всего прочего, Вагнера обвиняли в том, что он пытается развратить короля, проповедуя ему безбрачие, называли его "злым духом" Людвига.

Людвигу вменяли в вину огромные траты на композитора, тогда как он, кроме подаренного дома в Мюнхене, назначил ему всего 15.000 марок пенсии.

Наконец, Вагнера стали обвинять в том, что он прислан от масонской ложи и что по проискам Пруссии хочет обратить баварцев в протестантство!

В тот тяжелый для обоих период, желая успокоить друга, Людвиг пишет ему полное теплоты письмо: "Дорогой друг! О, я очень хорошо понимаю всю глубину ваших страданий. Вы говорите, что, заглянув в глубину человеческого сердца, вы нашли там злобу и испорченность. О, я верю вам, и я понимаю, насколько вы могли отдаться порывам гнева против людей! Но не забудем (не так ли, мой дорогой?), что есть много благородных и добрых сердец, для которых можно с удовольствием работать и жить. А между тем, вы говорите, что не созданы для земного мира! Заклинаю вас, не огорчайте вашего верного друга. Мужайтесь: любовь может заставить все перенести и под конец приводит к победе! Любовь умеет найти в самой простой душе семена добра, она одна умеет побеждать! Живите, возлюбленный души моей! Умение забывать есть добродетель: это ваши собственные слова, которые я теперь восклицаю вам: "Прикроем снисхождением ошибки других, помните, что ведь за всех умер и страдал Спаситель! Ваш и по смерти верный друг Людвиг. 15 мая 1864 года. "

Впоследствии, когда Вагнер женился и поселился в Швейцарии на берегу Цюрихского озера, Людвиг не раз приезжал к нему в гости.

Когда 13 февраля 1883 года Вагнер умер в Венеции, Людвиг горько плакал, а затем послал ему венок с надписью: "Король Людвиг Баварский - великому артисту, поэту слова и музыки, Рихарду Вагнеру".

Известно, что Людвиг II ненавидел женщин, и это связывают с историей его неудачного сватовства к принцессе баварской Софии (сестре императрицы австрийской Елизаветы), впоследствии погибшей при пожаре во время благотворительного базара в Париже в мае 1897 года. Рассказывают, что Людвиг боготворил свою невесту (и действительно, они составляли очень красивую пару), и однажды решил сделать ей сюрприз - собрал хор странствующих музыкантов, с тем, чтобы спеть ей серенаду. Но его визит пришелся некоторым образом некстати - Людвиг в просеке парка увидел, как его возлюбленная играет локонами волос своего грума (по другой версии - своего аббата), сидевшего на скале. Тут едва не произошло двойное убийство. Положение спасли подоспевшие охотники. Сама София это происшествие объясняла галлюцинацей Людвига. После этого Людвиг приобрел стойкое отвращение к женщинам. Рассказывают случай, как известная красавица-актриса, которую пригласили читать ему вслух в спальне день и ночь, увлекшись декламацией, случайно подсела к нему на кровать, чем вызвала его страшный гнев. Она была выслана в 24 часа из Баварии за оскорбление Высочества. Другой случай был такой - секретарь короля, живший возле королевского замка, один раз был вызван в неурочное время к королю, и тот сказал ему грозным голосом: "Я видел лицо вашей жены". Секретарь очень удивился, но король повторил это еще более сурово. Оказывается, Людвиг встретил в парке жену секретаря, что и вызвало его возмущение. Секретарь поспешил заверить короля, что впредь это безобразие не повторится.

Подобного же рода происшествие случилось с влюбленной в него актрисой, всячески старавшейся склонить его к взаимности. Однажды она, катаясь с ним в лодке, как бы случайно опрокинула ее и очутилась с королем в воде. Она надеялась, что король будет спасать ее и тем самым представиться случай прикоснуться к ней. Но король с криком: "Не прикасайтесь к Высочеству!" саженками поплыл к берегу и, очутившись на суше, в раздражении приказал слугам извлечь даму из воды, после чего опять же выслал ее из страны, впредь запретив ей въезд в Баварию.

Единственной же женщиной, которую Людвиг выносил и даже ласкал, была принцесса Гизела, жена принца Леопольда. Ей тоже были присущи многие странности и эксцентричности, наверное, даже в большей степени, чем королю. Людвиг часто посылал ей подарки и цветы ночью, поскольку сам вел ночной образ жизни, и она должны была вставать в 2 или 3 часа ночи, парадно одеваться и принимать королевского посла.

Всем известна страсть Людвига к занятию архитектурой. В общем, он построил три дворца, а четвертый значительно перестроил и украсил.

Наибольшей известностью пользуется замок Нейшванштейн в местечке Гогеншвангау на юге Баварии. Он стоит на скале над пропастью на высоте 1008 метров, недалеко от водопада, над ним возвышается башня высотой в 65 метров. Второй замок - Линдергоф находится в Оберау на границе с Австрией.

Третий - Герренхиимзее - на озере Хиим, на острове Геррен - представляет собой Версаль в миниатюре. Он был построен в период увлечения Людвига французским королем Людовиком XIV. Перед его постройкой Людвиг даже ездил инкогнито в Париж. И последний замок - Берг - на берегу Штарнбергского озера (где королю суждено было окончить свои дни), построен еще до Людвига, но значительно им украшен.

В планы Людвига входила постройка еще нескольких замков, но ограниченные средства не позволяли ему реализовать свои мечты. Когда Людвиг обратился к министру финансов за суммой для постройки очередного замка и получил отказ, он впал в ярость и воскликнул: "Высечь его, собаку, а потом выколоть ему глаза!" Людвиг пытался найти ссуды - в Бразилии, Стокгольме, Константинополе, Тегеране и пр. Даже обращался с просьбой к французскому правительству, обещая свою помощь в случае войны Франции с Германией (что, естественно, не могло не беспокоить Берлин). Потом Людвиг приказал одному из своих приближенных составить шайку из дворцовой прислуги и приказал им грабить банки Вены, Берлина и Штутгарта.

С возрастом странности короля увеличивались, например, он совершенно не выносил присутствия людей. На придворных обедах стол сервировался таким образом, чтобы сидящие за столом были скрыты вазами и цветами, чтобы король их не видел. В театре оперы разыгрывались для него одного. Последние годы жизни Людвиг сидел в государственном совете, заслоненный экраном и последний секретарь совета никогда не видел короля в лицо. Во дворце в столовой было сделано так, что стол, сервированный кушаньями, являлся через пол, и через пол же автоматически убирался, поэтому прислуга была не нужна. Министрам стоило труда добиться свидания и доклада у Людвига. Даже прием посланников иностранных дворов происходил с большим трудом. Перед тем, как решиться на такой подвиг, Людвиг должен был подкрепиться спиртным для храбрости, и уже потом выходил к послу. Постепенно он стал довольно много пить, причем в основном увлекался шампанским, смешанным с рейнвейном и с каплями фиалкового эфирного масла. В самые последние годы Людвиг переносил только низшую прислугу. Однажды он почувствовал расположение к кавалеристам своей охоты. Они были введены во дворец и прислуживали, но скоро надоели королю. Один из приближенных должен был в течение нескольких недель являться к королю с маской на лице, так как тот не выносил его лица. Другой служитель являлся к Людвигу с черной печатью на лбу, это было знаком его глупости, потому что король считал, что у того не все в порядке с головой. Приказания король отдавал через дверь и подданные должны были стуком отвечать, что поняли. Если он что-либо хотел - это должно было быть сделано немедленно. Людвиг очень любил путешествовать в Вену и в Париж. Часто эти путешествия совершались не выходя из дворца. Он спускался в манеж и садился на коня. После получасовой езды появлялся переодетый кондуктором конюх и объявлял о приезде на ту или другую станцию.

Людвиг страдал страшными головными болями, особенно в затылке, и старался избавиться от них, прикладывая к голове лед. Желая избавиться от бессонницы, он проглотил немалое количество снотворного. Бывали у него и приступы мускульного бешенства - он начинал скакать, плясать, рвать на себе волосы и бороду, иногда, наоборот, впадал в оцепенение и стоял часами неподвижно на одном месте. К этому присоединялись иллюзии и галлюцинации. Он слышал голоса, видел видения. Иногда казалось ему, что он стоит на берегу моря. Иногда начинал почтительно кланяться деревьям и кустам, заставлял слуг кланяться какой-нибудь статуе, принимая ее за императрицу Марию-Антуанетту. Ему часто казались ножи и другие устрашающие предметы, иногда казалось, что они лежат на полу, и он заставлял прислугу поднимать их, но так как приказание было выполнить невозможно в силу отсутствия таковых, прислуга подвергалась жестоким наказаниям. Людвиг доходил до того, что считал за вольность и непочтение, когда врач брал его за руку, чтобы прощупать пульс. Проснувшись, тотчас звал камердинера, тот входил, низко согнувшись. Став на колено и положив на другое записную книжку, он записывал все вопросы короля. "Теперь отвечай", - приказывал король. Потом камердинер низко кланялся и уходил, пятясь спиной. Однажды королю показалось, что тот недостаточно низко поклонился. "Ниже кланяться," - закричал Людвиг и ударил камердинера в лицо. Всего 32 прислужника были им биты или оскорблены действием, часто он бил их арапником. Все оружие во дворце было далеко спрятано. Часто он приказывал заковать провинившихся в цепи, посадить на хлеб и воду в воображаемую Бастилию. Других приказывал казнить и тело бросать в озеро. К счастью, об исполнении приказа было достаточно ему доложить, сам он не стремился присутствовать при казни. Раз Людвиг послал в Мюнхен кавалерийского офицера с письмом: "Посланный вчера обедал со мною, а теперь посадить его в тюрьму." По приказу короля три министра были наказаны розгами. Он приказал заключить в тюрьму гос. секретаря фон Циглера и каждый день слушал ложные доклады, что тот сидит.

Людвигу нравилось представлять себя пилигримом из "Тангейзера", рыцарем Тристаном. Но любимым его героем был Лоэнгрин. В костюме Лоэнгрина он часто катался в лодочке по озеру Штарнберг в сопровождении лебедя. Потом ему захотелось быть ближе к луне и звездам, и он приказал устроить резервуар с водой на крыше замка. Его приказание было исполнено, и он продолжал кататься в костюме Лоэнгрина в сопровождении лебедя уже в непосредственной близости от луны и звезд. Но одно его не устраивало - вода в резервуаре была слишком бледная, а Людвигу хотелось, чтобы она была лазурной. Чтобы удовлетворить этот каприз, в резервуар пустили медный купорос, и вот уже Людвиг, совершенно счастливый, катался в лодочке с лебедем по лазурной воде. Но медный купорос очень скоро проел резервуар и вся вода ушла в кабинет короля, находившийся под крышей. Тогда нашли иной, более безобидный способ подсинивания воды, и Людвиг продолжал свои развлечения в том же духе. Но скоро ему показалось скучным, что вода в резервуаре слишком спокойная, и он повелел устроить машины, вызывающие волны. Это было сделано, и Людвиг в упоении катался по лазурной воде, покачиваясь на волнах. В поисках большей гармонии ощущений, он приказал сделать волны сильнее и больше, машины пустили на полную мощность, и лодочка в конце концов перевернулась. После этого купания король забросил свою любимую забаву. Вскоре он стал горным духом, и жители окрестных деревень часто с изумлением видели бродящего при свете луны или мчащегося в санях короля в костюме горного духа. Следующим увлечением Людвига был Людовик XIV, и, находясь под впечатлением обаяния личности французского короля, он приказал построить дворец, напоминающий Версаль и сам частенько прогуливался загримированным под Людовика XIV.

Людвиг пользовался большой любовью простого народаа, с которым он обращался очень ласково и приветливо, например, встретив крестьянина, он всегда здоровался с ним за руку, участливо беседовал и т.д. Приближенные же, особенно в последние годы его жизни, сторонились своего короля.

Пожалуй, единственным человеком, искренне любившим Людвига, была его кузина - австрийская императрица Елизавета, она была на 8 лет его старше.

Она принимала и прощала все его странности, и никогда не соглашалась с тем , что Людвиг безумен.

Однажды она увидела его в военной форме с палашом в одной руке и большим раскрытым зонтом в другой. Она не могла удержаться от смеха, а он злобно сказал: "Я не хочу, чтобы дождь испортил мою прическу."

Мечтой Людвига было продать Баварию и купить себе необитаемый остров, где его бы не стесняли ни конституция, ни совет министров. Директор государственных архивов по приказанию короля объездил Гималайские горы, Канаду, Кипр, Крит и Крым в поисках уголка, где король был бы неограниченным монархом. Но это оказалось невыполнимым.

Все эти странности Людвига уже давно беспокоили Берлин, и вот 9 июня 1886 года была назначена комиссия из четырех психиатров, которая определила, что Людвиг тяжело и неизлечимо психически болен. Было вынесено решение о назначение опеки и регентства. Все это происходило в замке Шванштейн. Узнав о решении психиатров, Людвиг велел отослать их в замок Гогеншвангау под строгий надзор. Потом пришел приказ выколоть членам комиссии глаза и содрать шкуру живьем. Можно понять, почему все члены комиссии в панике бежали в Мюнхен, бросив в замке свои вещи. Было решено перевести Людвига в другой замок под строгий надзор. Он собрал жандармов, пожарных, егерей, и составил армию, чтобы они его защищали. Как мы уже упоминали, Людвиг пользовался большой любовью простого народа, поэтому могла бы получиться нешуточная схватка. Но когда снова, 11 июня прибыла комиссия, Людвиг почему-то встретил ее довольно спокойно. Правда, он сделал попытку выброситься из башни, но его остановили. Вместо Людвига был назначен регент.

"Я признаю за лучшее подчиниться судьбе, - сказал король. -Меня не могли бы устранить от правления, если бы мой народ не был на это согласен. Мне было бы очень легко освободиться, стоило выпрыгнуть из этого окна, и всему позору конец. Что меня лишают власти - это ничего, но яне могу пережить того, что меня делают сумасшедшим."

Комиссия увезла короля в замок Берг. Все окрестные жители очень сожалели о короле, они даже плакали и предлагали свою помощь в защите.
В Берге к нему были приставлены доктор Гудден и Мюллер.
12 июня с утра Людвиг гулял с Гудденом и ласково беседовал. Вечером вновь захотел погулять с Гудденом. С ними были два служителя - король попросил удалить их, и его просьба была выполнена. Но с прогулки они не вернулись. Начались поиски и тела нашли в озере Штарнберг. Часы короля, залитые водой, остановились на 7 часах вечера. Лицо 62-летнего психиатра Гуддена было исцарапано, и был сделан вывод, что он пытался удержать Людвига от самоубийства и поплатился за это жизнью. Людвиг утопил его на мелком месте, а потом пошел в глубь озера, где погиб сам...

По этому поводу строились различные версии - говорили, что Людвиг собирался бежать, и что его попросту убили. Во всяком случае, эта смерть до сих пор остается загадкой.

По материалам эенциклопедии "Ридерз Дайджест - Великие тайны прошлого" и издания "Митин Журнал".

Людвиг II


Замок Нойшванштайн

 Отправлено: 20.09.07 00:27. Заголовок: Re:

Señorita Flor, спасибо! Есть над чем поломать голову :)

 Отправлено: 20.09.07 00:34. Заголовок: Re:

В теме, посвящённой "Проклятым королям", как-то зашла речь про загадочную историю Иоанна Посмертного. Я отыскал-таки, где я читал про это. Вот соответствующая глава из книги Алэна Деко "Великие загадки истории". (Очень любопытно в сравнении с Дрюоном.)


Иоанн I Посмертный

«Эй, кабатчик чертов!» — с этой памятной фразы начинается действие не менее достопамятной пьесы Александра Дюма «Нельская башня». История, которую мы хотим рассказать читателю, могла бы послужить прекрасным сюжетом для душещипательной мелодрамы. По трем причинам. Она произошла в те же времена. И одним из ее героев также был Людовик X Сварливый. Наконец, она изобилует всевозможными перипетиями, на первый взгляд невероятными, но вполне достойными неисчерпаемой фантазии глубокоуважаемого мэтра Александра Дюма.
Когда начиналась эта история, Маргарита Бургундская* (* Маргарита Бургундская (1290—1315)— французская королева, дочь Роберта II Бургундского.) и ее невестка Бланш де Ла-марш** (** Бланш де Ламарш (1296—1326) — дочь графа Бургундского, супруга француз

 Отправлено: 12.10.07 20:35. Заголовок: Re:

"Дело об ожерелье"

(из книги И. Кузнецова "Тайны исчезнувших сокровищ")

В конце правления французского короля Людовика XV (1715 — 1774) парижские ювелиры Бемер и Бассанж по его заказу сделали безумно дорогое бриллиантовое ожерелье, которое король-расточитель намеревался подарить своей фаворитке мадам Дюбарри. Смерть помешала ему осуществить свое намерение. Ожерелье осталось в мастерской у ювелиров.

Новый король, Людовик XVI, был не в состоянии купить ожерелье для своей жены, королевы Марии-Антуанетты. Тем не менее этот шедевр ювелирного искусства вошел в историю под названием «ожерелье королевы» и послужил объектом самого грандиозного ограбления; судебный процесс связанный с ним был столь шумным, что нашел отражение во многих литературных произведениях, написанных знаменитостями.

Помимо Александра Дюма сюжет с похищением «ожерелья королевы» использовали в своих книгах И.-В. Гете — «Великий Кофта», Ф. Шиллер — «Духовидец», С. Цвейг — «Мария-Антуанетта», братья Гонкур и многие другие. Кроме того, ни одна мало-мальски серьезная книга о драгоценных камнях, об алмазах не обошлась без пересказа этой любопытной истории.

Отправляя любителей художественных подробностей к замечательным авторам, мы ограничимся сухим изложением известных исторических фактов. И, преодолевая море разночтений, попробуем вывести вас, уважаемый читатель, на более-менее правдивую тропу к кладу, в котором по сей день, возможно, хранятся алмазы знаменитого «ожерелья королевы».

К тому, что уже сказано о главной героине этой истории, можно добавить некоторые подробности. Будем считать, что Жанна Валуа на самом деле родилась в 1756 году и что в ее жилах текла голубая кровь короля Генриха II, от которого Николь де Савиньи произвела на свет ответвление королевского рода. Хотя нет никаких доказательств, кроме «пожелтевшего пергамента», с которым Жанна была определена на воспитание в женский монастырь.

Говорят, в судьбе рано осиротевшей Жанны приняла участие какая-то маркиза. Вполне возможно, что знатная дама подыскала девушке достойного жениха, которым оказался граф де Ла Мотт, жандармский офицер. Кстати, высказываются сомнения и по поводу законности титула, носимого мужем Жанны. Некоторые исследователи полагают, что он присвоил его себе сам. Не в этом суть, Главное — молодая и красивая графская чета принята высшим светом Парижа, бывает на приемах в королевском дворце, в курсе всех придворных дел и интриг. Думается, что и служба в жандармерии пригодилась графу де Ла Мотту, когда он вместе с очаровательной супругой разрабатывал план великолепной авантюры по завладению «ожерельем королевы».

В подобных случаях, как говорится, на ловца и зверь бежит. Таким «зверем» для графини де Ла Мотт оказался кардинал Руанский, архиепископ Страсбургский и духовник Людовика XVI принц Людовик Рене де Роган. Он имел несчастье поссориться с королевой Марией-Антуанеттой из-за неосмотрительного замечания в адрес ее матери, римско-германской императрицы Марии-Терезии.

Кардинал Роган мечтал о примирении с королевой, и знакомство с графиней де Ла Мотт подарило ему надежду. Последняя заявила, что находится в приятельских отношениях с Марией-Антуанеттой и готова выступить посредницей между ними. Обрадованный кардинал Роган познакомил любезную графиню со своим другом графом Калиостро (знаменитый итальянский мошенник Джузеппе Бальзаме), который подтвердил, что вполне можно положиться на помощь со стороны мадам де Ла Мотт.

Последняя наладила переписку кардинала с «королевой» и даже устроила для него тайное свидание с «Марией-Антуанеттой» под покровом вечерней темноты, в дворцовом парке в августе 1784 года. Кардинал Роган и его проницательный друг граф Калиостро не догадывались, что письма от имени королевы строчил некий кавалер Рето де Вильет, любовник Жанны, а королеву в полутемном парке изобразила «баронесса д'0ливи» — девица Николь Лаге, любовница графа де Ла Мотта.

Кульминация аферы века поражает своей элементарной простотой. Графиня де Ла Мотт убеждает кардинала Рогана, что Мария-Антуанетта не решается просить короля о покупке драгоценного бриллиантового ожерелья стоимостью 1,8 миллиона франков. В то же время она не хотела бы, чтобы ювелирный шедевр был продан за границу, португальской королеве. Поэтому королева решила купить ожерелье тайно, в рассрочку и в знак примирения с кардиналом Роганом доверила ему проведение всех необходимых переговоров с ювелирами.

Одетый в светское платье кардинал Роган поспешил выполнить лестное поручение. Он встретился с ювелиром Бемером, и тот согласился заключить тайную сделку, причем даже уменьшил из уважения к королеве первоначальную цену на 200 тысяч франков. Согласно заключенному договору королева Мария-Антуанетта обязалась выплатить первый взнос через шесть месяцев, а оставшуюся часть погасить четырьмя взносами через каждые последующие три месяца. Договор был подписан лично «королевой Франции».

Получив ожерелье, кардинал Роган доставил его в дом графини де Ла Мотт, где оно было передано в руки личного посланца королевы, роль которого успешно сыграл все тот же кавалер Рето де Вильет.

Подошел срок первого платежа, и ювелиры обратились к королеве с напоминанием. Мария-Антуанетта, совершенно непричастная к афере (хотя среди историков есть и другое мнение), бурно выразила свое негодование и потребовала от мужа строго наказать всех виновников мошенничества. Кардинала Рогана, его друга графа Калиостро арестовали и посадили в Бастилию. Они, разумеется, указали на графиню де Ла Мотт, которая даже не пыталась скрыться из Парижа в то время, как ее муж успешно реализовывал часть бриллиантов из ожерелья в Лондоне.

Арестованная авантюристка винила во всем Рогана и Калиостро. Но следствие по делу пропавшего «ожерелья королевы» нашло веские доказательства вины графини де Ла Мотт после того, как в Брюсселе была найдена «баронесса Де'0ливи» (Николь Лаге), а в Женеве— кавалер Рето де Вильет. Лишь самого графа Марка Антуана Никола де Ла Мотта арестовать не удавалось, хотя было известно, что он продал в Лондоне партию бриллиантов на десять тысяч фунтов стерлингов.

Процесс вокруг похищенного ожерелья наделал в Париже и во всем просвященном мире много шума. В России в том же 1786 году в Петербурге появились две брошюры с описанием аферы века. Этот позорный для правящей верхушки Франции процесс стал «прелюдией к революции». Так сказал о нем граф Мирабо, депутат Национального собрания от «третьего сословия». Несколько позже Наполеон скажет, что афера с ожерельем привела к гильотине, на которой в 1793 году были казнены Людовик XVI и Мария-Антуанетта.

В 1786 году графиню де Ла Мотт-Валуа приговорили к позорному наказанию плетьми, клеймению и пожизненным каторжным работам. Но не зря ее муж прежде служил в жандармерии. Говорят, что уже через два месяца после публичного наказания (порки и клеймения) она появилась в Лондоне, где повела жизнь на широкую ногу.

Кстати, во Франции у простого народа о ней остались самые добрые воспоминания. Ее считали жертвой королевского деспотизма, мученицей, принесенной в жертву дворцовым проискам и обогащению правящей династии. Вспоминали, что кардинал Роган отделался лишением духовного сана и должностей, а мошенника Калиостро просто-напросто выгнали за пределы Франции.

В Лондоне графиня де Ла Мотт распустила слух, что намерена рассказать полную правду о похищенном ожерелье, чем вызвала немалое смятение в высших кругах Франции. За 200 тысяч ливров она, якобы, отказалась от задуманных мемуаров. А затем в Париже и вовсе успокоились, — из Лондона пришла весть, что графиня де Ла Мотт раскаялась в своих преступлениях и покончила жизнь самоубийством...

Р.S. Serg'а: Собственно, само "дело об ожерелье" вряд ли можно отнести к категории исторических загадок - в своё время суд разобрался с ним довольно основательно; остались нераскрытыми лишь некоторые второстепенные обстоятельства.
Но есть основания считать, что история Жанны де Ламотт и ожерелья на этом не окончилась...

Далее - по книге Р. Белоусова "Рассказы старых переплётов"

У советского поэта Всеволода Рождественского есть прозаический цикл «Коктебельские камешки». Несколько небольших новелл, мастерски написанных. Великолепен язык этих миниатюр, увлекательных по сюжету, поражающих неожиданными концовками. И верно, это словно гладко обточенные камешки различной окраски и изящества формы, созданные воображением тонкого художника. Родились они давно, хотя литературную форму новелл обрели много позже. Тогда, в тридцатые годы, поселка Коктебель на морском берегу Восточного Крыма еще не существовало. Место выглядело диким, и только причудливое строение — дача поэта и художника Максимилиана Волошина одиноко, словно рыцарский замок, возвышалась над лазурным заливом. В летние и осенние месяцы сюда съезжались друзья и гости хозяина, преимущественно люди искусства, работать и отдыхать, вспоминал Всеволод Александрович, в то время уже известный поэт, часто гостивший в Коктебеле.

Население дома было пестрым, но жили все в атмосфере доброжелательства, непринужденного веселья. Среди обитателей дома повелся обычай устных рассказов. «„Вечера устной новеллы", — говорит Вс. Рождественский, — прочно вошли в обиход коктебельского отдыха. Эти импровизации были пестры и разнообразны, как камешки коктебельского побережья».

Память поэта сохранила некоторые из устных рассказов, которые звучали на террасе дачи у подножия Карадага. Правда, в то время, по его признанию, он не вел подробных записей. Пришлось дополнять воображением лаконичные наброски сделанных когда-то сюжетов. Так, много позже, они были оформлены в виде новелл.

В чьих устах прозвучал впервые тот или иной устный рассказ, автор не поясняет. Исключение составляет лишь новелла «Королевская лилия», записанная со слов самого хозяина коктебельского дома, выведенного в рассказе под именем Старого художника. Прочитав эту новеллу, нельзя не поразиться тому, какие подчас сюрпризы преподносит расшалившаяся Клио — Муза истории.

О чем же поведал Старый художник?

Однажды по дороге в Старый Крым компания обитателей коктебельского дома остановилась передохнуть на опушке букового леса. Кто-то заметил, что вся слава Коктебеля — в археологическом прошлом и что он ничем не примечателен для более близких к нам периодов истории. Художник, несколько обиженный этими словами, напомнил о героической борьбе старокрымских и кизикташских партизан с отрядами белых в 1920 году.

Если это ничего не говорит, продолжал он, тогда обратимся к XIX веку. И, указывая рукой на домики в глубине долины, пояснил: Это деревушка Арматлук. Неподалеку от нее на старинном кладбище нетрудно отыскать небольшое мраморное надгробие с высоким узким рисунком католического креста. Если осторожно счистить покрывающий его мох, то можно разобрать остатки французской надписи и прочесть, правда, с трудом женское имя: Жанна Деламотт. И Старый художник рассказал историю авантюристки. Каким образом известная авантюристка оказалась похороненной под голубым крымским небом, на диком клочке коктебельской земли? Ведь Жанна де Ламотт покоилась на лондонском кладбище, о чем свидетельствует приходская книга Ламбертской церкви. Но если запись в ней фальшивка? И никакой смерти не было, а Жанну подменили, что довольно часто в ту пору случалось. Спрашивается, для чего понадобился этот кладбищенский маскарад? Ответов может быть несколько, но скорее всего, Жанне де Ламотт надоело быть в центре внимания лондонской публики, а тем паче постоянным объектом секретной службы. К тому же скандал с ожерельем отшумел и перестал приносить дивиденды. Не исключено, что до нее дошел слух, будто в охваченном революцией Париже собираются переиздать ее брошюрку как документ, обличающий старый режим. В этом случае ее имя снова всплыло бы на поверхность, а там, чего доброго, мог последовать вызов на родину, где начали бы вновь допрашивать, правда, теперь уже как свидетельницу по делу королевы. Не поехать, отказаться дать показания означало бы признать себя виновной в похищении ожерелья. Словом, возвращаться в Париж она не собиралась. Что было делать? Она сочла за благо исчезнуть. Блестяще разыграв страдающую манией преследования (актерских способностей ей не занимать), составив якобы предсмертное письмо мужу, Жанна де Ламотт симулировала самоубийство. Вместо нее похоронили другую. Она же, приняв новое имя графини де Гаше, скрылась, затерявшись в потоке французских эмигрантов. В далекой России в безопасности и провела остаток жизни знаменитая авантюристка. Возможно, часть бриллиантов ей удалось прихватить с собой. Во всяком случае М. И. Пыляев неспроста утверждает, будто «старые петербургские ювелиры все знали, что знаменитое алмазное ожерелье Марии-Антуанетты, наделавшее столько шума в Европе своим скандальным процессом, было продано в Петербурге графу В-кому одним таинственным незнакомцем...»

Одно время графиня Гаше тихо жила в Петербурге. В 1812 году приняла российское подданство. Известно, что она дружила с Марией Бирх, камеристкой царицы Елизаветы Алексеевны. Ходили, однако, слухи, о чем вспоминают современники, что за ней наблюдали власти и «полиции хорошо было известно, что она графиня Ламотт-Валуа, укрывшаяся в России под именем графини Гаше».

Внимание российских властей, причем, как увидим дальше, самых высших, к личности Гаше вполне объяснимо. И недаром ею интересовался сам Александр I. Случайно однажды услышав, что графиня Гаше находится в России, царь пожелал ее видеть. Рассказывают, что когда графиня узнала о желании царя, она в панике воскликнула: «Тайна составляла мое спасение; теперь он выдаст меня врагам моим, и я погибла!» Вопреки ее опасениям, монарх отнесся к ней «милостиво и внимательно». Видимо, мадам Бирх через императрицу соответственно подготовила его. Впрочем, о чем шла беседа, точно неизвестно, но только вскоре после этого графиня переселилась в Крым.

Можно предположить, что Александр I знал о скандальном прошлом графини и не хотел осложнений с французским двором, где к тому времени вновь воцарились Бурбоны. Вполне вероятно, и во Франции кое-кому было известно о подлинной судьбе Жанны де Ламотт.

Мстительный Людовик XVIII, деверь казненной Марии-Антуанетты, мог потребовать выдачи преступницы, принесшей в свое время столько неприятностей его семье. Вот почему, как говорится, от греха подальше, неудобную графиню Гаше вынудили переселиться в Крым.

Недавно было высказано предположение, будто беглая графиня являлась хранительницей какой-то тайны, к которой имело отношение русское правительство. Может быть, в свое время она оказывала кое-какие услуги русской дипломатии или выполняла некоторые деликатные поручения той же Ю. Крюденер. Не исключено, что она была посвящена и в интимные дворцовые секреты русского двора, торговля которыми (как когда-то и секретами французского двора) могла принести ей доход, а императорской семье неприятности. Что ж, все может быть. В таком случае, тем более, любые записки этой дамы, не дай бог, хранящиеся у нее документы могли оказаться взрывоопасными.

Поначалу Гаше жила в Кореизе, в имении, позже известном под названием «Гаспра», потом обитала у подножия Аюдага, в том самом домике, который заинтересовал в свое время Мицкевича, а затем поселилась в окрестностях Старого Крыма. Тут и была похоронена в мае 1826 года, завещав выбить на могильной плите французскую надпись.

Признаюсь, все эти подробности жизни Гаше в России, о чем говорилось выше, я узнал спустя некоторое время. Тогда же, прочитав новеллу Вс. Рождественского, честно говоря, усомнился в ее достоверности. Поистине история неправдоподобная, более того, невероятная. Но тут же вспомнилось — разве не предупреждал Стефан Цвейг: имея дело с Жанной де Ламотт, следует приучить себя к мысли, что самое невероятное должно восприниматься как реальность, ошеломляющее и удивительное — как факт. Связаться с автором новеллы не составляло труда — он жил в то время в Ленинграде. Обратившись к нему с письмом, я попросил развеять мои сомнения.

Ответ Всеволода Александровича не заставил ждать. В нем он писал по поводу Жанны де Ламотт и ее последних дней в Крыму: «Это действительно устный рассказ Максимилиана Александровича Волошина, то есть, в сущности, не рассказ, а просто упоминание о том, что в своих прогулках по Восточному Крыму он нашел на татарском кладбище в деревне Арматлук (расположена между Феодосией, Коктебелем и Старым Крымом) могильную плиту с надписью на французском языке и знаменитой фамилией авантюристки XVIII века. Он пояснил, что надпись и имя разобрал с трудом (плита очень старая), и при этом заметил, что хорошо было бы восстановить события, приведшие де Ламотт в Крым. Вот и все в этой истории. Остальное — чистый плод моего воображения», — заключил свое письмо Вс. Рождественский. И добавил, что никакими источниками он не пользовался, кроме своих воспоминаний о романе А. Дюма. Хотя, вероятно, в свое время и очень давно «читал редкую книгу М. И. Пыляева. Возможно, что-то и оттуда осталось в памяти».

Последние слова побудили меня обратиться к воспоминаниям современников — Ф. Ф. Вигеля и Г. Олизара, но в особенности к книге М. И. Пыляева, где он упоминает о темно-синей шкатулке, подумалось: может быть, похититель, взяв бриллианты (если, конечно, они были), документам не придал значения и просто выбросил их. А ведь среди них могли сохраниться весьма любопытные бумаги. Воображение литературного разыскателя рисовало заманчивую картину. Что если где-нибудь в архиве или на чердаке все еще лежат и пылятся похищенные вместе с бриллиантами бумаги графини Ламотт-Валуа-Гаше.

Оказалось, что загадочной графиней в свое время уже интересовались историки и краеведы. Было установлено, что после смерти мадам Гаше вокруг ее вещей и бумаг завертелось целое дело. В канцелярии таврического губернатора оно числилось под № 9 за 1826 год, состояло из сорока листов и было озаглавлено «Об отыскании в имуществе покойной графини Гаше темно-синей шкатулки».

Обратимся к этому делу, восстановим его обстоятельства и ход событий.

Ночью, накануне смерти, графиня разобрала свои бумаги, часть из которых, по свидетельству ее служанки, бросила в огонь. Слух о том, что перед кончиной она будто бы бредила бриллиантами и рассматривала драгоценности, тоже исходил от служанки. Как и рассказ, что графиня распорядилась не обмывать ее и похоронить, не раздевая. Мы знаем, просьбу эту не выполнили. Хоронили ее два православных священника — русский и армянский, за неимением католического.

Сразу же некоторые вещи покойной были распроданы, а выручка отослана во французский город Тур какому-то г-ну Лафонтену, будто бы родственнику графини. Кое-что, например, купил ее душеприказчик из эмигрантов, барон А. К. Боде, директор училища виноградарства и виноделия в Судаке *. Тщательный осмотр вещей — обыскали все ларчики, потайные ящики, перелистали книги — не дал результатов, «ни один лоскуток бумаги, случайно забытый, не изменил глубоко скрытой тайны».

* В 1825 г. А. С. Грибоедов во время путешествия по Крыму встречался в Судаке с А. К. Боде, которого знал по Петербургу. От него он мог услышать историю Гаше, что нашло отражение в черновых строчках одного из вариантов «Горя от ума», как полагает И. С. Краснов, собиратель и исследователь биографии Грибоедова.

Тем временем о смерти графини Гаше стало известно в Петербурге. И тут началось непредвиденное. В Крым примчался нарочный петербургского военного генерал-губернатора с отношением (4 августа 1826 года за № 1325) от самого начальника Главного штаба всесильного барона И. И. Дибича. В нем говорилось, что по высочайшему повелению надлежит изъять из вещей покойной графини темно-синюю шкатулку, на которую «простирает право свое г-жа Бирх». Шкатулку следовало сдать в том виде, в каком «оная оставалась после смерти графини Гаше».

Местные власти всполошились. По поручению Таврического губернатора на розыск шкатулки отправился опытный чиновник особых поручений. На его счастье, шкатулку обнаружили у А. К. Боде среди оставшегося имущества графини. Выяснилось, что поначалу шкатулка была, как и другие вещи, опечатана, но затем, после регистрации, печати сняли. Согласно описи, в ней находились: золотые часы с цепочкой, пара серебряных пряжек, старое опахало, сафьяновая книжка, хрустальный флакон в сафьяновом футляре, стальная машинка для чинки перьев, театральная подзорная трубочка, старая серебряная табакерка. Никаких драгоценностей, а тем более бриллиантов, кроме старого алмаза для резания стекла, не нашли. Не обнаружили в шкатулке и бумаг — главного, из-за чего так беспокоились в Петербурге. Спустя некоторое время, в начале января 1827 года, управляющий Новороссийскими губерниями и Бессарабской областью граф П. П. Пален писал таврическому губернатору Д. В. Нарышкину, ссылаясь на указание Бенкендорфа, о том, что некоторые лица из окружения графини Гаше подозреваются в похищении бумаг покойной. И далее говорилось, что бумаги эти «заслуживают особенного внимания правительства», а посему должны быть «употреблены все средства к раскрытию сего обстоятельства и к отысканию помянутых бумаг...».

Предписывалось также по этому поводу произвести дознание среди слуг покойной — «посредством расспроса их открыть, с кем она имела связи», а также выяснить, «не приметили ли они со стороны тех лиц подозрительных действий, клонящихся к похищению чего-либо у графини Гаше». Если будет установлено, что бумаги украдены, «сделать розыск к отысканию похищенного».

Как видим, власти в лице двух едва ли не главных персон государства — Дибича и Бенкендорфа — принимали активное участие в розыске бумаг графини Гаше. К сожалению, он закончился безрезультатно, хотя и было установлено, что «пакет с какими-то бумагами существовал».

Это подтверждает в своих воспоминаниях М. А. Боде, дочь барона. (В некоторых публикациях автора этих воспоминаний отождествляют с игуменьей Митрофанией. Это не так: игуменья была дочерью барона Г. В. Розена — известного командира Кавказского корпуса с 1831 по 1837 год. Ее судебное дело описано А. Ф. Кони.)

Как говорилось, писал о загадочной графине и М. И. Пыляев. Однако его сведения восходят к запискам Вигеля и Олизара. Возможно, знал он и воспоминания француженки Оммер де Гелль, в свое время путешествовавшей по югу России. Она говорит о Гаше как о скрывавшейся под этим именем графине Ламотт. Сведения эти, по словам Оммер де Гелль, допускающей, однако, неточности в своем рассказе, были получены ею от английского консула в Таганроге и от кого-то из окружения Крюденер и Голицыной.

Впрочем, главным источником из всех перечисленных являются мемуары М. А. Боде, опубликованные в 1882 году в журнале «Русский архив», — наиболее полное и авторитетное свидетельство. В них говорилось о своеобразной компании, приехавшей в двадцатых годах прошлого века в Крым и состоявшей исключительно из женщин: княгини А. С. Голицыной, баронессы Ю. Крюденер, ее дочери Ю. Беркгейм и самой замечательной из них по своему прошлому — графини де Гаше, «рожденной Валуа, в первом замужестве графини де Ламотт, героини известной истории „Ожерелья королевы"». Это была старушка среднего роста, довольно стройная, в сером суконном редингтоне. «Седые волосы ее были покрыты черным бархатным беретом с перьями». Лицо умное и приятное с живыми «блестящими глазами». Она бойко и увлекательно говорила на изящном французском языке, была чрезвычайно любезна, временами насмешлива и резка, а с иными повелительна и надменна. «Многие перешептывались об ее странностях, — пишет М. А. Боде, — намекали, что в судьбе ее есть что-то таинственное. Она это знала и молчала, не отрицая и не подтверждая догадок». Ее рассказы о Калиостро, о дворе Людовика XVI только разжигали любопытство и порождали разные толки.

Мемуаристка приводит факты необыкновенной скаредности графини, проявившейся при покупке сада, в свое время принадлежавшего крымским ханам. По той же причине — крайней скупости — не состоялась покупка и домика с садом в Судаке, куда она незадолго до смерти намеревалась перебраться.

Заболев и предчувствуя конец, она будто бы сказала служанке, что «тело ее потребуют и увезут» и «много будет споров и раздоров при погребении».

И еще одно важное обстоятельство сообщает М. А. Боде — когда графиня умерла, губернатор признался ее отцу, что ему было велено наблюдать за покойной, так как знали ее подлинную фамилию и бурное прошлое.

Ничего такого, о чем беспокоилась Гаше, — будто ее «тело потребуют и увезут» — не случилось. И, как свидетельствовала М. А. Боде, «надгробный камень не тронут и доныне». Возможно, именно его много лет спустя видел на старокрымском кладбище М. А. Волошин. Тем самым он как бы опроверг предсказание М. А. Боде, отметившей, что «писатели долго будут говорить о Жанне Валуа, и никто не догадается искать на безвестном кладбище старокрымской церкви ее одинокой могилы». Позже видели эту плиту не то московский художник Квятковский, не то старокрымский житель Антоновский. Во всяком случае, в крымском Доме-музее Волошина есть ее фотография.

Кое-что удалось разузнать и лично М. И. Пыляеву от мадам Л-ге, одно время компаньонки загадочной француженки. С ее слов он пишет: «Де Ламотт жила здесь под именем графини де Гаше». Воспоминания М. А. Боде не остались незамеченными. Как только записки ее были опубликованы, их перепечатал журнал «Огонек». В 1886 году в том же «Русском архиве» Ю. Н. Бартенев писал о Гаше как о шпионке, сообщившей царю в 1821 году о готовящемся политическом заговоре. Спустя некоторое время в журнале «Русский вестник» появилось еще одно подтверждение очевидца, что некогда проживавшая в Крыму пожилая француженка на самом деле — известная Ламотт-Валуа. Писали о судьбе Гаше журнал «Вокруг света» и газета «Новое время». Тем не менее заинтригованная публика требовала более обстоятельных аргументов насчет тождества Ламотт-Гаше. За это взялся Луи Бертрен, тогдашний французский вице-консул в Феодосии.

Приехав в Россию в 1887 году и поселившись в Крыму, этот дипломат и поклонник А. Дюма, услышав, что героиня романа «Ожерелье королевы» жила и умерла в Крыму, безоговорочно уверовал в эту легенду. С тех пор многие годы он доказывал тождество Ламотт-Гаше; написал несколько статей на эту тему, в том числе «Графиня Ламотт-Валуа. Ее смерть в Крыму» и «Героиня процесса „Ожерелье королевы"». В этих статьях, опубликованных на французском языке, в частности, в газете «Тан», доказывал, что настоящим похитителем ожерелья был Роган, а Ламотт лишь помогала ему сбыть драгоценность. Для этого ожерелье расчленили на три части. Одна досталась Жанне как плата за услугу. Свою долю она спрятала у родной тетки Клосс де Сюрмен в Бар-сюр-Об.

Статьи Луи Бертрена (писавшего под псевдонимом Луи де Судак) привлекли внимание во Франции, там заинтересовались загадкой таинственной графини. Разгорелся по ее поводу спор, в котором принял участие видный историк Альфонс Олар. (К сожалению, все документы — две папки бумаг по делу об ожерелье — погибли во время пожара полицейской префектуры в 1871 году, о чем писала «Газетт де Трибюнн» в июле 1882 года.) В конце концов, кажется, пришли к единому мнению и согласились с точкой зрения Луи Бертрена о том, что Жанна де Ламотт умерла в Крыму, а документы о ее смерти — подделка (у него была копия записи о смерти графини в Лондоне — за ней он специально туда ездил).

На Луи Бертрена, в частности, ссылается другой французский историк Ф. Функ-Брентано в своем обстоятельном труде «Афера с ожерельем» (похоже, что именно этой работой широко пользовался Цвейг, когда писал соответствующие главы своей книги).

Разделял гипотезу Луи Бертрена и директор Феодосийского музея древностей Л. П. Колли, тоже занимавшийся загадочной графиней и сделавший на этот счет сообщение на заседании Таврической ученой архивной комиссии в ноябре 1911 года.

Как бы подытожил все точки зрения и добытые сведения знаток истории юга России профессор А. И. Маркевич. В своей статье «К биографии графини де Ламотт-Валуа-Гаше», опубликованной в 1913 году, он писал: «Заботы правительства об отыскании бумаг графини Гаше естественно наводят на мысль, что это была не простая эмигрантка, а более важная особа, и — вероятнее всего графиня де Ламотт-Валуа».

Сегодня загадка личности графини Гаше, можно считать, в основном разгадана, установлено ее тождество с Жанной де Ламотт, похитительницей ожерелья французской королевы. Дело исчезнувшей графини закрыто. Остается лишь пожалеть, что А. Дюма, когда писал свой роман «Ожерелье королевы» — о закате и падении французской монархии, — не догадывался, как закончилась бурная жизнь его героини. Знай он, где кончила она свои дни, возможно, дописал бы последнюю главу, которая стала бы достойным завершением похождений авантюристки.

Р.S. Serg'а: от души согласен с последними фразами автора - насчёт Дюма :)
Такова ли была в действительности подлинная история графини - всё ещё остаётся большим вопросом. Очень много в ней "тёмных пятен".
Вот ещё некоторые книги и статьи по этой теме:
Л. де Судак. Графиня де Ла Мотт - Валуа. Её смерть в Крыму.
Н. Самвелян. Семь ошибок, включая ошибку автора. Маленький исторический детектив.
В. Шавшин. Клейменая графиня.

А вот и главные действующие лица:
Жанна де Ла Мотт - Валуа:


И то самое ожерелье:

(конечно, копия - хранится в замке Бретейль. Настоящее исчезло.)

 Отправлено: 12.10.07 21:57. Заголовок: Re:

Serg,
Замечательные и очень интересные маетериалы:). Спасибо огромное!

 Отправлено: 13.10.07 10:53. Заголовок: Re:

Señorita Flor пишет:

цитата:

Serg, Замечательные и очень интересные маетериалы:). Спасибо огромное!

Присоединяюсь! Вчера даже Цвейга полистала, чтобы вспомнить его версию.

 Отправлено: 17.10.07 23:45. Заголовок: Re:

Спасибо :)
А вот ещё одна - всем тайнам тайна :)
Самую лучшую статью о ней, которую знаю, выкладываю сюда. Объёмистая, но очень интересная и информативная.

"Железная маска" - государственная тайна Бурбонов
Ю.Б. Татаринов
"Новая и новейшая история", №1, 1995.


20 ноября 1703 г. на кладбище при церкви Св. Павла в Париже состоялось тайное погребение неизвестного арестанта, проходившего по реестру заключенных Бастилии как "Железная маска". С середины XVIII в. и до наших дней ученые и деятели культуры Франции, Италии, Великобритании и Германии, пытаясь раскрыть секрет "Маски", выдвинули более полусотни "кандидатов" на роль таинственного узника. Однако, несмотря на рациональные гипотезы и остроумные домыслы, покров тайны упорно скрывал эту трехвековую загадку истории.

САМЫЙ ТАИНСТВЕННЫЙ УЗНИК В ИСТОРИИ

Первые слухи о бастильском узнике в маске появились при дворе Людовика XIV в начале второго десятилетия XVIII в. Их источником оказалась весьма осведомленная в дворцовых интригах вдова герцога Орлеанского, брата Людовика XIV, Шарлотта Елизавета Баварская. В 1711 г. она в письмах к своей тетке Софье, герцогине Ганноверской, рассказала о распространившихся в придворной среде толках о необычайном узнике главной королевской тюрьмы. По ее словам, в Бастилии в течение нескольких лет содержался и умер неизвестный узник в маске, якобы английский лорд, замешанный в заговоре против английского короля Вильгельма III Оранского

Значительно большую общественную огласку вызвала книга безымянного автора "Секретные записки по истории Персии", опубликованная в 1745 г. в Амстердаме. Автор, подражая "Персидским письмам" Ш. Монтескье, рассказал о злополучной судьбе Жиафера, незаконного сына "Шаха-Абаса" - Людовика XIV, давшего пощечину своему сводному брату, "Сефи-Мирзе" - "Великому дофину", и осужденному за это на вечное заключение. Было ясно, что этот узник - граф Вермандуа, Великий адмирал Франции, 16-летний сын Людовика XIV и его фаворитки Луизы де Лавальер

В 1751 г. Вольтер, находясь в эмиграции, выпустил книгу "Век Людовика XIV". В ней автор, сам ставший в 1717, а потом в 1726 г. арестантом Бастилии, поведал миру легендарную историю об ее таинственном узнике, обязанном под страхом смерти носить на лице железную маску. Ему поверили, ведь Вольтер беседовал с людьми, прислуживавшими "Маске" Он же 20 лет спустя предложил сенсационную разгадку тайны: под "Железной маской" скрывали старшего брата Людовика XIV, сына Анны Австрийской и одного из ее фаворитов Версия Вольтера приобрела широкую известность и породила внушительный поток литературы о таинственном заключенном, "короле-солнце" и его времени, не иссякающий до сегодняшнего дня.

Невероятную, но захватывающую историю сразу подхватили публицисты, писатели, ученые. Кроме Вольтера, издавшего свой труд в 1751, 1752, 1753 гг., до Великой французской революции загадка узника Бастилии исследовалась в работах Ж. Шанселя де Лагранжа (1754), Сенака де Мельяна (1755), А. Гриффе (1769), аббата Папона (1780), С. Ленге (1783); в годы революции - публициста Шарпантье (1790) и Ж.-Л. Сулави (1790). Среди многочисленных гипотез и догадок XVIII в. версии, ставящие под сомнение честь королевы-матери, были весьма популярны. Все они предусматривали фамильное сходство с Бурбонами, чем и объяснялась необходимость носить маску. Предположение Вольтера нанесло сильнейший удар по престижу королевской династии. Недаром еще в 1775 г. по приказу министра города Парижа Амело из реестра заключенных Бастилии был изъят 120-й лист, соответствовавший 1698 г.-году поступления таинственного узника в тюрьму, и заменен листом, написанным взамен. Он содержал фальсифицированные данные о его возрасте и имени.

В конце XVIII в. появилась версия о братьях-близнецах королевы Франции, а также наиболее ядовитый домысел: подлинный сын Людовика XIII якобы заточен в Бастилию, а на престол возведен сын Анны Австрийской и кардинала Мазарини. Тем самым под сомнение ставилась законность всех Бурбонов, начиная с Людовика XIV. В 1801 г. эта антиисторическая легенда была использована сторонниками Бонапарта. Появились листовки, где говорилось, что Бонапарт - потомок "Железной маски".

После взятия Бастилии в 1789 г. и обнародования ее архива было установлено, что "Человек в железной маске" был доставлен в тюрьму ее новым губернатором Сен-Маром с о. Сент-Маргерит. Ранее этот узник содержался среди восьми "государственных преступников" в крепости Пиньероль на границе с Пьемонтом. В ней комендантом замка с 1665 по 1681 г. был Сен-Мар, служивший ранее под началом лейтенанта мушкетеров Шарля де Ба Кастельмора (д'Артаньяна). Стало ясно, что поиск "Маски" следует вести среди членов "восьмерки", ставших в разное время по приказу "короля-солнце" узниками замка.

Но на ком остановиться? Исследование осложнялось тем, что большинство узников назывались в переписке не именами, а кличками или условными определениями типа: "узник, доставленный тем-то и тогда-то". Кроме того, было известно, что один из них, граф Лозен, в 1681 г. был освобожден; двое - в том же году переведены в форт Экзиль, где один из них скончался в конце 1686 или в начале 1687 г., а второй вскоре был отправлен на о. Сент-Маргерит. Из остальных пяти двое нашли смерть в Пиньероле, а оставшиеся в 1694 г. также были переправлены на Сент-Маргерит, где один из узников умер, а "Маска" была доставлена в Бастилию.

Благодаря 50-летней работе библиотекаря парижского Арсенала Ф. Равессона, которого стали называть "последним узником Бастилии", ее архив к концу XI X в. стал доступен не только ученым-профессионалам, но и всем заинтересованным историей ее заключенных". В XI X в. архивные материалы и документы изучались Ру Фазийяком (1801), М. Паролетти (1812), Ж. Делором (1825, 1829), П. Лакруа (1836, 1837), А. Шэруэлем (1862), М. Топеном (1869), Т. Юнгом (1873), Ж. Лером (1890), Ф. Равессоном (1866-1891), Д. Карутти (1893), Ф. Бурноном (1893), Ф. Функ-Брентано (1898, 1903) и многими другими представителями науки и культуры. Наиболее существенный вклад в изучение проблемы "Железной маски" внесли французские исследователи: Ж. Делор, П. Лакруа, М. Топен, Т. Юнг, Ж. Лер и Ф. Функ-Брентано.

В X X в. интерес к загадочному узнику, заточенному свыше 30 лет в самых мрачных тюрьмах Франции, нисколько не уменьшился. Появились исследования: англичан А. Ланга и А. С. Барнеса, французов Е. Лалуа, М. Дювивье, Ж. Монгредьена, а также драматурга, члена французской академии М. Паньоля, автора книги "Железная маска" (1965). На рубеже 60-70-х годов выходят книги - П.-Ж. Арреза "Железная маска. Наконец-то решенная загадка" и Ж.-К. Птифиса "Железная маска - самый таинственный узник в истории" В 1978 г. появилась новая сенсационная версия. Французский адвокат П.-М. Дижоль в книге "Набо, или железная маска", утверждал, что узник Бастилии - это слуга королевы Марии-Терезии, жены Людовика XIV, мавр Набо. В отечественной литературе различным версиям решения загадки "Железной маски" зарубежными исследователями посвящены очерки в книге "Пять столетий тайной войны" историка Е. Б. Черняка, выдержавшей пять изданий.

К истории безымянного узника обращались писатели Н. М. Карамзин, А. С. Пушкин, А. де Виньи, В. Гюго, А. Дюма-отец. В X X в., помимо Паньоля, история "Железной маски" заинтриговала литераторов П. Моро, А. Деко, Ж. Бордонева. Ученые и писатели на основе одних и тех же фактов и документов защищают различные, во многих случаях исключающие друг друга гипотезы и версии. И это - убедительное доказательство того, что загадка "самого таинственного узника в истории" по-прежнему не раскрыта.

ГЛАВНЫЕ ПРЕТЕНДЕНТЫ: ВОПРОСЫ И СОМНЕНИЯ

Анализ исторических документов позволил исследователям сосредоточить внимание на трех узниках пиньерольской "восьмерки", наиболее достоверных претендентах на роль "Железно

 Отправлено: 17.10.07 23:47. Заголовок: Re:

(продолжение)

ТАЙНЫ ДУВРСКОГО ДОГОВОРА

История заключения Дуврского франко-английского союза, разрушившего складывавшуюся коалицию протестантских государств, направленную против Франции, заслуживает особого разговора. После провала переговоров в Риме Карл продолжал упорно обдумывать проект восстановления католицизма в Англии и своего обращения в католическую веру. Осуществление его планов, в частности получение помощи от короля Франции, ускорил переход его брата, герцога Йоркского, в католическую веру, подготовленный в 1668 и завершенный. в 1672 г. 4 февраля 1669 г. король объявил о своих намерениях лорду Арунделю и сэру Клиффорду. Было принято решение действовать согласованно с Францией и просить помощи у французского короля. Некоторое время спустя лорд Арундель был направлен в Париж для ведения переговоров с Людовиком XIV и подготовки статей будущего договора Однако самое активное участие в переговорах приняла сестра Карла II, жена брата Людовика XIV Филиппа, герцогиня Генриетта Орлеанская. Она была их идейным вдохновителем, ведя регулярную переписку со своим братом, который постоянно советовался с ней по поводу всех деталей как ведения переговоров, так и конкретного содержания будущих статей соглашения. С начала 1669 г. вся их корреспонденция велась с помощью специального шифра. В июле 1668 г. Карл II сообщил сестре, что готов "вступить с Францией в союз более тесный, чем раньше". И в то же время он выражал опасения в связи с французскими завоеваниями во Фландрии, созданием мощного французского флота, стремлением Людовика превратить свою страну в крупную торговую и морскую державу, "а это, - подчеркивал Карл II, - повод к недоверию". Англия не может вступить в союз с Францией "до тех пор, - заключал он, - пока торговля, определяющая крупные и главные интересы английской нации, не будет гарантирована".

С самого начала переговоров Карл II не доверял французскому послу в Лондоне Кольберу де Круасси. В связи с этим государственный секретарь по иностранным делам Юг Лионн в письме от 23 февраля 1669 г. рекомендовал послу подготовить почву для засылки к Карлу тайного агента Людовика XIV - аббата Преньяни, астролога, человека опытного, с гибким умом. Считалось, что он должен вызвать интерес у Карла II, находившего в астрологии удовольствие и веру. Герцог Монмаут обязался рекомендовать Преньяни своему отцу. Аббат должен был действовать согласно приказаниям и инструкциям Круасси. Преньяни прибыл в Лондон в марте 1669 г.

Положение осложнялось тем, что сам Людовик XIV относился к Преньяни с недоверием. Он согласился с идеей о посылке этого импровизированного дипломата, однако оставил за собой право быстро завершить его миссию, если она не даст ощутимых результатов. Так он и сделал. Впервые о Преньяни мы узнаем из письма от 23 февраля 1669 г., а уже 4 мая его отзывают. Король поставил его в полную зависимость от Круасси, запретив ему прямую переписку как с собой, так и с Лионном. Все старания Преньяни как астролога, предсказателя и прорицателя войти в доверительные отношения с Карлом II оказались безуспешными. Сорвались и его попытки внушить королю идею о союзе с Францией через Монмаута и герцога Букингема. Кончилось это тем, что Лионн запретил Преньяни действовать, используя этих придворных. Тогда аббат постарался быть полезным лично Круасси. Лионн писал, что Преньяни может в этом случае задержаться в Лондоне, чтобы получить вознаграждение.

Однако уже 4 мая, а затем совершенно ультимативно 29 мая Лионн от имени короля потребовал, ссылаясь на его приказ, возвращения Преньяни во Францию без всякой задержки. Король "видел, что он там ничего теперь не сможет совершить для дела, которое имел в виду Его Величество". 1 июня Лионн в третий раз писал Круасси, чтобы Преньяни, чья миссия была секретной для всех англичан, кроме Карла II, немедленно вернулся. Круасси в письмах брату, Ж.-Б. Кольберу, от 17 июня, а затем от 4 июля 1669 г. отзывался с большой симпатией об аббате и его усилиях в осуществлении его миссии, которая закончилась полным провалом, но сопровождалась экстраординарными расходами. Круасси выражал надежду, что они будут оплачены ему и Преньяни после их отчета об английских делах королю 27 июля 1669 г. Лионн известил Кольбера де Круасси о возвращении аббата Преньяни во Францию. 28 июля королем был подписан приказ об аресте неизвестного, названного в чистовом варианте Эсташем Доже. Вместе с арестом Доже исчез на несколько лет и аббат, что привело к отождествлению этих персонажей.

После провала миссии Преньяни в Лондоне дело переговоров перешло в руки главной посредницы между Людовиком XIV и Карлом II - герцогини Орлеанской. Ее роль в заключении Дуврского соглашения чрезвычайно велика. Хорошенькая, грациозная и умная, герцогиня Орлеанская была полной противоположностью своему брату Карлу II, человеку тщеславному, погрязшему в любовных приключениях, не понимавшему реального положения ни в собственной стране, ни в Европе. Она осознавала, что англо-голландское соперничество на море вынуждает Англию желать "установления тесной дружбы с королем Франции".

Карл II и его брат, герцог Иоркский, настаивали на том, чтобы принцесса Генриетта приехала в Англию для завершения переговоров. В мае 1670 г. Людовик XIV предпринял отвлекающий маневр. Весь двор с королем и королевой выехал во Фландрию. Граф Лозен командовал королевским эскортом. Брат короля Филипп Орлеанский, муж Генриетты, поставил условием, чтобы герцогиня, не посещая Англии, оставалась в Дувре не более трех дней, а затем сразу возвращалась в Париж. В Лилле Мадам отделилась с личной свитой от королевского кортежа и 24 мая прибыла в Дюнкерк, откуда выехала в Дувр. Там во главе английской эскадры ее ожидали Карл II, герцог Иоркский, принц Руперт и герцог Монмаут Переговоры потребовали еще нескольких дней и завершились подписанием 1 июня 1670 г. англо-французского секретного Дуврского договора. С английской стороны его подписали граф Арлингтон, лорд Арундель, шевалье Клиффорд и шевалье Беллидс; за Францию - Кольбер де Круасси. Вот основные положения договора.

Король Англии решил публично заявить о своей приверженности к католической религии, примирить себя с Римской церковью, как только благоденствие его королевства будет обеспечено. Для того, чтобы поддержать эту декларацию, Карл II получил аванс в 2 млн. ливров. Людовик XIV сохранил верность Ахенскому договору с Испанией, что дало Карлу возможность остаться верным Тройственному союзу. Оба короля объявляют войну Соединенным провинциям: Карл II должен поставить 50 военных кораблей и 6 тыс. солдат для войны на суше; Людовик - 30 кораблей и остальных солдат, требуемых для наземных операций. Объединенным флотом должен командовать герцог Иоркский. Франция обеспечивала королю Англии для ведения войны ежегодную субсидию в 3 млн. ливров

Это был триумф Генриетты Орлеанской. Карл II преподнес ей в качестве подарка 6 тыс. пистолей, а когда она готовилась к отъезду, подарил ей драгоценности, оцениваемые еще в 2 тыс. В свите герцогини находилась очаровательная мадемуазель Керуаль, увидев которую, сластолюбивый Карл попросил оставить ему "эту драгоценность, чтобы хранить ее возле себя". Генриетта отвергла его домогательства, но он добился обещания, что Керуаль вернется в Англию, если он обеспечит ей место фрейлины у королевы, своей жены. В следующем году Керуаль, тайный французский агент, отправилась в Англию, где вскоре стала фавориткой короля и герцогиней Портсмутской, сохранявшей в течение полутора десятков лет французское влияние на политику Карла II.

Секретный договор нельзя было представить парламенту для ратификации. Он нуждался в прикрытии. Поэтому 21 декабря 1670 г., пятью членами министерства "Кабаль" - Клиффордом, Арлингтоном, Букингемом, Ашлеем и Лодердейлом был подписан второй договор с Францией, включавший некоторые статьи первого, кроме обещания Карла перейти в католичество Букингем договорился о начале военных действий против Голландии весной 1672 г. Необходимость ведения войны перед парламентом обосновывалась англо-голландским соперничеством на море и выгодами от торговли с Францией.

Между тем Людовик XIV уже давно понял, что обещание Карла II перейти в католичество - это только предлог, чтобы выманить деньги. Было очевидно, что Франции не придется посылать войска в Англию, если ее король решит публично порвать с протестантством. Вместе с тем французские деньги и династические

связи удерживали шаткое равновесие в англо-французских отношениях. Официальная субсидия Людовика XIV составляла 3 млн. ливров ежегодно. Реально Карл получил от Франции до конца своего царствования 9950 тыс. ливров, что соответствовало 740 тыс. ф. ст. Из них 8 млн.-в рамках секретного договора. Само содержание договора и условия его подписания были настолько безнравственными и шокирующими, что, по сведениям историка Ф. Фрезера, только в 1830 г. они стали широко известными, когда был опубликован его полный текст

Трагическая судьба постигла главную героиню секретного Дуврского соглашения - Генриетту Орлеанскую. 16 июня 1670 г. ей была устроена торжественная встреча при французском дворе после возвращения из Дувра. А через две недели, 30 июня, в два часа ночи герцогиня в муках скоропостижно скончалась в возрасте 26 лет. По Франции и Англии поползли слухи об отравлении.

Неожиданная смерть Генриетты могла нанести существенный ущерб франкоанглийским отношениям, выполнению стратегических планов Людовика XIV. Поэтому в тот же день французские медики в присутствии нескольких англичан - королевского хирурга А. Боше, английского посла, аббата Монтегю и других - провели вскрытие тела покойной. Врачам не удалось установить подлинную причину смерти герцогини, но они отвергли версию об отравлении Карлу II было отправлено сердечное письмо Людовика XIV. В Лондон от имени короля Франции был послан маршал Беллефонд с соболезнованием, сообщением о вскрытии тела Мадам и его результатах для опровержения слухов об отравлении сестры английского короля". В итоге отношения Англии и Франции стабилизировались, о чем свидетельствовал официальный Дуврский договор, заключенный в конце 1670 г., в котором статьи, касающиеся религии, отсутствовали.

Современные медики, ознакомившиеся по просьбе автора с актом о вскрытии покойной, считают причиной ее смерти перитонит, последовавший от прободной язвы желудка или, что еще более вероятно, от острого панкреатита.

В начале 1672 г. французская армия вторглась в Голландию, а английский флот 23 марта того же года напал на голландский конвой. Успешному наступлению французов воспрепятствовал Вильгельм Оранский, избранный штатгальтером, генерал-капитаном и Великим адмиралом Республики. 22 июня 1672 г. по его распоряжению голландцы разрушили плотины, а уже 29 июня в Версале начались переговоры о мире. После поражения англо-французского флота при Текселе Англия 19 февраля 1674 г. по Вестминстерскому договору вышла из войны. Франция продолжала боевые действия в течение 1672-1678 гг., приобретя в лице Вильгельма Оранского непримиримого врага.

Война между коалицией государств во главе с Францией и антифранцузской группировкой, возглавлявшейся Соединенными провинциями, закончилась в результате Нимвегенских мирных переговоров (1678-1679). В Нимвегене были подписаны шесть мирных договоров: франко-голландский, франко-испанский, франко-датский, шведско-голландский, договор Бранденбурга с Францией и Швецией. Франция получила Франш-Конте и ряд других территорий в Испанских Нидерландах; были признаны французские права в Гвиане и Сенегале. Голландии возвращен Маастрихт и отменены высокие таможенные тарифы, введенные Кольбером. Этот договор явился крупным дипломатическим успехом Франции и укрепил ее военную и дипломатическую гегемонию в Европе.

ПО ДВОЙНОМУ СЛЕДУ "ЖЕЛЕЗНОЙ МАСКИ"

Обрисовав часть исходного исторического фона, на котором происходили события, оказавшие, как мы увидим далее, влияние на судьбу "Человека в железной маске", проследим теперь некоторые узловые моменты синхронного дихотомического ряда между условиями заключения и обслуживания Эсташа Доже в различных тюрьмах и событиями военной и дипломатической служб Франции во взаимодействии с аналогичными службами Англии и Голландии.

1677 год. Доже, являясь с 1675 г. новым слугой Фуке, еще мог сопровождать его при прогулках по замку. Хотя Лувуа, исходя из времени и места ареста, мог подозревать, что "простой слуга" осведомлен о каких-то делах, связанных с Карлом II. В августе 1678 г. в Англии был раскрыт так называемый "папистский заговор", нацеленный на восстановление прав католической церкви Среди объективных факторов, заставивших общество сразу поверить в существование заговора, было недоверие к политике Карла II. Король собрал 20-тысячную армию, якобы для войны с Францией, но, получив в 1678 г. тайную субсидию в почти 1 млн. ливров от Людовика XIV, отказался от объявления войны. Между тем католики, а иезуиты в особенности, были возмущены браком Вильгельма Оранского с дочерью Якова, протестанткой Марией, прямой наследницей престола, заключенного с согласия Карла и лорда-казначея Данби. О мечтах приверженцев католицизма можно судить по одному из писем секретаря герцога Иоркского - некоего Кольмана, ловкого интригана, знавшего много о подлинных планах короля и его брата. "На их руках (сторонников католической партии.-Ю.Т.) теперь великое дело, - писал он, - ни более, ни менее, как обращение в католицизм трех государств и, может быть, полное уничтожение ядовитой ереси, так долго господствующей над большей частью Европы. Успех их нанес бы протестантской религии такой удар, какого она не получала со времени своего появления". Официальная наука оценивает заговор только как некую провокацию, вызвавшую панику в государстве.

Она началась после того, как некий Титус Отс, в прошлом иезуит, заявил, что 24 апреля 1678 г. в таверне "Белая лошадь" происходило собрание конгрегации английских иезуитов. Было якобы принято решение об убийстве Карла II и восстановлении в Англии католицизма. На самом деле собрание конгрегации состоялось у герцога Иоркского, брата короля. Заявление Титуса Отса вызвало бурную реакцию. Страна была возбуждена и верила во что угодно. Тем более что в заговоре были замешаны королева и министр тори Данби. Расследование, проведенное парламентом, привело к казни 35 католиков. Карл был вынужден молча согласиться, хотя, как утверждает официальная хроника, "Карл, Данби и тори прекрасно знали, что заговор был чистейшим вымыслом, но боялись в этом признаться".

Французский журналист XI X в. Габриель Жоган-Паже (псевдоним - Лео Таксиль), которому удалось внедриться в "Общество Иисуса" и добраться до его архивов, иначе оценивал сеть заговора папистов. Он писал, что заговор действительно имел целью государственный переворот, убийство Карла II и восстановление в Англии католицизма в качестве государственной религии. Некоторые историки полагают, что его описание заговора - это фантазия и мистификация. Однако современный французский историк Бернар Коттрет, опираясь на публикации 1681, 1686 и 1824 гг., обобщенные в работах Дж. Поллока и М. де Серто, призывает вновь вернуться к серьезной оценке этих событий. Как бы то ни было, но "папистский заговор" обострил политическую борьбу. Дуврский договор был денонсирован. Парламент исключил всех католиков из армии и объявил Якова лишенным прав на престолонаследие. Проблема его преемственности трону приобрела теперь острую форму. Карл, подчеркивая отсутствие какого-либо другого наследника, публично объявил незаконность претензий своего сына-протестанта герцога Монмаута на престол.

В ноябре 1678 г., после провала "папистского заговора", Людовик XIV и Лувуа заинтересовались, что делал Доже до того, как попал в Пиньероль. Сразу, как только Фуке согласился стать доносчиком Лувуа и выведать, что Доже известно о чем-то очень важном, условия заключения экс-министра значительно смягчились, а его слуги, Доже, - ужесточились. Вместе с тем 13 марта 1679 г. Лувуа просил Сен-Мара сообщить ему о здоровье Эсташа Доже. "Личная переписка" Лувуа с Фуке продолжалась с конца 1678 и почти весь 1679 г.. Почти все письма из нее намеренно уничтожены или пропали. Однако по сохранившимся фрагментам, а также по известным письмам Лувуа и Сен-Мара с близкой датировкой можно реконструировать основное содержание злополучного "соглашения" между Фуке, с одной стороны, королем и Лувуа - с другой. Фуке было обещано значительное смягчение тюремного режима, возможность встречи с родными, а в ближайшем будущем, по-видимому, и освобождение из заключения. Взамен экс-министр после определенных нравственных колебаний согласился на следующие требования короля и Лувуа. Во-первых, Фуке обязался узнать через Ла Ривьера все о прошлом Доже, и главное - чем тот занимался до своего ареста; во-вторых, Фуке совместно с Сен-Маром должны были следить за тем, чтобы Доже никогда не встречался с Лозеном, не сопровождал Фуке в прогулках по крепости, ни с кем не говорил наедине; в-третьих, чтобы Фуке никому - ни Лозену, ни родственникам - не рассказывал о том, что он узнал о прошлом Доже... Однако, как можно заключить из последующих фактов, Фуке был бессовестно обманут. Секреты Доже стали причиной того, что король не дал ему покинуть Пиньероль живым.

Сведения, полученные через Фуке, и меры, принятые им и Сен-Маром в отношении слежки за Доже, были высоко оценены Людовиком XIV. Еще в 1677 г. Сен-Мар за неукоснительное и четкое выполнение обязанностей тюремщика получил от короля в награду 10 тыс. экю, что позволило ему приобрести земельные владения, в частности дю Пальто, де Димон и дЭримон. Это дало королю возможность пожаловать его в 1678 г. дворянским званием. Он стал монсеньером де Сен-Маром, сеньором дю Пальто, де Димон и дЭримон. В 1679 г. он получил звание младшего лейтенанта мушкетеров. Случайно ли это?!

В это время в Англии был распущен торийский "Кавалерский парламент" ( 1661-1678 гг.), который Карл II намеревался использовать для восстановления в стране абсолютизма. В феврале 1679 г. был избран новый парламент с подавляющим числом вигов. Карл был вынужден отослать Якова в Брюссель, начал распускать армию и обещал отправить в отставку Данби. Был принят "Habeas Corpus Act", что явилось серьезным шагом к обеспечению свободы личности. Однако несколько позднее король вернул Якова и приказал своему сыну, Монмауту, командующему королевской гвардией, оставить страну. Оппозиция требовала перемены курса внешней политики и разрыва с Францией. В начале 1680 г. Монмаут, вопреки приказу короля, вернулся в Лондон. В одном "памфлете на него указывали, как на вождя нации в будущей борьбе "против папства и тирании". В декабре 1680 г. Англия была вновь объята паникой в связи со слухами о новом заговоре против короля.

В этом и двух последующих парламентах (октябрь 1680 - январь 1681; 21 - 28 марта 1681 г.) виги сосредоточили свои усилия на том, чтобы не дать Якову наследовать брату и стать королем. Однако они затруднялись в выборе между дочерью Якова, протестанткой Марией, вышедшей в 1677 г. замуж за Вильгельма Оранского, внука Карла I, и герцогом Монмаутом, побочным сыном Карла II. В конце концов остановились на кандидатуре Монмаута. Возник кризис престолонаследия - один из самых острых в ее внешней и внутренней политике. К созыву мартовского парламента положение Карла казалось безнадежным: казна была пуста, армия - готова восстать. Король осуществил ловкий маневр, предложив следующий компромисс: Яков наследует престол, а Вильгельм и Мария в качестве регентов будут править страной от его имени. В ответ лидер вигов Шефтсбюри предложил королю признать наследником Монмаута.

Однако Карл II, получив новые субсидии от Людовика XIV, перешел в наступление, опираясь на торийских джентри, церковь и армию. Он распустил парламент, поставив на важнейшие посты представителей тори, и обратился к нации с прокламацией о поддержке законного престолонаследия В 1681-1682 гг. руководители вигов начали готовить вооруженное восстание, для чего Монмаут объезжал провинции и вербовал сторонников. Одновременно в 1681 г. возник заговор "Дома ржаных колосьев" с целью убийства Карла и Якова. Оба заговора провалились. Вождь вигов Шефтсбюри в ноябре 1682 г. бежал в Голландию. Другие главари, в частности Рассел и Сидней, были казнены. В сентябре 1682 г. Монмаута арестовали в Стаффорде, но отпустили на свободу, и в 1683 г. он удалился в изгнание в Гаагу.

После таинственной кончины Фуке в марте 1680 г. двух узников из "Низкой башни", которых король считал "достаточно важными, чтобы не передавать в другие руки", в октябре 1681 г. перенесли в закрытых носилках в Экзиль. 2 марта 1682 г. Лувуа передал Сен-Мару приказ короля об усилении мер по охране заключенных, исключавших даже их разговор с кем-либо из гарнизона форта. 11 марта Сен-Мар перечислил меры, ужесточавшие охрану. В мае того же года король запретил Сен-Мару длительно отлучаться по личным делам.

В 1683-1684 гг. Карл укрепил и стабилизировал свое положение. Но в начале 1685 г. он заболел и 16 февраля скончался, перейдя на смертном одре тайно в католическую веру. Яков II, дав обещание соблюдать государственную религию, вступил на престол, не встретив сопротивления. Это был недалекий человек, желавший возродить в Англии господство католицизма как верного средства для восстановления абсолютизма. При этом он надеялся на помощь Людовика XIV и не ошибся. Яков сразу получил 900 тыс. ливров от французского посла Барийона. При этом, если 6 января 1685 г. Людовик XIV отверг просьбу Сен-Мара об отпуске, то 20 марта, когда уже Яков стал королем, разрешил верному тюремщику в течение двух-трех недель отдыхать с женой во французской Савойе.

Воцарение Якова стало смертельным ударом по честолюбивым замыслам герцога Монмаута и планам шотландцев об освобождении от реакционной политики короля- -католика. В мае и июне 1685 г. предводитель шотландцев граф Аргайль и герцог Монмаут, объявивший себя королем, высадились на севере и западе Англии. Оба восстания были жестоко подавлены: 350 мятежников были повешены, более 800 продано в рабство; подвергнутых порке и заключенных в тюрьму было еще больше. Аргайль и Монмаут, взятые в плен, соответственно 30 июня и 15 июля взошли на эшафот и были обезглавлены Для предупреждения новых мятежей Яков увеличил армию до 20 тыс. человек и заменил многих офицеров и должностных лиц папистами. 4 апреля 1687 г., а затем вторично в апреле 1688 г. он опубликовал "Декларацию о веротерпимости", представлявшую католикам равные права с протестантами на военной и гражданской службе. Ближайшей целью Якова было установление абсолютной католической монархии на основе тесного союза с Людовиком XIV. 20 июня 1688 г. было объявлено о рождении принца Уэльского, что устраняло от престола дочерей-протестанток Якова.

В это время, на рубеже 1686-1687 гг., в Экзиле умер от водянки Ла Ривьер. Накануне Лувуа предупредил Сен-Мара, чтобы были приняты меры, исключавшие побег заключенных и их контакты с кем-либо. В марте 1687 г. проводились работы для перевода на Сент-Маргерит последнего из них. 3 мая СенМар доложил Лувуа, что узник в закрытом портшезе доставлен на остров. Дорога из-за его болезни продолжалась 12 дней - "он не мог вдохнуть столько воздуха, сколько ему хотелось". 8 января 1688 г. Сен-Мар сообщил Лувуа, как он размещен; некоторые приняли его за герцога Бофора, а другие за сына покойного Кромвеля.

Реакционная политика Якова II вызвала возмущение большинства социальных слоев государства. Вожди обеих партий, вигов и тори, 30 июня обратились к Вильгельму Оранскому с просьбой встать на защиту протестантов в Англии и прав своей жены Марии Все лето Вильгельм был занят снаряжением флота и армии. Яков и его министры находились в нерешительности. Они полагали, что угроза Франции напасть на Голландию остановит Вильгельма Оранского. Однако Людовик, вопреки советам Лувуа, начал кампанию на Рейне. Историк Дж. М. Тревельян считал эту акцию "величайшей ошибкой жизни Людовика XIV".

15 ноября 1688 г. флот Вильгельма, состоявший из 500 транспортных судов под эскортом 50 военных кораблей, бросил якорь в Торбее. Его армия в 13 тыс. солдат вступила в г. Эксетер. В северной Англии началось народное восстание. В Шотландии правительство короля было свергнуто Войска Якова, собиравшиеся около г. Солсбери, из-за несогласия ее командиров и измены Джона Черчилля стали разбегаться.

Яков II, покинутый всеми, даже дочерью Анной, в начале января 1689 г. бежал во Францию, куда ранее граф Лозен доставил его жену и сына. Людовик предоставил королю в качестве резиденции замок Сен-Жермен-ан-Ле и ежегодную пенсию в 600 тыс. ливров, рассчитывая использовать ограниченного и фанатичного монарха в своих целях. В феврале 1689 г. парламент провозгласил королем и королевой Англии Вильгельма III и дочь Якова протестантку Марию Стюарт. Англия присоединилась к антифранцузской Аугсбургской лиге, куда с июля 1686 г. входили Голландия, Империя, Испания, Швеция, Бавария, Пфальц и Саксония, и объявила войну Франции. 23 октября 1689 г. парламент принял "Билль о правах". Было признано право народа через своих представителей избирать короля и изменять порядок престолонаследия. С этого времени Вильгельм, Мария и впоследствии Анна становились государями только в силу "Билля о правах".

В феврале 1689 г. Людовик XIV направил Якова II в Брест, откуда французская эскадра отплыла в Ирландию. Там Якову удалось спровоцировать восстание ирландских католиков против протестантского гарнизона. Весной Людовик выделил экс-монарху 7 тыс. французских солдат под командованием графа Лозена, бывшего узника Пиньероля. За заслуги перед якобитами Лозен в 1692 г. был возведен в герцогское достоинство. В июле 1690 г. в битве у реки Войн Вильгельм III разгромил якобитскую армию. Яков вернулся во Францию. В октябре 1691 г. Джон Черчилль (впоследствии герцог Мальборо) разбил ирландского генерала-якобита Сарсфилда. Британские острова оказались под властью Вильгельма III.

Яков II надеялся вернуть себе трон с помощью Людовика XIV. В начале 1692 г. в Нормандии 30-тысячная армия готовилась для высадки десанта в Англию. Однако очередная авантюра провалилась Союзный англо-голландский флот одержал победу над французским 29 мая 1692 г.: французы потеряли 14 кораблей, остальные укрылись в Сен-Мало. Эта битва нанесла смертельный удар по проекту реставрации католиков-Стюартов при помощи иностранного оружия. После этого Франция постепенно теряла способность претендовать на роль великой морской державы. Хотя ее флот был восстановлен, французские моряки и их военачальники уже не верили в возможность победы.

16 июля 1691 г. скоропостижно скончался Лувуа. Говорили, что был заготовлен приказ о его заточении в Бастилию. Лувуа якобы вызвал гнев Людовика XIV из-за бесчинств французских войск в районе Пфальца на Рейне. Но не было ли это только формальной причиной для опалы Лувуа? Уже 13 августа его сын Барбезье, назначенный военным министром (?!), запрашивает Сен-Мара об узнике, который находится под его охраной "в течение 20 лет", а 5 марта 1693 г. . приказывает ему впредь не именовать в письмах заключенных, а использовать только их "клички". Последующие документы показывают, что Барбезье не сразу вошел в курс проблем, связанных с судьбой пиньерольской "семерки". Так, например, в январе 1694 г. он просил Сен-Мара сообщить ему шифром, как зовут "самого старинного заключенного", скончавшегося в Пиньероле При переводе оставшихся узников этой тюрьмы в апреле на Сент-Маргерит он ошибочно считал, что их только трое и что один из них более важен, чем те, которые уже находятся на острове. В действительности их было четверо (!). Однако начиная с конца 1695 г. его внимание сосредоточилось только на судьбе "старинного заключенного", называемого иногда "Прованским узником".

В конце 1694 г. умерла жена Вильгельма III, дочь Якова II протестантка Мария, и якобиты вновь подняли голову. Тайная война между правительством Вильгельма III и якобитским двором в Сен-Жермене вступила в новую фазу. В начале 1696 г. созрел якобитский заговор, ставивший целью убийство Вильгельма III. В феврале этого года в Англию по заданию Якова II тайно проник его незаконный сын Жак Фитцджеймс, герцог Бервик. Его основная задача заключалась в том, чтобы убедить английских якобитов начать восстание против Вильгельма III. Только при этом условии Людовик XIV соглашался на высадку французского корпуса в Англии. Однако Бервик наткнулся на отказ. Одновременно был подготовлен заговор другим лазутчиком Якова II сэром Джорджем Беркли. Он и телохранители Якова должны были 15 февраля 1696 г. напасть на Вильгельма и его свиту, возвращавшихся с охоты. Заговор провалил один из его участников. Последовали аресты и казни как самих заговорщиков, так и их покровителей в правительственных кругах, на которых рассчитывали якобиты в Сен-Жермен-ан-Ле.

На рубеже 1695-1696 гг. Барбезье выразил беспокойство относительно охраны "старинного заключенного" в случае отсутствия Сен-Мара. Комендант 6 января 1696 г. послал подробнейший отчет о строжайших условиях его охраны и обслуживания. В этом письме имеются любопытные детали, касавшиеся посещения камеры узника на Сент-Маргерите, а также воспоминания Сен-Мара относительно охраны Фуке. Когда Сен-Мар уезжал или был болен, два его лейтенанта в определенный час кормили заключенных, начиная с "моего старинного узника", как называл его Сен-Мар. В отличие от первых лет заключения Эсташа Доже, теперь ему лейтенант "кладет учтиво кушанья" (!), а в конце "его спрашивает весьма вежливо, не нуждается ли он в чем-либо другом". Очень интересное место письма касается заключения экс-сюринтенданта: "Покойный Фуке готовил прекрасную и доброкачественную бумагу, на которой я давал ему писать, и затем я отправлялся ночью собирать ее в маленьком мешочке, который он зашивал в глубине своих верхних штанов, что я и посылал покойному господину, Вашему отцу". Не эти ли бумаги отсылались Лувуа к королю после официальной смерти Фуке в 1680 г.?!

Война Аугсбургской лиги с Францией и ее союзниками закончилась подписанием в октябре 1697 г. Рисвикского мира. Англия добилась от Людовика признания Вильгельма III королем и обещания отказаться от поддержки притязаний Якова II. Однако между Англией и Францией возникло новое "яблоко раздора". Испанский король Карл II был болен, и стал актуальным вопрос о мирном дележе испанских владений, так называемого "испанского наследства". Тайные переговоры с представителями английского короля начались в конце 1697 г. и продолжались до октября следующего года. Был подписан секретный договор о разделе Испанской империи между Францией, Англией и Голландией с учетом интересов сына электора Баварии. При этом Людовик XIV учитывал, что положение Вильгельма III в Англии из-за риска новой войны было сложным. В феврале 1699 г. баварский принц скончался от оспы, что превратило заключенный договор в клочок бумаги. Тайные переговоры возобновились, и II июня 1699 г. был подписан новый договор между Францией и Англией на иных условиях, включающих отказ Версаля от поддержки Якова II и его сына. Однако английские якобиты готовили новый заговор. После смерти в 1700 г. герцога Глостерского, единственного сына дочери Якова принцессы Анны, отличавшейся слабым здоровьем, они надеялись, что трон достанется сыну Якова II.

В сентябре 1698 г. Сен-Мар вместе со "старинным заключенным" был переведен в Бастилию, где во второй половине 1699 г. одна из камер была переделана для него в "беззвучную". 1 ноября этого же года скончался король Испании Карл II, оставив завещание в пользу внука Людовика XIV герцога Анжуйского. После продолжительных колебаний в ноябре 1700 г. Людовик известил Вильгельма III, что Франция отказывается от договора о разделе испанского наследства. 23 февраля 1701 г. герцог Анжуйский стал королем Испании Филиппом V. Людовик сразу же ввел французские гарнизоны в крепости Испанских Нидерландов и приказал испанским губернаторам повиноваться Филиппу.

Политическая ситуация в Англии в 1700-1701 гг. подробно проанализирована в работе Бакстера. Английский парламент, собравшийся в феврале 1701 г., поддержал Вильгельма и дал ему полномочия для заключения оборонительного союза с Голландией. Одновременно готовился новый билль о престолонаследии". 6 марта 1701 г. узника в маске временно перевели в общую камеру с обыкновенными преступниками. 12 июня 1701 г. английский парламент принял акт о престолонаследии, пресекавший претензии английских Стюартов. Было также решено, что государь Англии должен принадлежать отныне к англиканской церкви. Всем будущим королям Англии запрещалось оставлять страну без согласия парламента. Согласно принятому акту, английский трон должна была занять после Вильгельма III младшая дочь Якова II протестантка Анна, а затем ее родственник-протестант, представитель Ганноверского дома Вопреки этому, когда 16 сентября 1701 г. Яков скончался, Людовик XIV и папский нунций признали королем Англии его сына Якова III"

Авантюристическая политика Людовика сплотила англичан вокруг Вильгельма III. Дипломатическая обстановка в Европе стала для Франции неблагоприятной. Образовалась антифранцузская коалиция в составе Англии, Соединенных провинций, Австрии, Пруссии, Дании и мелких германских княжеств. 19 марта 1702 г. умер Вильгельм III. На престол взошла Анна, вторая дочь Якова II, опиравшаяся на талантливого полководца и государственного деятеля Джона Черчилля, графа Мальборо. В мае Англия, Голландия и император Леопольд объявили войну Франции. Началась война за "испанское наследство" (1702-1714) 19 ноября 1703 г. узник, носивший маску, скоропостижно скончался. 20 числа он был тайно похоронен на кладбище при церкви Св. Павла под именем Маршиоли 28 сентября 1708 г. "господин Бенин Доверн, шевалье Сен-Мар, сеньор де Димон и дю Пальто, бальи де Сен", умерший в возрасте 82 лет, был похоронен на том же кладбище совсем рядом с "Человеком в железной маске" как будто его роль тюремщика должна была продолжаться также и в потусторонней жизни...

 Отправлено: 17.10.07 23:48. Заголовок: Re:

(продолжение)

ЭСТАШ ДОЖЕ - КТО ОН?

Кто же этот человек, который в течение 34 лет становился узником четырех тюрем Франции и которому с 1669 по 1703 г. в переписке тюремной администрации сменили свыше восьми кличек и имен? Почему с 1678-1679 гг. он привлекал пристальное внимание короля Франции и его доверенных министров? Зачем были приняты экстраординарные меры секретности, вплоть до ношения маски?

Тайна "Железной маски", по нашей гипотезе, носит комплексный, "многоуровневый" характер. Во-первых, это человек, который знал все секреты Фуке, включая, по нашему мнению, обстоятельства его таинственной и неподтвер:кденной смерти в 1680 г., а может быть, и перехода к другой мере наказания; во-вторых, это человек, ставший "совладельцем" некоторых замыслов Карла II Английского, связанных с его тяготением к католической религии; в-третьих, главный секрет "Маски", неизвестный ни самому ее носителю, ни тюремщикам, а только королю и его самым доверенным министрам, - это проект, возникший, по-видимому, в середине 1681 г., использования "Человека в железной маске" в нужный момент в качестве своеобразного "Троянского коня" для дестабилизации социально-политического положения в Англии с целью вывода этого государства из действующих и потенциальных противников Франции.

Для того, чтобы распознать "лицо и биографию" "Маски", вернемся к тому времени, когда Карл II вел двойную игру с Людовиком XIV и Святым Престолом, стремясь к победе католической церкви в Англии и склоняя к этому своих соотечественников.

Регистрационный журнал колледжа "Общества Иисуса" в Сант-Андре в Риме на странице 160 имеет следующую запись: "Жак де Ла Клош с острова Джерси, сын короля Англии, 24 лет от роду, прибыл II апреля 1667 г." Послушник Ла Клош предъявил генералу Ордена иезуитов Паоло Оливе три свидетельства, удостоверявшие его личность: два сертификата, подписанные 27 сентября 1665 и 7 февраля 1667 г. Карлом II Английским, и третий, полученный им от шведской королевы Кристины (1632-1654), принявшей католичество и покинувшей трон.

В первом из них Карл признавал, что он отец Жака Стюарта, который жил во Франции и в других странах до 1665 г. под вымышленным именем, а затем в Лондоне, где вновь носил другое имя: де Ла Клош де Бург де Джерси. По причинам, которые касаются спокойствия в стране, Жак может предъявить эту декларацию и раскрыть секрет своего происхождения только после смерти короля. Во втором - Карл дарует ему ежегодное пособие в 500 ф. ст. с условием, что он будет пребывать в Англии в религии своих отцов.

В третьем документе, полученном им от шведской королевы, которая после отречения от трона в 1654 г. жила в Гамбурге, значилось: "Жак Стюарт, живущий инкогнито под именем де Ла Клош де Бург, родился на острове Джерси и является побочным сыном Карла II, короля Англии. Его Величество признало его в сообщении, которое оно нам сделало. Он воспитывается в кальвинистской секте, но теперь ее покинул и присоединился к Святой Римской церкви в Гамбурге. 29 июля 1667 г." Подписано: Кристина Александра.

Эти документы, обнаруженные в архивах Ордена итальянским иезуитом П. Боэро, были проанализированы им в журнале "Католическая культура" (Рим, 1863 г.), а также английским историком лордом Актоном в "Отечественном и зарубежном обозрении" (июль, 1862 г.) в статье "Секрет истории Карла II". Лорд Актон подчеркивал, что если бы генерал Ордена Джиованни Паоло Олива внимательно отнесся к первому свидетельству Карла II, то мог бы заметить, что 27 сентября 1665 г. (дата подписания документа) английский король и его двор, опасаясь эпидемии чумы, переехали в Оксфорд. Только 28 января 1666 г. король вернулся в Гемптон Корт. Несогласованность в датах, а также возраст бастарда - 24 года, названный самим де Ла Клошем, вызвали подозрения в подлинности документов, предъявленных им Оливе. Однако Боэро утверждал, что подпись короля и его печать достоверны.

Кем мог быть Жак де Ла Клош? Откуда он взялся и как возникла "легенда" о его королевском происхождении? Отталкиваясь от его имени, лорд Актон выдвинул гипотезу, что фамилия Ла Клош была заимствована от одного протестантского пастора, жившего на Джерси в середине XVII в. Это предположение правдоподобно, так как Карл в молодости, опасаясь преследования пуритан, с апреля по июнь 1646 г. скрывался на о. Джерси в 50 милях от берегов Англии.

В это время он обитал в Элизабет Кастл вблизи от поместья Тринити, где жила очаровательная Маргарита Картерет, дочь владельца поместья и родственница губернатора острова Джорджа Картерета, вышедшая замуж в 1655 г. за пастора Жана де Ла Клоша. В поместье Тринити, которое еще существовало в начале XI X в., хранился когда-то портрет Карла II, принадлежащий кисти Лели, - шедевр, подаренный самим королем. Историки считают, что Маргарита Картерет - первая "зарегистрированная" любовь юного принца Карла и, что маловероятно, мать Жака де Ла Клоша. Это было бы возможно, если бы в 1668 г., когда он вступил в Орден иезуитов, ему было не 24, а 22 года. Однако не исключено, что Жак являлся жителем острова Джерси. Или по крайней мере он (а скорее те, кто вел эту сложную дипломатическую авантюру, в которой де Ла Клошу отводилась роль сына английского короля) был хорошо осведомлен о событиях, связывавших представителей знатных фамилий острова с принцем Уэльским.

Еще большее недоумение историков вызвало письмо Карла Оливе от 3 августа 1668 г. В нем Карл признался Оливе, что в условиях, в которых он оказался во время подготовки секретного договора с Людовиком XIV, и желании перехода в католическую веру, обращение его сына казалось ему ниспосланным самим Провидением. Ведь теперь без риска и не вызывая подозрений, наиболее действенную помощь он мог получить от своего сына Жака де Ла Клоша де Джерси, который находился в Риме в Ордене иезуитов. Карл также признался Оливе, что этот юноша - "плод его давней любви к одной юной даме из очень видной семьи нашего королевства". Он рожден "первой юной девушкой" короля во время его пребывания на Джерси в 1646 г., когда Карлу было 16 лет. Король надеялся скоро признать его публично, поэтому только его одного он мог посвятить в секрет своего обращения в католическую веру.

Король желал осуществить посвящение де Ла Клоша в сан священника путем обращения к папе. Если этого нельзя было сделать до его отъезда курьером из Рима в Лондон, то Карл надеялся добиться этого в Париже от Людовика XIV или с помощью сестры Генриетты. Король писал, что посвящение можно было бы провести в Лондоне, однако иезуиты в Англии находились под подозрением. Карл советовал своему сыну заботиться не о деньгах, а о своем здоровье, которое было слабым, и избегать поездок в плохое время года. Король выражал всю свою нежность сыну из-за его добрейшего характера, постоянной благовоспитанности, солидности от своих занятий и происхождения. Карл обещал также, что если сын покинет духовную службу, то он сможет получить более высокий титул, чем его брат, герцог Монмаут.

Наконец, король добавлял, что, если он и его брат герцог Иоркский умрут бездетными, "королевство будет принадлежать Вам и парламент не сможет законно препятствовать, если только не появится, быть может его единственный избранник - протестантский король". Карл настаивал, чтобы его сын направлялся в Англию в светском костюме, как простой дворянин, и добавлял, что обе королевы страстно желают его видеть (королева-мать и жена Карла). Эта фраза письма вновь вызвала сомнение в его подлинности. Известно, что королева-мать навсегда покинула Англию в начале июля 1665 г. и жила во Франции, недалеко от Парижа.

29 августа 1668 г. Карл вновь написал Оливе. Он предупреждал, что Кристина Шведская отправляется в Рим и что лучше, чтобы де Ла Клош не встречался с ней, сохраняя в секрете желание Карла перейти в католичество: если об этом распространится слух, то в стране возникнет смятение, что может стоить ему жизни.

Другое письмо короля без даты содержало просьбу, чтобы послушнику, вопреки Уставу Ордена, разрешили путешествовать одному. Отправляясь в Англию, де Ла Клош получил псевдоним Анри Роан - имя одного кальвиниста, друга короля. Король просил Оливу распустить слух, что де Ла Клош - сын богатого умершего протестантского пастора и что он едет во Францию к своей матери, которую он надеется опекать.

Был ли это обман, о котором Олива не догадывался, или, что скорее, он, действуя как участник сложной дипломатической интриги, на обороте одного из писем писал по-итальянски черновик своего ответа: "Государь. Податель настоящего, французский дворянин уже в море, он объяснит Вашему Величеству надежный способ, с помощью которого я выполнил то, что мне предписывалось в этих трех письмах... Ливорно, 14 октября 1668 г." Снабженный этим ответом, Жак отправился в путь с одним иезуитом, которого, по-видимому оставил во Франции перед переездом в Англию по договоренности с Оливой. После короткой отлучки он возвратился подателем послания Карла II генералу Ордена иезуитов от 18 ноября 1668 г. В нем король сообщал, что "наш сын" прибудет в Рим с секретным поручением. "У нас есть невеста при условии, что он вернется в Лондон после аудиенции у Вашего Преподобия и добьется вещей, о которых мы молимся и которые наш дорогой сын объяснит Вам на словах". Карл обещал отправить через год в кассу Ордена деньги для строительных работ в Сант-Андреа, а также просьбу к Оливе о вспомоществовании его сыну. К письму был приложен вексель на 800 дублонов "для расходов и поездок нашего сына принца Жака Стюарта, живущего иезуитом под именем Ла Клоша". После этого скромный, набожный, услужливый послушник, не имевший, по свидетельству Карла, склонности к светский жизни, "исчез из истории".

В начале 1669 г. в Неаполь помпезно прибыл молодой человек, распространивший слух, что он является сыном Карла II, родившимся от его любовной связи на о. Джерси в 1646 г. с леди Марией Генриеттой Стюарт. Он сошелся с дочерью трактирщика Корона Терезой и 19 февраля женился на ней. Свидетельство о браке содержит его имя: "Дон Якобус Генрикус де Бовери Роано Стюардо Англиканус". Свекор стал сразу щедро тратить его деньги. Вице-король Неаполя заподозрил неладное и приказал арестовать зятя Короны. При обыске нашли 200 дублонов, драгоценности и какие-то бумаги, где он назван "Ваше Высочество". Предполагая, что он сын английского короля, его поместили в замок Гаэте для знатных заключенных. Однако при его обращении к английскому консулу оказалось, что он не знал ни одного слова по-английски, не имел документов о своем происхождении и не мог объяснить, откуда у него найденные ценности. Вице-король запросил Лондон и, получив ответ Карла II, перевел арестованного в тюрьму для простонародья, а затем хотел его высечь плетьми. Благодаря родственникам Терезы самозванец был спасен от позора и освобожден.

Авантюрист отлучился на некоторое время из страны и умер от горячки почти сразу после возвращения в августе 1669 г. в католической вере. Он оставил свою жену Терезу Корона на седьмом месяце беременности и сделал завещание, написанное по-итальянски и поражающее своей абсурдностью. Называя себя Жаком Стюартом, сыном Карла II, он просил у короля для своего наследника звания, соответствовавшего принцу Уэльскому или герцогу Монмауту, а также ему и его матери 291 тыс. дукатов в качестве завещанного имущества. Церковь, где он был погребен, и ее регистрационные книги полностью уничтожены в 1806 г. во время оккупации Неаполя французами. Все документы Жака де Ла Клоша находятся в архиве "Общества Иисуса". Во многих исторических сочинениях и в ряде энциклопедий Франции, Англии и России утверждается, что Жак де Ла Клош - авантюрист, который решил выманить деньги у генерала Ордена иезуитов Оливы и сам подделал все документы и письма Карла II. Весьма наивное предположение! Во-первых, это технически сложно; во-вторых, их авторы, по-видимому, не представляют реально "Общества Иисуса" того времени: перед его генералом трепетали не только иезуиты всех рангов, но и многие государственные деятели и монархи ряда стран Европы.

По нашему мнению, справедливо утверждение, что Ж. де Ла Клош и самозванец из Неаполя - это разные люди. Более того, скорее прав Ланг, высказавший мысль, что вся история "двух сыновей" Карла II представляет собой инструктированную во всем авантюру самого генерала Оливы! Мог ли быть Ж. де Ла Клош сыном Карла II? Скорее всего, нет. Ведь он сам при поступлении в колледж назвал свой возраст - 24 года! Однако для обмана короля была использована история пребывания Карла 16-летним юношей на о. Джерси в 1646 г. Согласно нашему предположению, Ж. де Ла Клош, использовавшийся как "связник" Оливы с Карлом II, при последнем посещении Англии был замечен тайным агентом Людовика XIV аббатом Преньяни. О появлении Ж. де Ла Клоша или человека, использовавшего затем его имя, при дворе английского короля свидетельствует письмо Карла II сестре, датированное 30 января 1669 г.: "Я написал свое письмо до этих пор, когда я встретил Вашего итальянца, имени и титула которого Вы не знаете". Вместе с Преньяни Ж. де Ла Клош при возвращении в Италию оказался в Дюнкерке, где и был арестован по приказу Людовика XIV в конце июля 1669 г.

В это время король и Лувуа знали о нем только то, что ему известны кое-какие сведения о переговорах Карла II с Римом. В 1678 г. через Фуке иЛа Ривьера Лувуа и Кольбер выведали, что Эсташ Доже знает гораздо больше, чем они предполагали ранее. Эти сведения оказались роковыми как для Доже, так и для Фуке и его слуги Ла Ривьера, с которыми Эсташ, по-видимому, был слишком откровенен. Все трое были теперь обречены. Братьям Кольберам, Жану Батисту и Шарлю, ставшему в 1679 г. генеральным секретарем по иностранным делам, в период обострения в Англии вопроса о престолонаследии пришла в голову идея использовать Доже в критический момент для подрыва политической стабильности в Англии. Ведь Доже, по-видимому, проговорился, находясь в Пиньероле, что он фигурировал в письмах и документах как сын Карла II, который при известных обстоятельствах мог претендовать на английский престол. Наша гипотеза подтверждается приведенными выше синхронными рядами, устанавливающими постоянную связь между условиями содержания и охраны Эсташа Доже в государственных тюрьмах Франции, с одной стороны, и событиями в борьбе за престолонаследие и за восстановление абсолютной монархии и прав католической церкви в Англии - с другой. Исторические факты показывают, что каждый раз, когда наступали кризисы в царствовании Карла II, Якова II и Вильгельма III Оранского, оживлялся интерес к Эсташу Доже со стороны Людовика XIV и его доверенных министров, ужесточался или ослаблялся секретный режим его заключения, менялось личное отношение тюремщиков к своему узнику.

Было бы наивным полагать, что Людовик и его министры действительно намеревались "посадить" "Железную маску" (Ж. де Ла Клоша или самозванца, использовавшего его имя) на английский трон. Вместе с тем сделанное во время очередного кризиса внезапное заявление о существовании нового католического претендента на английский престол могло вызвать в Англии кризис престолонаследия, подобный тому, который возник в этой стране в 1680-1681 гг. после "папистского заговора" 1678-1679 гг. и повторился в 1700-1701 гг. в связи с отсутствием прямых наследников у Вильгельма III Оранского.

В качестве кого же они могли представить "Железную маску" - Э. Доже, если предположить, что он родился на о. Джерси не в 1644, а в 1646 г. и был либо бастардом Карла II, либо самозванцем, претендовавшим на эту "легенду"? В этом случае "Железная маска" могла бы одновременно выдаваться за сводного брата герцога Монмаута, племянника Якова II и Генриетты Орлеанской и, наконец, двоюродного племянника короля Франции Людовика XIV.

Таким образом, этот неожиданный и смелый дипломатический проект основывался на существовании и взаимодействии сложной системы династических связей Англии, Франции, Испании и Оранского дома, когда угроза, а тем более реализация "исчезновения" или "замены" всего лишь одного из "персональных элементов" такой системы, могла бы привести к фундаментальным изменениям властных структур Англии (а возможно, и других стран) в результате возникновения кризиса престолонаследия. Это в свою очередь могло бы вызвать и перемену внутренней и внешней политики Англии в интересах Франции, которая, как известно, в течение второй половины XVII столетия, осуществляя агрессивную политику на континенте, успешно защищала себя от враждебной коалиции европейских, главным образом протестантских государств.

Действительно, последующее развитие событий, и прежде всего "война за испанское наследство" (1702-1714 гг.), когда Франция потеряла "рычаги" воздействия на английскую политику через представителей династии Стюартов, привела к тому, что Англия окончательно закрепилась в Гибралтаре, являвшемся ключом к господству в Средиземном море, захватила французские земли в Северной Америке (Новую Шотландию и территорию Гудзонова залива) и, наконец, заняла ведущее положение в европейской торговле, обеспечив все условия для создания в будущем могущественной империи.

После выявления "критических узловых точек" в рассматриваемых выше синхронных рядах для наглядного подтверждения нашей гипотезы строим комплекс более информативных "матриц идентификации" с использованием социально-политического фона, синтезирующего документы, события и факты за 1660-1715 гг., имеющие отношение к цели настоящего исследования. В каждую отдельную матрицу, кроме известных членов пиньерольской "шестерки", включаем вместо "абстрактного Доже" кого-либо из конкретных его "перевоплощений", предложенных различными исследователями, а также персонаж, отвечающий комплексной гипотезе, выдвинутой автором настоящей статьи.

Рассмотрение информации, представленной в совокупности "матриц идентификации" в сжатом и систематизированном, удобном для одновременного анализа и синтеза виде, позволяет сделать вывод, что единственно возможный сейчас вариант идентификации "Железной маски", включающий и объясняющий с единых концептуальных позиций всю совокупность известных документов, событий и фактов, представляет собой логическую цепочку образов перевоплощения практически одного и того же персонажа. Эта цепочка складывается из следующих элементов - имен-псевдонимов или кличек человека, ставшего "железной маской": Ж. де Ла Клош - Анри Роан - Ж. де Ла Клош (или человек, использовавший его имя) - "простой слуга Эсташ Доже" - "господин из Низкой башни" - "дрозд", или "человек такого сорта" - "мой заключенный" - "старинный заключенный", или "Прованский узник" - Маршиоли.

Все другие версии (например, Фуке или Маттиоли), а также гипотезы "перевоплощения" Эсташа Доже, в частности, в слугу Мартена, его хозяина - Ру Марсийи, аббата Преньяни, священника Э. Доже, брата-близнеца или другого родственника Людовика XIV и, наконец, мавра Набо, оказались несостоятельными. Они все "застревают" в "частоколе" документов, событий и фактов в результате возникновения логических противоречий, когда тот или иной персонаж не "включается" в пространственно-временную систему матрицы и выпадает из социально-политического фона, образующего ее поле. Проходит только тот вариант идентификации "Маски", который, с одной стороны, отвечает всей без исключения совокупности документов, событий и фактов, а с другой - остается неизменным при введении в матрицу какого-либо "критического" элемента, ранее вообще неизвестного или не привлекшего внимания исследователей проблемы "Железной маски". Это единственный способ проверки любой новой или ранее предложенной гипотезы или версии разгадки этой тайны. В рамках нашей гипотезы такими элементами стали события и факты "английского следа" "Железной маски". В частности, оказалось, что, вопреки мнению историков, ближе всех к разгадке секрета "Человека в железной маске" была вдова брата Людовика XIV, Шарлотта Елизавета Баварская. Так, еще в 1711 г. в письме к матери будущего короля Англии Георга I она высказала предположение, что этот узник Бастилии причастен к борьбе Стюартов за английский престол.

Вполне естествен вопрос: зачем лицо узника Сен-Мара при переводе с о. Сент-Маргерит в Бастилию и последующем заключении скрывать под маской, хотя он мог не быть сыном Карла II, а только человеком, которого надеялись использовать под этим именем? Объяснение этого мероприятия со стороны СенМара элементарно. Не надо забывать, что Эсташ Доже был весьма представителен, но на кого реально был похож, историкам неизвестно. Когда он в 1669 г. был доставлен в Пиньероль, его принимали за маршала Франции или председателя парламента. На о. Сен-Маргерит некоторые его считали герцогом Бофором или сыном Кромвеля. Пока тюремная администрация принимала Доже за "простого слугу", его заключение не являлось чрезвычайно засекреченным. В частности, есть сведения, что в 1669 г. с ним беседовал Валькруассан, а с 1675 по 1677 г. он, будучи слугой Фуке, встречался с многими обитателями замка и даже открыто гулял со своим "хозяином" по его территории. Однако ранее, в 1672 г., Сен-Мару было отказано сделать Доже слугой Лозена, так как король знал, что рано или поздно графа Лозена придется освободить.

Все изменилось в 1678-1679 гг., когда король и Лувуа узнали, что Доже, повидимому, обладает некоторыми секретами Карла II. С этого момента и до "Акта о престолонаследии" (1701 г.) лицо Доже никто не должен был видеть, кроме Сен-Мара, его ближайших помощников и обреченных на смерть Фуке и Ла Ривьера.

Почему же замысел по использованию Эсташа Доже не был претворен в жизнь? Для этого было много причин. Вначале Людовик XIV делал ставку на самого Карла II и его брата Якова, фанатичного католика. Затем французский король надеялся восстановить Якова II на престоле с помощью военной интервенции. В конце концов он предпочел остановиться на его сыне Якове III. Кроме того, всегда существовали серьезные препятствия: главное - постоянная болезнь, по-видимому, сердечная недостаточность, и слабохарактерность самого Эсташа Доже. Наконец, жизненные реалии сложились так, что все заговоры против Карла II, Якова II и Вильгельма III провалились. Не исключено, что если хотя бы один из них удался, а также в том случае, если бы Яков или Вильгельм погибли в бою, самозванца могли бы выдвинуть на историческую сцену.

Подводя итоги, можно утверждать, что тайна "Железной маски" - это не только семейный секрет Бурбонов, а масштабная государственная тайна, способная повлиять на судьбы народов и государств Западной Европы в последней четверти XVII в. Вместе с тем чрезвычайные меры секретности, предпринятые королевской администрацией по отношению к Эсташу Доже и остальным членам пиньерольской "семерки", обеспечили достижение нескольких важных целей. Бесследно исчез Фуке - личный враг короля и государства. Никто уже не смог указать причину, дату, место его кончины и погребения. Канул в безвестность авантюрист, предатель и обманщик Маттиоли. Доже, даже не исполнив намеченного для него замысла, унес в могилу не только тайну внесудебной расправы с Фуке, но, что гораздо важнее, секреты Карла II, разглашение которых могло бы обострить отношения английского королевства с Францией, заставив последнюю воевать против коалиции государств, возглавляемых Англией, что и случилось в начале XVIII в. в результате падения династии Стюартов. Кроме того, "легенда" Доже всегда обеспечивала широкие возможности для политического шантажа Карла II, а затем Якова II, особенно после того, как он нашел пристанище во Франции после своего бегства из Англии в 1688 г. Таким образом, черная бархатная маска с металлическими застежками надежно скрыла государственные секреты королевских фамилий Бурбонов и Стюартов и одновременно коварные замыслы Людовика XIV в отношении родственной ему династии.

 Отправлено: 17.10.07 23:58. Заголовок: Re:

Людовик XVII: Жизнь и легенда


Д.Ю. Бовыкин
"Новая и новейшая история", №4, 1995


В последние годы в отечественной историографии наметилась тенденция к увеличению интереса к правящим монархическим династиям, в частности к французским Бурбонам.

См., например,
Ревякин А.В. Французские династии: Бурбоны, Орлеаны, Бонапарты - Новая и новейшая история, № 4, 1992,
Кучеренко Г.С. Людовик XVI (1754-1793) От трона до гильотины.- Новая и новейшая история, № 2, 1994.

В этом очерке пойдет речь о французской венценосной особе, которой не удалось унаследовать трон и быть вершителем судеб Франция.

Став наследником престола за 10 дней до начала Великой французской революции, Луи-Шарль Бурбон, герцог Нормандский, известный под именем Людовика XVII, так никогда и не правил своей страной - Национальный Конвент провозгласил Францию республикой и казнил его отца. В 1795 г. было официально объявлено о смерти молодого короля без королевства, и его дядя, граф Прованский, объявил себя королем под именем Людовика XVIII.

И тем не менее не только во Франции, но и в других странах по настоящее время выходят десятки книг, посвященные именно Людовику XVII. Складывается впечатление, что он привлек внимание куда больше, чем его отец и тем более дядя. Но вот книги на русском языке отсутствуют, за исключением монографий Е. Б. Черняка, в которых судьба юного монарха, или, как его часто называют в историографии, дофина, рассматривается в связи с деятельностью во Франции иностранных разведок.

Черняк Е.Б. Пять столетий тайной войны, изд. 5-е. М., 1991;
его же. Времен минувших заговоры. М, 1994.

ПЕРВЫЕ ДЕСЯТЬ ЛЕТ

У французской королевской четы Людовика XVI и Марии-Антуанетты долгое время после свадьбы не было детей. Пока у короля не было сына наследниками считались два его младших брата - граф Луи Прованский и граф Шарль дАртуа. Они оба мечтали о троне, и оба впоследствии его получили.

Но в 1778 г. у королевской четы родились сначала дочь - Мария-Тереза-Шарлотта, а через три года и сын - Луи-Жозеф-Ксавье. Рождение наследника престола внесло раскол в королевскую семью, и с этого времени оба брата короля стали его врагами. Некоторое время они пытались доказать, что отец ребенка вовсе не Людовик, дискредитируя королевскую чету.

Тем временем у королевы появилось еще двое детей - в 1785 г. Луи-Шарль, получивший титул герцога Нормандского, а в 1786 г. - Софи, которая меньше чем через год умерла. Накануне революции смерть от туберкулеза постигла и старшего сына: наследником престола был объявлен Луи-Шарль.

Появление на свет этого ребенка было окружено тайной. В день его рождения 27 марта 1789 г. Людовик XVI пометил в своем дневнике: "Роды королевы. Рождение герцога Нормандского. Все прошло так же, как и с моим сыном". В то же время известно, что граф Хан-Аксель Ферзен, которого принято считать любовником Марии-Антуанетты, не только был в июне 1784 г. в Париже, но и встречался наедине с королевой.

Узнав о смерти Людовика XVII, Ферзен записал в дневнике: "Этот последний и единственный интерес, который у меня оставался во Франции. B настоящее время его больше нет и все, к чему я был привязан, больше не существует". К тому же современники подмечали: король чаще именовал мальчика герцогом Нормандским, чем сыном.

Впрочем, и сам титул достаточно необычен: во Франции его никто не носил со времен четвертого сына Карла VII, правившего в 1422-1461 гг.

В первые годы революции юный дофин не играл никакой политической роли. Впервые он появился на политической сцене только после казни отца, состоявшейся 21 января 1793 г. Вследствие восстания 10 августа 1792 г., свергнувшего монархию, королевская семья была заключена в башню-тюрьму Тампль. Именно там утром 22 января Мария-Антуанетта, ее дочь Мария-Тереза, сестра Людовика XVI Елизавета и его камердинер Клери преклонили колени перед дофином и присягнули ему как королю Людовику XVII, следуя вековой традиции "Король умер - да здравствует король". Все ведущие европейские державы признали нового короля. 28 января старший брат казненного монарха, граф Прованский, объявил в специальной декларации, что он принимает на себя регентство до совершеннолетия своего племянника и назначает графа дАртуа наместником королевства. Отныне большинство роялистских выступлений как во Франции, так и за ее пределами проходили от имени или во имя Людовика XVII (более того, с его изображением и именем чеканились монеты и медали, выпускались ассигнаты, выписывались паспорта), который все это время продолжал оставаться в Тампле, пережив смерть матери и тети, разлученный с сестрой.

НЕСОСТОЯВШАЯСЯ РЕСТАВРАЦИЯ

Не все жители страны приняли установленную в сентябре 1792 г. во Франции республику. Роялистская оппозиция существовала даже в самые опасные времена якобинского террора, но во всеуслышание заявить о себе она смогла только после переворота 9 термидора. Ведь еще в декабре 1792 г. Конвент декретировал, что смертная казнь грозила всякому, "кто предложит или попытается установить во Франции королевскую власть", и это постановление так и не было отменено. Что же изменилось к концу 1794 - началу 1795 г.?

После падения Робеспьера тот же самый Конвент, что совсем недавно рукоплескал всем его предложениям, возвратил в свое лоно изгнанных депутатов. На повестку дня встала задача завершить Революцию, а это, по мнению большинства современников, было невозможно без принятия новой конституции.

Подробнее об этом см. Бовыкин Д. Ю. Как закончить революцию? Термидорианцы в поисках ответа. Рукопись депонирована. М., ИНИОН, N 49064 от 23.03.94. Даже один из декретов Национального Конвента носил название "О способах закончить революцию".

Существовала так и не введенная в действие Конституция 1793 г. Предусматривавшиеся ею демократические нормы, в частности обязательное утверждение законопроекта департаментами или формирование исполнительной власти из 24 человек, вероятно, еще могли бы работать в условиях мирного времени, однако даже в начале 1795 г. они были абсолютно неприменимы.

Разговоры о том, что необходим пересмотр Конституции 1793 г., начались еще весной 1795 г., но только к концу июня специально избранная комиссия, получившая по количеству своих членов название Комиссии одиннадцати, представила для обсуждения свой проект, по которому Франция оставалась республикой с новым двухпалатным парламентом, состоявшим из Совета старейшин и Совета пятисот.

Однако это было несколько позже. А пока, по мнению английского историка М. Ж. Сайденхэма, "первые месяцы 1795 г. были, быть может, самой благоприятной возможностью, которая когда бы то ни было представлялась для реставрации конституционной монархии во Франции". Здесь главные надежды роялистов возлагались, как это ни удивительно, не на эмиграцию и не на графа Прованского, а именно на юного Людовика XVII, который, сам того не сознавая, стал на некоторое время одной из ключевых фигур европейской политики.

Разумеется, 10-летний мальчик не мог возглавить страну в столь бурное время. Но этого и не требовалось. Его достаточно было сделать символом, объединяющим нацию. Тем более что, по мнению французского историка Тюро-Данжена, "сын Людовика XVI мог переехать из Тампля в Тюильри без вмешательства иностранцев, не привнеся с собой ни восстановления Старого порядка, ни крайне непопулярной интервенции. Вернулись бы в 1792 г., а не в 1788".

Внутриполитическая обстановка благоприятствовала реставрации. Растущий на юго-востоке и западе роялизм и поражение воинствующего якобинизма создали условия для компромисса между различными политическими партиями. В июне 1795 г. прямо в Конвенте делегация г. Орлеана осмелилась требовать отпустить на свободу дочь короля, а незадолго до того П. Баррас распорядился, чтобы принцессе принесли все необходимое и дали компаньонку. На этот же месяц приходится и пик ширившихся по стране слухов об официальном признании Конвентом Людовика XVII королем Франции.

Такие влиятельные термидорианцы, как Тальен и Баррас, даже вступили в переговоры с роялистами, выдвигая условия: не копаться в прошлом и сохранить нажитые за время Революции состояния. По другим сведениям, такие переговоры вели даже некоторые члены Комиссии одиннадцати, созданной Конвентом для выработки новой конституции. Историк конца XIX в. А. Вандаль сообщает, что у термидорианцев были планы посадить во главе своего правительства короля-марионетку, и, по его мнению, это не только не ослабило бы власть членов Конвента, но и сделало бы ее более прочной.

Конечно, на пути реставрации были и немалые трудности. Как писал в то время журналист Ж.-Г. Пелтиер, "считается, что крайняя молодость законного короля, несчастного мальчика, заключенного в Тампле,- одна из причин, поддерживающих Республику и Революцию, потому что некоторые партии, расположенные в пользу провозглашения королевства, не знают, как организовать регентство, необходимое для этой монархии".

Любопытно также, и это подчеркивает Е. Б. Черняк, что в стремлении учредить регентство еще раньше обвиняли и жирондистов, и эбертистов, и дантонистов, и робсспьеристов. Насколько это случайно или, что гораздо важнее, беспочвенно? Вариант регентства устраивал и роялистов, поскольку, если бы во главе исполнительной власти встал один человек, то на это место вскоре легко мог бы претендовать роялист (а такие планы, безусловно, были). Кроме того, сам глава исполнительной власти мог бы впоследствии стать регентом.

Ср. в письме Мале дю Пана от 17 июля 1795 г.; "Монархисты потребовали, чтобы ... был учрежден пост главы государства, а не исполнительный совет. Будучи в меньшинстве, они хотели, чтобы регентский совет правил как вице-президент, и это mezzotermine (половинчатое решение - Д. Б.) заставило примкнуть к монархистам часть республиканцев. На сегодняшний день смерть короля рассеяла этот план, и одержал верх проект исполнительного совета". И в самом деле, в Конвенте были подобные предложения.

Конвент через своих уполномоченных вел переговоры сразу по трем направлениям: с роялистами - о провозглашении Людовика XVII королем; с руководителями вооруженного роялистского сопротивления, требовавшими вывоза дофина к армиям в Вандею и Бретань; и с Испанией, ставившей условием заключения мира выдачу детей Людовика XVI, причем Бартелеми, непосредственно занимавшемуся составлением договора, были даны инструкции в крайнем случае обещать, что после восстановления всеобщего мира принца освободят

Смерть малолетнего короля в июне 1795 г. положила конец всем этим планам. "Его смерть - не просто один из наиболее душераздирающих эпизодов революционной истории, - писал Тюро-Данжен, - это значительное политическое событие, которое разрушило проекты роялистов и нанесло серьезный и непоправимый удар по их надеждам. Из-за этой смерти королевская власть покинула Францию".

Имел ли юный король какие-либо реальные шансы стать центром объединения нации? Кажется, что стоило сделать всего один шаг, и история Франции свернула бы на путь конституционной монархии. Каким же образом можно оценить, насколько на самом деле велика была вероятность реставрации?

Мы видим только один способ определить, хотя и с некоторым допущением, наличие в народе монархических симпатий. После принятия новой конституции в августе 1795 г. в условиях, когда "Конвент особенно ненавидели", а "пресса требовала роспуска этого собрания неспособных паразитов, депутаты приняли так называемые "декреты о двух третях", определявшие, что две трети депутатов нового первого созыва будут состоять из бывших членов Конвента, независимо от того, победят ли они на выборах. Это решение вызвало возмущение в стране, и до сих пор нередко историки ставят его в упрек термидорианцам, как свидетельство их ненасытной жажды власти. И дело не только в том, что депутаты пытались оправдать свое решение усилением роялистской опасности и борьбой за сохранение республики. Важно другое: как некогда и конституция 1793 г., новая конституция и "декреты о двух третях" были в сентябре 1795 г. вынесены на референдум, после чего проводились выборы в новый парламент.

И, хотя эти документы собрали необходимое для вступления в силу количество голосов, современники нередко воспринимали плебисцит как крах правительственной политики. Один из них через день после объявления в Конвенте итогов референдума писал: "Во Франции не нашлось и миллиона проголосовавших за республику... республиканцы в меньшинстве... Против Конвента роялисты, недовольные или якобинцы и все бедняки". С ним солидарен и видный термидорианец Баррас, считавший, что декреты встретили самое ожесточенное сопротивление в первичных собраниях именно потому, что там засели роялисты.

А как обстояло дело с выборами, по которым реально обновлялась лишь одна треть депутатов? Монархист Мале дю Пан в декабре 1795 г. писал, что "большая часть новой трети и 160 бывших членов Конвента...- роялисты по убеждению". Одна треть избранных в законодательный корпус, сообщал барон де Френилли, роялистская. С оценкой событий современниками согласны и многие историки. Это тем более показательно, если учесть, что в стране осталось очень мало бывших дворян и монархически настроенного духовенства. "Контрреволюционер в 1794-1795 годах,- отмечает французский историк Ж. Тюляр,- буржуа, обычно активный гражданин" (под "активным" имеется в виду гражданин, имевший право голоса.). Аббат Бротье тогда писал: "Можно по справедливости сказать, что роялизм господствует во Франции во всех умах, если не во всех сердцах". В то же время по весьма трезвой оценке Мале дю Пана, в начале 1795 г. сторонники реставрации во Франции составляли около трети населения, и многие из них как раз и вошли в состав электората.

Предупредив, что в эту эпоху даже количество избранных установить трудно, исследователь Ж.-П. Сюратто, специально занимавшийся изучением этого вопроса, сообщает, что во вновь избранной трети депутатов было 117 роялистов и только 56 республиканцев. Таким образом, можно предположить, что не будь "декретов о двух третях", в стране могла бы произойти реставрация монархии.

Не трудно представить себе, какое впечатление в этой обстановке произвела смерть молодого короля, на которого возлагалось столько надежд. Один из современников вспоминал впоследствии, что "определенно, это событие, справедливо или нет, непоправимо уронило Комитеты в общественном мнении". Сразу же появилось множество слухов и домыслов, "со всех сторон общественное мнение обвиняло Конвент в этой смерти", утверждая, что ребенок был отравлен мышьяком. Мало того. Пошли гораздо более неприятные слухи - король жив, а в Тампле умер совсем другой ребенок. Король же спасен преданными ему дворянами и вскоре будет готов возглавить верные войска.

Несмотря на все, что будет написано ниже, вполне может быть правдоподобным предположение Ж. Тюлара о том, что сами члены Конвента распускали слухи о бегстве дофина, чтобы подорвать авторитет Людовика XVIII и внести сумятицу в ряды роялистов.

С тех пор прошло почти два века. И тем не менее эта неожиданная смерть оказала принципиальное влияние на судьбы страны. И стоит попытаться разобраться в том, что же произошло на самом деле.

СМЕРТЬ УЗНИКА ТАМПЛЯ

Через пять с небольшим месяцев после казни отца дофина разлучили с матерью и сестрой. 4 августа 1793 г. его наставником был назначен сапожник Симон, член Парижской коммуны и член клуба кордельеров. Вместе с женой он переехал в Тампль. В январе 1794 г. Симон подал прошение об отставке, которую 19 января удовлетворили, а сам пост упразднили за ненадобностью. Комитет общественного спасения решил, что отныне дофин нуждается только в охране. Вскоре после этого для ребенка организовали некоторое подобие одиночной камеры. В мае 1794 г. его на целые сутки востребовал к себе Робеспьер. Затворничество прекратилось только после Термидора.

Уже на следующий день после переворота в Тампле появился Баррас с депутатом Конвента Гупилло де Фонтене. Ребенок, которого они увидели, совсем не напоминал некогда жизнерадостного принца. Баррас отмечал молчаливость мальчика, рассеянность его реакций и дал указание перевести его в более просторное помещение, что было по не совсем понятным причинам выполнено только в августе.

В октябре того же года Комитет общественной безопасности усилил охрану, приняв постановление о направлении в помощь постоянной охране еще и членов секций. С тех пор в Тампле побывало более 200 представителей населения столицы. Можно ли предположить, что никто из них никогда не видел наследника престола? А если видел, неужели не поднял бы шум, если бы обнаружил подмену, да и благо обвинить в ней можно было только Робеспьера? Это одно из самых уязвимых мест версий, в которых утверждается, что дофину удалось бежать. Для объяснения неувязки бегство датируется январем 1794 г., либо отмечается, что только девять членов секций документально подтвердили, что знали Луи-Шарля до того, а их свидетельства очень спорны.

Неоднократно навещали царственного узника и члены Конвента. Они утверждали, что с июля 1794 г. по февраль 1795 г. перед ними представал один и тот же мальчик. При этом все отмечали его апатию, равнодушие, неразговорчивость, граничившую с немотой, свидетельствовавшие об умственной отсталости.

В начале мая 1795 г., когда вовсю велись переговоры с Испанией о выдаче Людовика XVII, охрана доложила в Комитет о прогрессировавшем ухудшении состояния здоровья узника. К нему прислали некоего доктора Дессо, известного в Париже медика. Сохранилось его свидетельство о первой встрече с дофином: "Я нашел ребенка-идиота, умирающего, жертву самой низкой бедности, полностью заброшенное существо, опустившееся от самого жестокого обращения". Дессо прописал лечение от истощения, а во второй половине мая направил в Конвент доклад, таинственным образом там исчезнувший. В тот же день врач обедал с некоторыми депутатами Конвента. По возвращении домой у него началась сильная рвота, и вскоре он умер. Впоследствии жена его племянника утверждала, что врач не узнал в больном принца, о чем и поставил Конвент в известность.

He менее загадочной смертью умерли и четверо, несших гроб узника, и друг Дессо, доктор Шопар. А его ученик сразу же бежал в Соединенные Штаты Америки.

6 июня в Тампле появился новый врач, никогда до того ребенка не видевший - доктор Пеллетан, "плохой врач, но неистовый революционер". 8 июня мальчик умер, но по приказу Комитета общественного спасения факт смерти тщательно скрывался даже от охраны, увидевшей останки только после вскрытия тела. Через 40-50 часов после смерти было организовано и некое подобие опознания умершего, в котором участвовали комиссары секций и полиции. Знал ли кто-нибудь из них сына короля, сказать трудно.

По закону от сентября 1792 г. свидетельство о смерти любого гражданина обязательно должно было подписываться двумя наиболее близкими родственниками или соседями. Самый близкий родственник - сестра - была рядом, в Париже жило немало бывших слуг королевской семьи, гувернантка дофина мадам де Турзель. Их адреса были известны Комитетам, и тем не менее настоящего опознания проведено нс было.

Еще большее количество проблем порождает протокол вскрытия. Врачи "забыли" отметить хотя бы одну характерную черту на теле мальчика, что, как правило, в то время делалось, а также умудрились нигде не написать, что было произведено вскрытие именно Луи-Шарля Бурбона. В протоколе лишь указано: "Мы обнаружили в кровати тело ребенка, которому, как нам показалось, около 10 лет, про которого комиссары нам сказали, что это сын покойного Луи Капета, и в котором двое из нас признали ребенка, которого лечили на протяжении нескольких дней". Руководивший вскрытием доктор Жанруа долгое время был консультантом Людовика XVI и не мог не знать его сына. Почему он спрятался за спины своих коллег?

Дважды, в 1816 и 1894 гг., на кладбище Святой Маргариты проводились поиски могилы дофина и эксгумация трупа. Однако установлено, что ребенку, найденному на месте, где похоронили узника Тампля, было от 15 до 18 лет. Доктор Жанруа отмечал потом, что за 40 лет практики никогда не видел у 10-летнего ребенка столь развитого мозга.

Все эти факты наводили историков на предположение: неужели дофину удалось бежать? Но как? В литературе высказаны различные предположения. Некоторые авторы писали об одной подмене, другие - о двух или даже о трех. Многие ссылаются на хранившееся в архивах Тампля свидетельство о том, что 18 июня 1795 г. во время инспекции была обнаружена секретная дверь, через которую можно было войти и выйти незамеченным. Иным не дает покоя многократно повторявшееся свидетельство вдовы сапожника Симона о том, что Луи-Шарль не только остался жив, но и приходил ее навестить. В качестве организаторов побега называют почти всех охранников Луи-Шарля, давая полный простор воображению при мысли о том, кто мог стоять за их спиной.

По другой версии Людовик XVII умер еще в январе 1794 г. и похоронен у подножья башни. Когда Тампль сносили, и в самом деле был найден какой-то скелет. Почему тогда же и не заявили о смерти дофина? Есть и куда более фантастические варианты.

Следует согласиться с А. Ланном, писавшим в начале этого века: "Факты говорят о том, что такое важное событие, как смерть прямого наследника престола, не было ни законным образом констатировано теми, кто совсем недавно уничтожил этот престол, ни всерьез установлено позднее теми, кто его восстановил, чтобы на нем утвердиться". Но случайно ли это?

ВОПРОСЫ БЕЗ ОТВЕТА

Умер дофин или спасся, у каждой из этих версий есть немало сторонников. Их книги насчитывают сотни страниц - от серьезных монографий с планами Тампля до легковесных сочинений, где единственным аргументом выступает личная убежденность автора. Однако существует ряд вопросов, ответ на которые (или отсутствие такового) поможет сформировать собственное отношение к проблеме.

Вопрос первый. После смерти Людовика XVI его сына сразу же признали королем все крупные европейские державы - Англия, Испания, Россия, Австрия, Пруссия, Сардиния,- а Екатерина II даже подписала специальный указ, по которому высылке из империи подлежали французы, отказавшиеся присягнуть новому королю. В то же время после смерти дофина признавать королем графа Прованского, провозгласившего себя Людовиком XVIII, не торопились. В июне 1795 г. министр иностранных дел Австрии Ф. Тугут написал послу в Лондоне, что нет никаких реальных доказательств смерти мальчика. А один из офицеров армии Конде позднее отметил в воспоминаниях, что "никто на самом деле не верил в это событие". На чем основывалась эта уверенность? Александр I до 1813 г. на письма Людовика XVIII, обращавшегося к нему "господин мой брат и кузен", отвечал крайне редко и титуловал лишь "господином графом".

Даже в заключенной в апреле 1814 г. конвенции о перемирии с Францией Людовик XVIII называется не королем, а "Его Королевское Высочество Господин, Сын Франции, Брат Короля, Наместник Французского королевства" (почему "брат короля", а не дядя? И в то же время он стал Людовиком XVIII, а не XVII).

Вопрос второй. После Реставрации Людовик XVIII приказал провести эксгумацию тел своего брата, сестры и Марии-Антуанетты, а также распорядился поставить им памятник, не проявив при этом ни малейшего интереса к телу и памяти Людовика XVII, несмотря на многочисленные петиции. Это заметили современники. 9 января 1816 г. Ф.-Р. Шатобриан делает парламентский запрос: "Где он, брат сироты из Тампля?".

"Сирота"- пережившая заключение в Тампле старшая сестра Людовика XVII Мария-Тереза- Шарлотта, будущая герцогиня Ангулемская (1778-1851). Важно, что Шатобриан был не только писателем и политическим деятелем, но и секретарем мадам Летиции, матери Наполеона. Не исключено, что он знал больше, чем многие другие.

После этого власти отдали распоряжение провести исследования на кладбище Святой Маргариты, где было захоронено тело ребенка, умершего в Тампле. Останки были найдены, однако внезапно все исследовательские работы прекратились. А в Искупительной часовне, воздвигнутой Людовиком XVIII вскоре после этого, места дофину опять не нашлось.

До 1821 г. во многих церквах, в соответствии с распоряжением правительства, служили заупокойные мессы по убиенным Людовику XVI и Марии-Антуанетте. Службы по дофину заказаны не были. Поскольку король сам вычеркнул имя племянника из утвержденного им текста молитвы "Memento". Когда же духовенство по собственной инициативе решило провести в 1817 г. заупокойную службу, уже объявленную в "Монитор", Людовик XVIII отменил ее, а на вопрос руководителя придворного церемониала ответил: "Мы не совсем уверены в смерти нашего племянника". При повторной попытке отслужить заупокойную мессу в июне 1821 г. ее в последний момент по приказу из дворца заменили на обычную поминальную молитву. По католическим канонам служить заупокойную мессу по живому рассматривалось как наведение порчи, и король это знал.

21 января и 16 октября - дни смерти королевской четы - всегда считались при дворе траурными, а 8 июня нередко устраивались балы, как и в обычные дни.

В склепе в аббатстве Сен-Дени, где покоятся останки казненных членов королевской семьи, имеются два медальона с изображением обоих дофинов Луи-Жозефа-Ксавье и Луи-Шарля. На первом - даты их рождения и смерти, на втором - лишь надпись: "Людовик XVII, король Франции и Наварры".

Вопрос третий. Чем объяснить удивительную снисходительность правительства Реставрации к некоторым активнейшим участникам революции. Известно, что в то время, когда большая часть "цареубийц" была выслана из страны, Баррас не только не был отправлен в ссылку, не только сохранил звание генерала, но и был принят на государственную службу. После же его смерти в 1829 г. гроб разрешили покрыть трехцветным революционным стягом (единственным разрешенным тогда знаменем было белое знамя Бурбонов). Одна из придворных дам сообщила о том, что еще в 1803 г. Баррас уверял ее в том, что дофин остался жив.

При всех последующих режимах, включая Реставрацию, получала пенсию с перерывом в несколько лет сестра Робеспьера - Шарлотта. И если Наполеон был благодарен Робеспьеру-младшему, которого лично знал, то чем объяснить благосклонность к Шарлотте Людовика XVIII? Бытовало мнение, что она спасла многих от гильотины, что король был благодарен Робеспьеру за то, что тот казнил нелюбимого им брата. Но тогда чем объяснить репрессии против остальных "цареубийц"? А. Дюбоск уверен, что Шарлотта с самого начала была агентом Людовика XVIII. Но при нем ее пенсия была уменьшена втрое по сравнению с размером периода Империи.

Среди этих мнений и домыслов кажутся имеющими право на существование две точки зрения. Первая, которой придерживался хорошо знавший Шарлотту в последние годы ее жизни А. Лапоннере: Людовик XVIII платил Шарлотте за то, чтобы она не публиковала свои мемуары. Но в тексте мемуаров, которые все же были напечатаны, нет ничего, подрывающего основы монархии, и полиция даже не пыталась издание изъять.

Он был издан Л. Лапоннере уже после се смерти в 1834 г. Русское издание: Робеспьер Ш. Воспоминания. Л., 1925. Сам же А. Лапоннере видел опасность мемуаров в попытке реабилитировать Максимильена Робеспьера.

Сторонники же второй точки зрения уверены, что Шарлотта знала от брата, что дофин остался жив, и за сокрытие этой тайны ей и платили. Как было на самом деле, неясно до сих пор.

Вопрос четвертый. Известна фраза Наполеона, произнесенная однажды в гневе в адрес европейских дворов и французского правительства в эмиграции: "Если я захочу сбить с толку все их притязания, я заставлю появиться человека, чье существование удивит весь мир!". Кого же имел в виду император? Жозефина же говорила: "Знайте мои дети, что не все мертвые покоятся в своих могилах". Учитывая давние связи Жозефины с Баррасом, а также то, что одного человека в охранники дофина порекомендовала она, не исключена ее особая осведомленность о происшедшем. Бытует легенда о том, что императрица поделилась этой информацией с Александром I во время его пребывания в Париже". Через несколько дней после этого Жозефина внезапно умерла.

Вопрос пятый. Одна из секретных статей Парижского договора от 30 мая 1815 г. гласила: "Хотя высокие договаривающиеся стороны не уверены в смерти сына Людовика XVI, ситуация в Европе и общественные интересы требуют, чтобы ими был поставлен у власти Луи-Станислав-Ксавье, граф Прованский с официальным титулом короля, но два года он будет на самом деле только регентом, пока не подтвердится, что он - истинный государь". Этот текст опубликовал в 1831 г. Лабрели де Фонтен - библиотекарь герцогини Орлеанской. На чем основывались высокие договаривавшиеся стороны?

Вопрос шестой. Когда после Реставрации Людовик XVIII захотел обновить конкордат с Ватиканом, тот отклонил формулировку "Людовик XVIII, возведенный на свой трон" и после долгих переговоров согласился на "возведенный на трон, который занимали его предки". Почему?

Вопрос седьмой. Историки отмечают двойственную позицию сестры дофина Марии-Терезы-Шарлотты (впоследствии герцогиня Ангулемская) по вопросу о том, мог ли он остаться в живых. Она о смерти матери, тети и брата узнала одновременно, уже после Термидора. А. Кастело называет ее "самой несчастной женщиной нашей истории". По выходе из тюрьмы дочь казненного короля написала Людовику XVIII письмо, скорбя о гибели отца, матери и тети. О смерти брата ей тоже было сообщено, однако в письме о нем нет ни слова, После ее смерти остались письма ее доверенному лицу, барону Шарле, из которых видно, что она все же не была уверена в смерти брата, надеялась, что ему удалось спастись, но с каждым новым лже-дофином эти надежды таяли. В 1849 г. она написала в начале своего завещания: "Я вскоре воссоединюсь с душами моего отца, моей матери и моей тети", вновь не упоминая о брате.

Вопрос восьмой. Во время вскрытия ребенка, умершего в Тампле, доктор Пеллетан извлек у умершего сердце и бережно хранил его. После Реставрации он пытался предложить его и герцогине Ангулемской, и Людовику XVIII. Оба отказались.

Тогда же комиссар Дамон срезал у ребенка прядь волос. И вновь августейшие особы отклонили попытки вручить им эту реликвию. Когда впоследствии было проведено ее сравнение с прядью, хранившейся у Марии-Антуанетты, экспертиза показала, что образцы не имеют ничего общего.

В литературе подобных вопросов встречается гораздо больше. Здесь же были отобраны только те, на которые трудно или невозможно ответить, если не исходить из того, что мальчик все же остался жив. И одна часть современников об этом знала, другая же часть не была точно уверена в смерти дофина.

Однако тогда возникает последний и самый главный вопрос: почему ни при одном из последующих режимов права принца не были признаны? Ответа на него нет. У каждого из авторов, пишущих об этой проблеме, есть своя точка зрения. На наш взгляд, прежде чем признавать чудесным образом спасшегося дофина, необходимо было установить соответствие личности того или иного претендента образу подлинного наследника престола. Именно это и было самым трудным делом.

ПРЕТЕНДЕНТЫ

Около 60 человек претендовало на то, чтобы стать чудом спасшимся Людовиком XVII. Рассказ обо всех претендентах заполнил бы сотни страниц и был бы весьма занимательным. Вспомним лишь о нескольких наиболее известных.

Так, в феврале 1819 г. перед Руанским исправительным судом предстал некий Филиппе, он же Матюрен Брюно, называвший себя Шарлем Наваррским. До того, в ноябре 1815 г., Людовик XVIII получил от него письмо с просьбой о встрече, подписанное "Дофин-Бурбон". Несмотря на свою явно неправильную простонародную речь, Брюно вызвал во Франции сочувствие, а когда его переводили из тюрьмы в зал суда, даже слышались крики: "Да здравствует король!". Герцогиня Ангулемская прислала к нему в тюрьму специального представителя, который должен был получить ответы на ряд вопросов. А не отличавшийся особенным легковерием министр полиции Э. Деказ требовал особых ежедневных докладов о его поведении. Обнаружилось, что родители юноши находились в добром здравии и признали его своим сыном. Брюно умер в тюрьме в 1822 г.

Другой лже-дофин, барон де Ришмон, работая в Руане в конце 20-х годов внештатным служащим в префектуре, распространял воззвания к французскому народу, в которых уверял, что он сын казненного короля. В 1834 г. суд признал его домогательства необоснованными, что не помешало ему в 1849 г. обратиться с иском о наследовании против герцогини Ангулемской. И только смерть последней положила конец судебному разбирательству.

Еще одним претендентом был Карл-Вильгельм Наундорф. До 1810 г. жизнь этого человека никому не известна. В этом году он появился в Берлине и вскоре прусскому министру полиции Ле Коку объявил, что он сын Людовика XVI, якобы представил ему документы, в частности, письмо, подписанное Людовиком XVI.

Цепь его дальнейших приключений освещена в историографии. Когда он в начале лета 1833 г., оставив в Пруссии семью, приехал в Париж, его признали многие друзья и слуги погибшей королевской семьи, образовав вокруг него некое подобие двора. Специально занимавшийся этой проблемой А. Провенс отмечал, что "Наундорф сохранил все воспоминания о детстве дофина, даже самые интимные, самые тайные", хорошо знал Тампль, Версаль, Рамбуйе и Тюильри, без труда мог указать, какие изменения произошли во дворцах со времени пребывания там королевской четы.

Несмотря на это, его права на престол так и остались непризнанными. Он вынужден был эмигрировать в Англию, затем в Голландию, где в августе 1845 г. и умер. Вот свидетельство лечивших его врачей: "Мысли больного в бреду в основном возвращались к его несчастному отцу Людовику XVI, к жуткому зрелищу гильотины, или же он соединял руки для молитвы и сбивчиво просил о скорой встрече на небе со своим царственным отцом".

Был ли он настоящим Людовиком XVII? Более века профессиональные исследователи и любители ищут ответ на этот вопрос. Ряд придуманных им историй явно фантастичен. В двух изданных томах его переписки нет никаких признаков того, что это писал сын короля. Он не рассказывал жене ни о каких местах в Париже, связанных с его "родителями", зато сообщал дату рождения. И это после 16 лет совместной жизни! Историк Г. Бор выяснил, что в мае 1788 г. дофину делали прививку от оспы на обе руки. Однако при посмертном осмотре тела Наундорфа был найден след от прививки только на одной руке. В 1810 г. все жители Берлина принудительно вакцинировались против оспы. Но где более ранние следы?

До сих пор не придумано объяснений поразительной осведомленности Наундорфа. Проведенное почерковедческое исследование показало большое сходство его почерка с почерком дофина, а за исключением загадочного следа от прививки, все остальные отметины, присущие дофину, на теле Наундорфа были. Совпадали и антропометрические данные. А. Деко писал: "Наряду с загадкой Людовика XVII существует загадка Наундорфа". Даже если он и не был сыном Людовика XVI, считал историк, Наундорф был каким-то образом замешан в деле исчезновения дофина.

Деко отметил, что следы оспопрививания могли исчезнуть. Врачи, с которыми автор статьи консультировался в Медицинской академии, единодушно считают, что это невозможно.

История Людовика XVII удивительна. Король без королевства, одно только существование которого чуть было не оказало значительное влияние на судьбы революционной Франции. Всего один раз, сам того не осознавая, он оказался в самом центре политической борьбы. Но и после настоящей или мнимой смерти он не переставал тревожить умы политиков, историков и писателей.

P.S. Serg'а
Не так давно в этом деле была поставлена последняя точка. В 2000 году генетическая экспертиза установила, что Людовик XVII действительно погиб в 1795 г. в Тампле.

Вот какой он был:

 Отправлено: 18.10.07 18:00. Заголовок: Re:

Serg, как всегда - здорово!
Спасибо большое!

 Отправлено: 20.10.07 13:11. Заголовок: Re:

Señorita Flor пишет:

цитата:

Serg, как всегда - здорово! Спасибо большое!

Присоединяюсь! Очень интересное исследование!

 Отправлено: 08.12.07 01:06. Заголовок: Ещё одна грандиозная..

Ещё одна грандиозная историческая загадка...
По поводу правдивости этой истории шли и до сих пор идут яростные споры. Выяснить истину в последней инстанции вряд ли уже удастся. Но, как говорит итальянская пословица, "Если это и не правда, то хорошо выдумано".

(по материалам http://top-women.info)

ПАПЕССА ИОАННА

(? —857)

Большая Советская энциклопедия данных о папессе Иоанне не содержит.

Действительное существование папессы Иоанны представляется весьма сомнительным, однако обойти вниманием это имя было бы несправедливым, потому что такого рода известность женщины уникальна. С другой стороны, если возникла и в веках жила подобная легенда, значит, «это комунибудь нужно», значит, разрешила история женщине присвоить самый высокий ранг — быть духовным пастырем народов.

Официальные папские хроники существование папессы отрицают решительно, но было бы по меньшей мере удивительным признание даже самой возможности узурпации папской тиары женщиной. Неслыханный позор для католической церкви!

Впервые широко заговорили о папессе в 1276 году по очень странному случаю: по смерти Адриана V новый папа принял имя Иоанна XXI, а не XX, как ожидалось по хронологии. По одним предположениям, «исчезнувший» папа тотчас же по избрании был немедленно смещён своими противниками, по другим, он оказался женщиной и потому о нём деликатно постарались забыть. Во всяком случае, Иоанн XXI по какимто соображениям посчитал нужным восстановить истинную хронологию и ввести в список «недостающий номер».

Слухи о папессе распространялись с невероятной быстротой. До нас дошли многие подробности её биографии. Например, что звали её в миру Агнесса, что отец её был миссионером, в числе нескольких теологов присланный из Англии, чтобы обращать в христианство языческие германские племена. В Майнце теолог и прижил девочку, которой суждено было захватить самый заманчивый престол Европы. Мать Агнессы вскоре умерла, а ребёнок беспрерывно путешествовал с отцом, набираясь, видимо, христианской мудрости.

Профессия миссионера была не лишена опасностей, ибо варвары сопротивлялись христианизации. Проповеднику в один из несчастливых дней пробили камнем голову и сломали руку. Беспомощному отцу пришла на помощь восьмилетняя Агнесса, обладавшая феноменальной памятью и, повидимому, незаурядными актёрскими дарованиями, ибо теперь она на постоялых дворах и в тавернах, стоя на столе, произносила весьма удачные проповеди. Её недюжинное красноречие и детская непосредственность производили незабываемое впечатление на аудиторию. Чудоребёнок вскоре даже стал знаменит. Вероятно, уже тогда Агнесса вынуждена была играть роль мальчика, потому что сама мысль о переодевании в то богобоязненное время могла прийти в голову только человеку, с детства привыкшему к мужскому костюму. Вскоре идея эта стала единственно спасительной для Агнессы. Когда ей исполнилось четырнадцать, миссионер умер, пожелав, чтобы его похоронили в родном городе. Путь предстоял неблизкий, а девочке не на кого было положиться в дороге. Тогда она решила, что ей вполне по силам роль юноши, который, по крайней мере, будет избавлен от приставаний мужланов. Действительно, участь Агнессы, одинокой, брошенной без средств к существованию, бездомной, представлялась весьма печальной. Бродя по Европе, она попадала в монастырь, естественно, в мужской, под именем Иоанна Ланглуа. Это придуманное имя Агнесса сохранила навсегда.

Новый послушник оказался работоспособным и образованным. Агнесса сразу стала выделяться среди братии своими познаниями и умом. Но девушке исполнилось уже шестнадцать, и природа обратила её взор на красивого монаха, да и трудно было, наверное, устоять, находясь постоянно среди такого количества молодых мужчин. В такой странной ситуации Агнесса воспользовалась чисто женскими «штучками». Она начала с того, что откровенно рассказала молодому человеку всю свою жизнь, познакомила его со своими прелестями и постаралась стать его верной подругой. Монах не стал долго сопротивляться. Теперь братия видела двух своих сотоварищей неразлучными: на трапезе, на прогулках, в монастырской церкви. Вскоре нежная дружба молодых людей показалась подозрительной, так как никому в голову не приходило, что Иоанн Ланглуа — не мужчина. Слежка, однако, открыла истину, любовникам грозил костёр, но они бежали.

Новый этап путешествий приносит Агнессе новые знания и популярность. Несмотря на близость любовника, девушка уже никогда не откажется от мужского костюма, понимая, что, как личность, она сможет реализоваться, лишь играя роль противоположного пола. Во Франции Агнесса участвует в публичных теологических спорах и вызывает восторг «сильных мира сего» — герцогинь, аббатов, учёных. Налаживаются необходимые связи. Любимый вскоре умирает от болезни, а Агнесса, блестяще закончив философскую школу в Афинах, отправляется покорять христианскую столицу — Рим.

В «вечном городе» Агнессе ничего не стоило завязать знакомства с представителями папского двора благодаря своему уму и изворотливости. Тем более что в своём большинстве священные особы были не очень хорошо образованы. Иоанн Ланглуа получает при римской курии место нотария, должность весьма почётную. Говоря современным языком, Агнесса занимала при папе должность ответственного секретаря: заведовала его кабинетом, финансами, поддерживала отношения с иностранными дворами, принимала прошения, словом, была душеприказчиком папы. В трудностях нового дела Агнессу выручали и преимущества женского характера, данного ей природой, и достоинства мужского, так удачно воспитанного ею самой. Папа Лев IV неоднократно выражал своё удовольствие деятельностью нотария Иоанна.

Аппетит, как говорится, приходит во время еды. Агнесса уже не видит препятствий, чтобы добиться самого высокого положения. Кардинальский сан, удачная служба и уважение всего Рима за блестящие богословские поучения указывали прямой путь к папскому престолу. Рассказывают, что перед смертью Лев IV представил Иоанна Ланглуа как единственного своего наследника. Конклав единогласно проголосовал за папессу.

Средневековые хроники со страхом доносят до нас, что якобы избранию папы Иоанна VIII предшествовали всевозможные знамения. В Италии землетрясения разрушали города и селения; во Франции саранча, появившаяся в необыкновенном количестве, уничтожила нивы, но согнанная южным ветром в море и затем выброшенная на берег гнила, распространяя зловоние, породившее эпидемии; в Испании тело св. Винченцо, украденное кощунственным монахом, желавшим распродать его по частям, явилось ночью на паперти церкви, громко умоляя о погребении на прежнем месте.

Царствование папессы Иоанны оказалось недолгим, хотя и отмечено оно всяческими достижениями и благоденствием. Правление Агнессы было мягким и гуманным, без жестокостей, пыток и инквизиции. Буллы нового папы были направлены против развращённого духовенства и полны справедливости и разума. В конце 855 года Агнессе даже удалось уговорить немецкого императора Лотара I постричься в монахи, чтобы искупить преступления, совершённые им за годы долгого правления.

Обман, наверное, так никогда бы и не раскрылся, если бы не странная случайность. Папесса забеременела. В это трудно поверить. Зачем женщине, достигшей такого положения и с таким трудом ведущей двойную жизнь, рисковать? Есть версия, будто Агнесса вступила в связь с капелланом латеранского дворца (местожительство пап до переезда их в Авиньон), чтобы заставить его замолчать, так как молодой человек какимто образом установил подлинный пол Иоанна VIII. Рассказывают, что однажды к папессе привели бесноватого, умоляя исцелить его. Когда после свершения обрядов, Агнесса обратилась к человеку, бившемуся у её ног с пеной у рта, скоро ли бес оставит несчастного, то услышала в ответ: «После того, как ты, отец отцов, покажешь духовенству и народу ребёнка, рождённого папессой».

Широкие складки сутаны, конечно, скрывали изменившуюся фигуру Агнессы, но на время родов нужно было спрятаться гденибудь подальше. Помог её любовник. Он объявил о болезни папы и пообещал Агнессе позаботиться о будущей малютке. Однако провидение решило иначе. В начале девятого месяца, когда показываться публично стало совершенно невозможным, в Риме началась эпидемия. Народ требовал, чтобы папа совершил крёстный ход, надеясь молебном умилостивить Творца. Бедная Агнесса металась в ужасе, не зная, что предпринять. Она сколько возможно пыталась оттянуть действо, ожидая со дня на день разрешения от бремени. Но ропот римлян заставил женщину покориться обстоятельствам.

20 ноября 857 года с утра стояла чудесная погода, и жители высыпали на улицу, желая принять участие в торжестве. Когда шествие тронулось, люди увидели, что святой отец, поддерживаемый кардиналами, едва переставляет ноги. Агнесса двигалась машинально, с трудом понимая происходящее. Начались предродовые боли, заставлявшие папессу стискивать зубы, чтобы не закричать. Она дрожала как в лихорадке. Между тем грозовые тучи заволокли все небо, яркие молнии освещали процессию. Медленное шествие под аккомпанемент мощных раскатов придавало крёстному ходу какойто зловещий оттенок. Внезапно поднялся страшный вихрь и сильный удар грома сотряс землю. Духовенство, участвовавшее в церемонии, в испуге бросилось врассыпную, побросав церковные реликвии. Послышались крики негодования, брань, чьито стоны. Толпа окружила папу. Изумлённым римлянам предстало ужасное зрелище: Иоанн VIII, со страдальческими стонами распростёртый на земле, бился в предсмертных судорогах, а рядом с ним лежал окровавленный трупик ребёнка.

Долгое время на месте смерти папессы стояла часовня, построенная благодарными римлянами за мудрое и спокойное правление Агнессы. Однако духовенство стремилось уничтожить память о самозванке, и со временем часовня была разрушена, а могильная плита с места упокоения папессы исчезла.

Трагическая история самозванки привлекла внимание Александра Сергеевича Пушкина. В его черновиках 1834—1835 годов обнаружен план произведения «Папесса Иоанна». Неизвестно, правда, в каком жанре поэт хотел рассказать о легендарной женщине — была бы это поэма или драматические отрывки в стиле «Маленьких трагедий». Короткие наброски позволяют лишь осторожно предположить замысел Пушкина. Вероятно, великого поэта привлекла сама возможность рассказать, сколь дерзкий вызов может человек бросить Богу, сколь могущественен демон познания и как соблазнителен плод его — свобода мысли и поступка. Но… вероятно, мистические силы сопровождали имя папессы и после смерти. Пушкин не осуществил своего замысла. И вообще, как странно! Такой, казалось бы, занимательный сюжет ни разу не нашёл воплощения в мировом искусстве и литературе. Писали про многих грешников и еретиков, остались запечатлёнными в истории убийцы и грабители, но имя папессы Иоанны не вдохновило ни одного творца, словно на нём в веках лежит какое-то таинственное табу.

P.S. Serg'а. А ещё по этой истории сейчас снимается фильм - ожидается в 2009 году.

 Отправлено: 08.12.07 12:53. Заголовок: Serg, спасибо!:) Как..

Serg, спасибо!:) Как всегда, очень интересно:)!

 Отправлено: 08.12.07 19:43. Заголовок: Спасибо! Интересно. ..

Спасибо! Интересно. А фильм "Святая Иоанна от ангелов" не о ней?

 Отправлено: 09.12.07 00:53. Заголовок: Эйне, не слышал про ..

Эйне, не слышал про такой фильм...

 Отправлено: 09.12.07 05:50. Заголовок: История действительн..

История действительно удивительная...
И потрясающая...

 Отправлено: 12.12.07 22:19. Заголовок: Каспар Хаузер (по м..

Каспар Хаузер

(по материалам http://ru.wikipedia.org,
Н.Н. Непомнящий, Ю.А. Низовский, "Сто великих тайн", Вече, 2000,
В. Самокатов. Тайна Каспера Хаузера)

В Троицын день 1828 года два мирных баварских обывателя, сапожники Вайхман и Бек, возвращались из кабачка, будучи сильно навеселе. Часы на башне только что отбили пять часов. Вдруг Вайхман остановился. Бек сделал то же самое. Вайхман, толкнув локтем приятеля, указал ему на щуплого подростка, который, опираясь на стены домов, медленно двигался вперед, вид его выказывал все признаки бесконечной усталости. Подвыпившие ремесленники, с той слезливой сердечностью, на которую способен только добрый и пьяный человек, преисполнились состраданием к ребенку. Нагнав его, они спросили, не болен ли он.
Подросток остановился, посмотрел на них, но не сказал ни слова в ответ. Взгляд его был рассеян и лишен какого-либо выражения.
Приятели переглянулись: не немой ли? Они возобновили расспросы. Ребенок, наконец очнувшись от оцепенения, порылся неловкими пальцами в карманах, вытащил какое-то письмо и подал его своим собеседникам. Те, удивленные, прочитали надпись на письме: оно было адресовано капитану фон Весниху, командиру 4-го эскадрона 6-го полка легкой кавалерии, стоявшего в Нюрнберге
Почтенные сапожники, посовещавшись, решили проводить подростка к капитану. Но того не оказалось дома. Их приняла его жена, в ожидании возвращения мужа, она усадила юного незнакомца и стала его расспрашивать, но не смогла из него вытянуть ничего, кроме нескольких неразборчивых слов. Он повторил их несколько раз, и наконец она поняла: невнятные звуки складывались во фразу «Я хочу стать кавалеристом», произнесенную на немецком языке.
Жена капитана предложила ему поесть. Он живо схватил хлеб и стал есть его с жадностью. С видимым удовольствием он выпил и несколько стаканов воды, но, когда женщина предложила ему мясо и пиво, отказался от них с отвращением. Лицо его немного порозовело, он потянулся, глаза сами собой закрывались.
Фрау фон Весних проводила его на конюшню. Там он упал на солому и тотчас же заснул.
Капитан вернулся только вечером. Жена рассказала ему об удивительном происшествии. Капитан взял в руки адресованное ему письмо: оно было написано на плохой бумаге готическим почерком, с нижненемецкими диалектными выражениями и имело следующее содержание:

«Уважаемый капитан, я посылаю к вам мальчика, который желает служить в королевской армии. Его принесли в мой дом 7 октября 1812 года. Я всего лишь простой поденщик, у меня десять собственных детей и достаточно хлопот с их воспитанием. Его мать оставила мне ребенка, но я не знаю, кто она такая. Я воспитал его в христианской вере. С 1812 года он никогда не выходил из моего дома. Никто не знает, что он у меня жил, и он сам не знает ни названия города, ни местонахождения моего дома. Вы можете расспрашивать его, как угодно, — он ничего не сможет вам ответить. Я научил его немного читать и писать, а когда его спрашивают, кем он хочет быть, он говорит, что хочет быть солдатом, как его отец. Я проводил его до Неймарка, остальной путь ему пришлось пройти одному. Почтенный капитан, не бейте его, пытаясь узнать, откуда он пришел, он этого не знает. Я привез его ночью, и он никогда не сможет найти эту дорогу. Если вы не захотите оставить его у себя, вы можете убить его или повесить в вашем камине».

Подпись отсутствовала, однако к письму была приколота записка, написанная на той же бумаге и теми же чернилами, которая, по-видимому, должна была изображать письмо, оставленное матерью вместе с подброшенным ребенком:

«Дитя получило при крещении имя Каспар. Дайте ему фамилию и позаботьтесь о нем, те, кто его найдет. Когда ему исполнится семнадцать лет, пошлите его в Нюрнберг, в 6-й кавалерийский полк, где служил солдатом его отец. Он родился 30 апреля 1812 года. Я бедная девушка и не могу его оставить при себе. Отец его умер».

Оба письма — капитан сразу это заметил — были написаны одной рукой, но почерк был изменен. Сочинитель письма к тому же, по-видимому, не знал, что 6-й кавалерийский полк квартировал в Нюрнберге только с 1828 года. Каким образом, спрашивается, так называемая мать могла знать об этом в 1812 году?
Такой грубый обман офицеру не понравился. Он велел разбудить юного бродягу. Подозревая, что мальчик изображает идиота, чтобы получить бесплатный приют, капитан приказал ему следовать за собой и повел его в полицейский участок. Но и там из неизвестного ничего не смогли вытянуть, кроме все того же невразумительного бормотания. Тогда полицейский, по какому-то наитию, дал ему в руку карандаш. Мальчик обрадовано схватил его и старательно вывел на бумаге детским почерком: Каспар Хаузер.
Очевидно, это было его имя. Попробовали заставить его написать название места, откуда он прибыл, но он не понимал, чего от него хотят. Повторив еще раз: «Хочу быть кавалеристом» — и еще какие-то неразборчивые слова, он закрыл лицо руками и заплакал. Полицейские пожалели его. Насколько можно было судить, мальчик был искренен. Они передали его в городской приют.
Каспар Хаузер был ростом четыре фута девять дюймов. У него были светлые пепельные волосы, тонкие и вьющиеся, и бледно-голубые глаза. Цвет лица бледный, кожа очень тонкая. Он с трудом держался на ногах и, казалось, едва мог ходить: и не мудрено, подошвы его ног были мягкими и слабыми, так же как и ладони. На вид ему можно было дать 16—17 лет.
Он отвергал любую пищу, кроме хлеба и воды. Один запах мяса вызывал у него тошноту, он не переносил даже молока. Когда в его присутствии зажгли свечу, он казался очень удивленным. Протянув руку к огню, как будто собираясь его схватить, он закричал от боли — ожог был довольно глубокий. Не было сомнений, что он в первый раз видит огонь.
В его одежде не было ничего, что могло бы навести на мысль о его происхождении. В Нюрнберге он появился в засаленной фетровой шляпе, рубашке из грубого полотна. Поверх нее была надета поношенная и фязная серая куртка, по-видимому, перешитая из другой одежды. Серые латаные панталоны, старый платок из черного шелка на шее и донельзя изношенные башмаки довершали его нищенский костюм.
Эта история быстро облетела весь город. Медики, чиновники магистрата приходили посмотреть на интересного «субъекта». Они разговаривали с Каспаром, который постепенно научился им отвечать. Бургомистр Нюрнберга Биндер часто навещал юного незнакомца и даже принимал его у себя. Он поручил учителю гимназии Даумеру ежедневно давать ему уроки. В результате, после многократных попыток, Каспар смог рассказать, сложив из обрывков и кусочков, то немногое, что он помнил из своего таинственного прошлого.
Он не помнил, чтобы он жил где-нибудь, кроме каморки вроде карцера, узкого подвала, где полом служила утрамбованная земля, а свет едва проникал через высоко расположенное подвальное окошко. Спал он на соломе, ноги его всегда были босы, одежда состояла из рубашки и кожаных штанов. Рядом с ним стоял таз, который опорожняли, пока он спал. Когда он просыпался, то находил возле себя кружку с водой и кусок хлеба Каждые четыре-пять дней его навещал некий «черный человек», который говорил ему несколько слов. К концу его заключения «черный человек» научил его писать свое имя и повторять единственную фразу, которую знал Каспар: «Я хочу стать кавалеристом». Спустя некоторое время этот человек вошел в его конуру, поднял его под мышки и, переставляя по очереди его ноги, научил его ходить. Эти упражнения продолжались много дней.
Когда «черный человек» решил, что Каспар достаточно твердо держится на ногах, он отнес его на себе «в такое место, где было много деревьев». Затем он заставил мальчики идти за ним пешком. Их путешествие длилось два дня, Каспар то шел самостоятельно, то его нес на спине его спутник. Когда вдали показался город (это был Нюрнберг), «черный человек» переменил одежду на Каспаре, вложил ему в руку письмо и велел идти по направлению к «большой деревне». Так он оказался на Крестовой улице, где и встретили его бравые сапожники.
Какая необыкновенная и таинственная история! Ее ярко выраженная романтичность усилила симпатию к Каспару окружавших его людей. Бургомистр Биндер был уверен в благородном происхождении ребенка и считал, что Каспар стал жертвой похищения. Решив докопаться до истины, Биндер опубликовал в газетах объявление, в котором просил откликнуться тех, кто что-либо знает о похищении ребенка в период между 1810 и 1814 годами. Вся немецкая пресса, а за ней и иностранная перепечатали статью, опубликованную в Нюрнберге. В Лондоне, Вене, Париже и Санкт-Петербурге толковали о таинственном подростке, которого журналисты почему-то окрестили «европейским сиротой».
Многие пожимали плечами: история были слишком авантюрной. Других, наоборот, случай с Каспаром Хаузером крайне заинтересовал. В числе последних был немецкий криминалист Фейербах, президент Королевской судебной палаты в Ансбахе. Он предпринял настоящее расследование. Искренность Каспара была признана, многолетнее его заключение доказано. В результате гипотеза о том, что только отпрыск знатной семьи мог содержаться в тюрьме столько лет и с таким тщательным соблюдением секретности, получила весомое подтверждение.
Но тогда этот ребенок должен был принадлежать не просто к знатной семье, но к семье с большим политическим весом. Медицинское обследование показало, что Каспар родился около 1811—1813 годов. Какая же владетельная семья в это время потеряла ребенка в младенческом возрасте? Готский альманах называет только одну такую семью: дом князей Баденских.
Когда Фейербах пришел к этому заключению, бургомистр Нюрнберга, в свою очередь, получил анонимную записку с ошеломляющим вопросом: не является ли Каспар Хаузер сыном великой герцогини Стефании Баденской, который был объявлен умершим 16 октября 1812 года?

...Стефания де Богарне родилась вместе с революцией, в 1789 году. Она была дочерью двоюродного брата генерала Богарне, первого мужа Жозефины Бонапарт. В отличие от своего кузена, который стал одним из героев революции, отец Стефании одним из первых эмигрировал за границу. Девочка осталась с матерью во Франции. Мать ее вскоре заболела и умерла. Трехлетняя Стефания осталась сиротой и совсем без средств, так как имущество ее отца было конфисковано. Ее из жалости приютила графиня Батская, которая, в свою очередь, была вынуждена бежать от революции и передать девочку двум пожилым монахиням. Все детство Стефании прошло в бедности.
В 1804 году, накануне провозглашения Империи, Жозефина Бонапарт рассказала Наполеону о своей кузине. Тот воскликнул: «Как! Одна из ваших родственниц живет в нужде, и я не знаю об этом!» Он немедленно велел забрать девочку от монахинь. По его приказанию Стефанию поместили в известный пансион мадам Кампан, где воспитывались все юные девицы из консульской аристократии, начиная с сестры и падчерицы Бонапарта. А в день своего шестнадцатилетия Стефания узнала невероятную новость: император удочеряет ее, она получает титул французской принцессы, и ей предстоит брак с наследным принцем Баденским!
Наполеон, желая закрепить свое положение на европейской сцене, хотел породниться с европейскими царствующими домами, но оказался в парадоксальной ситуации: европейские монархи были не прочь, но в тот момент в семье Наполеона не было ни одной девицы в подходящем для замужества возрасте, и он был вынужден использовать для этой цели родственников Жозефины. Таковы были причины принятия в семью Стефании Богарне.
4 марта 1806 года Стефания стала дочерью императора. Она переселилась в Тюильри и в течение месяца жила при императрице, которая вводила ее в курс дворцовой жизни. Стефания была немного обескуражена, увидев жениха — наследного принца Баденского Карла-Людвига. Неловкий, глуповатый на вид, причесанный по старой моде, в пудре и с буклями, он гордо предстал перед Стефанией. «Он еще уродливее, чем я ожидала», —прошептала девушка.
Свадьба была отпразднована с большой помпой: император приказал, чтобы церемония «была организована по образцу церемониалов старого режима, и даже еще пышнее». Затем молодая супруга отправилась в дорогу в свой новый дом, в другую страну. Ей, неопытной девушке, предстояло войти в семью, где в течение многих лет плелись самые черные интриги.
Правивший Баденом великий герцог Карл-Фридрих был женат после смерти первой жены, Каролины Гессенской, на Луизе Гейер, которую он сделал графиней Хохбергской. Этот брак был морганатическим, и три его сына от графини не должны были унаследовать его трон. Но то, что ее сыновья не имели права на власть, ничуть не смущало графиню Хохсберг. Единственным законным наследником Карла-Фридриха был принц Карл, женившийся на Стефании Но графиня хотела, чтобы ее сыновья заняли официальное место в семье великого герцога. А чтобы закрепить трон за своими детьми, герцогиня — женщина без предрассудков — была готова на все...
Падение Наполеона поставило несчастную Стефанию в самое печальное положение. У Карла-Людвига и Стефании было пятеро детей: три девочки, которые отличались цветущим здоровьем, и два мальчика, умершие в младенческом возрасте. Первый сын Стефании, родившийся 29 сентября 1812 года, был в прекрасной физической форме и в течение двух недель после рождения развивался вполне нормально Внезапно, в ночь на 15 октября, ребенок заболел и назавтра, в 6 часов, умер. Второй сын Карла и Стефании родился в 1816 году и спустя год тоже умер. Для Хохсбергов больше не существовало препятствий. Графиня торжествовала: ее сын Леопольд в 1830 году взошел на баденский трон.

...И вот бургомистр Нюрнберга получил послание, в котором предполагалось, что Каспар Хаузер — сын великой герцогини Стефании, который, по официальным сведениям, умер в 1812 году!
Тем временем «европейский сирота», окруженный заботами всего Нюрнберга, активно работал над своим образованием. Учеба ему давалась легко, особенно он преуспел в музыке: спустя год после встречи с Вайхманом и Беком он уже неплохо играл на клавесине.
17 октября 1829 года в обеденный час профессор Даумер, у которого Каспар Хаузер жил в последние месяцы, был удивлен, когда его юный пансионер не вышел к обеду — обычно он был пунктуальным. Профессор и его жена громко позвали его и, наконец, пошли искать. Они обошли весь дом и вдруг на ступеньках, ведущих в погреб, увидели кровь.
Быстро спустившись по лестнице, они нашли Каспара без сознания, с окровавленной головой, едва дышавшего.
Рана не была смертельной, и его выходили. Когда Каспар смог говорить, то рассказал, что, спустившись во двор дома, заметил проскользнувшего мимо человека, «лицо которого было черным, как будто бы покрытым сажей». Он подумал, что это трубочист, и не придал встрече значения. Когда он выходил из туалета, незнакомец внезапно появился перед ним и нанес ему сильный удар по голове. Каспар упал и потерял сознание. Очнувшись, он, опасаясь, что убийца где-то рядом, спустился в погреб, держась за стенку, и на последней ступени снова потерял сознание.
Целый месяц Каспар пролежал в постели Покушение на его жизнь привлекло к нему внимание высших властей. Король Баварии Людвиг лично распорядился, чтобы Каспар отныне постоянно находился под охраной вооруженных людей.
Расследование тайны «европейского сироты» зашло далеко, так далеко, что следовало его остановить! Слишком многих высокопоставленных лиц пришлось бы потревожить. Именно это бесстрашно утверждал Фейербах в своей брошюре, опубликованной в начале 1831 года. «Все уровни, — писал он, — все высоты и глубины не могут быть достижимы для руки гражданского правосудия, в виду тех границ, за которыми есть обоснования искать гиганта, виновного в подобном преступлении, правосудию, чтобы дотянуться до этого гиганта, необходимо иметь в своем распоряжении трубы Иисуса Навина или, по меньшей мере, рог Оберона».
Фейербах намекал на то, что следствие вынуждено остановиться перед воротами королевского дворца...

В конце 1831 года некий лорд Стенхоуп неожиданно заявил, что он займется образованием Каспара, и с этой целью намерен увезти его в Англию и даже усыновить. Муниципалитет Нюрнберга, который платил за содержание мальчика в течение трех лет, с готовностью согласился передать на попечение англичанина «европейского сироту». Однако Стенхоуп ограничился переводом Каспара в соседний город Ансбах, где он поместил его в пансион под опеку учителя по фамилии Мейер. Ни о путешествии в Англию, ни об усыновлении больше речи не было.
Два года протекли в маленьком городке, который, казалось, сохранился в неприкосновенности со времен средневековья. Каспар прожил эти годы в относительном спокойствии, но эта перемена в жизни оказалась для него несчастливой. Стенхоуп своими обещаниями, которые он не исполнил, вскружил мальчику голову, его часто посещало чувство горечи и обиды. К тому же его хозяин, Мейер, человек скаредный и грубый, обращался с ним плохо: он считал мальчика обманщиком.
14 декабря 1833 года Каспар, выходивший из дома один, вернулся окровавленный, едва держась на ногах. «Он меня убил...» — прошептал юноша.
На этот раз рана была серьезной. Доктора не скрывали своего беспокойства. Каспар какое-то время оставался в сознании и рассказал, как к нему подошел незнакомец и пообещал дать какие-то сведения о его родителях. Он назначил Каспару свидание в сумерках в уединенном месте городского парка, где обещал передать мальчику необходимые документы.
Каспар доверчиво принял предложение незнакомца. Тот уже ожидал его в назначенном месте и протянул ему небольшой кошелек и папку, но, будто по неловкости, уронил эти предметы на землю. Каспар нагнулся, чтобы подобрать их, и в этот момент неизвестный нанес ему удар стилетом слева...
Выслушав этот рассказ, Мейер пожал плечами. Он опять подозревал обман. Упорствуя в своем скептицизме, он считал, что Каспар сам ранил себя, чтобы подогреть к себе интерес со стороны публики. Однако в парке, на месте, указанном Каспаром, был найден небольшой кошелек из красного шелка, а в нем листок бумаги, на котором искаженным почерком было написано следующее: «Хаузер может вам сказать, кто я такой и откуда явился. Чтобы избавить его от этого труда, я скажу вам сам, что я пришел от баварской границы... на... Я назову вам даже имя... М.Л.О.».
Папка же исчезла. Дождь смыл все следы на земле.
Вскоре врачи объявили, что Каспар безнадежен. Утром 16 декабря у него начался бред, и вечером он умер.
На том месте, где он получил смертельный удар, был поставлен памятник. На камне выгравирована надпись на латыни: «Здесь неизвестный был убит неизвестным».
Герцог Людвиг Баварский назначил тысячу дукатов за голову убийцы Каспара Хаузера. И... также подвергся пристальному изучению общественности: если он дает такие деньги за поиск убийцы, то, может быть, речь идет об убитом наследнике престола?

Многие исследователи пытались раскрыть волнующие тайны появления и исчезновения Каспара Хаузера. На эту тему написано более 2 тысяч статей, книг, даже стихов. Работы немецких и французских историков отчасти пролили свет на эту историю. Представляется вероятным, что Каспар Хаузер действительно был сыном великой герцогини Стефании. Два покушения на него отчасти доказывают это: «Я верю только в такие истории, свидетели которых убиты», — сказал в свое время Паскаль. Эдмон Бапст в своем исследовании «В борьбе за Баденский трон» (Париж, 1930 год) пришел к совершенно определенному выводу на этот счет.
Накануне Первой мировой войны в распоряжение исследователей на короткое время попали «секретные мемуары» Стефании Богарне, великой герцогини Баденской. В маленькой записной книжке, в которую приемная дочь Наполеона записывала главные события своей изломанной жизни, она заявляет, что знает совершенно точно, что несчастный молодой человек, убитый в Ансбахе, был ее сыном.
Если принять эту версию, то каким образом факты вписываются в эту гипотезу? Точно известно, что принц родился 29 сентября 1812 года. Болезнь его была внезапной. Кормилица оставила его в полном здравии; спустя несколько часов, когда она вернулась к ребенку, дверь комнаты была закрыта, и ей сказали, что врачи оказывают помощь ребенку. Через некоторое время ей объявили, что ребенок умер. По распоряжению великого герцога соборование исполнила взволнованная акушерка; не могли даже дождаться прибытия дворцового пастора, так спешили...
Имела ли место подмена? Кто ее организовал и для чего? Какого ребенка подложили на место маленького принца? Вероятно, всей операцией руководила графиня Хохберг. Разъяренная появлением преграды между ее сыновьями и троном, она решила это препятствие уничтожить.
Но возникает вопрос: почему было попросту не убить маленького принца вместо того, чтобы похищать его и подменять другим ребенком? Ведь это увеличивало риск быть разоблаченным. И имела ли на самом деле место подобная подмена в королевском доме Бадена? Неоспоримых доказательств подобного события нет, есть лишь совпадающие по времени и месту свидетельства того, что в колыбель принца был помещен некий Иоганн Эрнст Якоб Блохманн, младенец из простой семьи. Умер ребенок Блохманнов естественной смертью или нет, неизвестно. То обстоятельство, что няньку принца не пускали в детскую, а матери принца Стефании не позволяли подойти к умирающему ребенку, дает основания полагать, что подобная подмена не исключена. Однако четких доказательств того, что организовала эту подмену графиня фон Хохберг, нет.
Но откуда известно, что принца подменили ребенком Блохманнов? Исследования помогли найти ключ к разгадке. Факт крещения Иоганна Эрнста Якоба Блохманна был зарегистрирован в приходской метрической книге города Карлсруэ 4 октября 1812 года. Дата же смерти отсутствует, а вместо нее между 14 и 16 декабря 1833 года сделана приписка: "27 ноября (1833 года)... Каспар Эрнст Блохманн, солдат Королевского греческого корпуса, сын Кристофа Блохманна, судебного служителя... умер в Мюнхене". Дальнейшие расследования показали, что в баварской армии солдата по фамилии Блохманн не было.
Осталось совершенно неизвестным, как и где провел детство и отрочество Каспар Хаузер Возможно, он поначалу находился у родителей умершего маленького Блохманна. В январе 1815 года, двухлетним ребенком, его перевезли в замок Бойгген близ Лауфенберга в земле Верхний Рейн. Замок принадлежал графине фон Хохберг и мог стать тем укромным местом, где спрятали мальчика. Каспар Хаузер постоянно вспоминал замок и рисовал герб, похожий на герб замка Бойгген.
Еще одним предполагаемым местом заключения был замок Пильзах, в 40 километрах от Нюрнберга. Он принадлежал барону Карлу фон Гриссенбеку. В замке между первым и вторым этажами имелась камера с воздуховодом, выход которого во внешней стене даже в наши дни забран железной решеткой. 24 апреля 1829 года во время допроса о подробностях его прошлого Каспар нарисовал что-то вроде тюльпана, напоминавшего герб на этой решетке в замке Пильзах. Более того, когда Каспар Хаузер пытался описать свою прежнюю жизнь в заточении, он упоминал, что играл с игрушечной деревянной лошадкой. Неожиданное подтверждение его слова нашли в 1982 году во время реставрации замка Пильзах: рабочие обнаружили в одной из комнат дворца старую деревянную фигурку лошадки, и она была очень похожа на игрушку, которую описал Каспар.
Когда великая герцогиня Стефания, оставшаяся вдовой в двадцать девять лет, узнала о появлении в Нюрнберге Каспара Хаузера и о том, что некоторые считают его ее сыном, она воскликнула: «Если бы это было правдой! — И добавила грустно: — Но это невозможно...»
Но ее мучила эта тайна. Она вспоминала обстоятельства смерти сына и то, как ей не позволили посмотреть на мертвого ребенка... Стефания решилась тайно увидеть Каспара во время его ежедневной прогулки в Хофгартене, городском саду — том самом саду, где его убили год спустя.
Когда Стефания увидела приближающегося Каспара, то едва не лишилась чувств: все в Каспаре напоминало ей мужа, герцога Карла-Людвига: «...тот же рост, те же плечи, такая же посадка головы, такая же походка». Но герцогиня, из понятной осторожности, не могла сказать окружающим о своем открытии. А тем временем Каспара убили.
Итак, если верить документам и устным свидетельствам, Хаузер явился жертвой политических интриг. Приемный внук Наполеона не должен был получить трон и заплатил жизнью за свое происхождение.

Однако в последние годы к разрешению загадки подключилась современная генетика. Генетический анализ биологического материала, взятого от ныне здравствующих потомков Стефании Баденской и Людвига Баварского, а также анализ останков несчастного Каспара однозначно позволили сделать вывод: ни о каком родстве с немецкими княжескими фамилиями не может быть и речи. Так что, скорее всего, правы были те из современников, которые называли отцом «европейского сироты» некоего солдата 6-го кавалерийского полка, расквартированного в Нюрнберге...




Каспар Хаузер

 Отправлено: 15.01.08 18:59. Заголовок: Не знаю, в какую тем..

Не знаю, в какую тему писать, а новую тему открывать для одного поста не хочется. Напишу сюда!
Надеюсь, наши милые Админы меня не заругают и (если это будет нужно) переместят мою писанину в более подходящюю тему!

А писать буду о династиях и престолонаследии. Дело вот в чем.

Попалась мне давеча одна книга. "100 великих династий" называется. И вычитала я там одну интересную вещь, которая показалась мне непонятной и которая меня несколько озадачила.
Помните, в теме про "Проклятых королей" мы говорили о смене династии Капетингов на Валуа - я недоумевала, почему Валуа это новая династия.
Так вот, а Англии еще более непонятная ситуация была.
Правила там в 1714-1901 Ганноверская династия. Последним предтавителем ее была всем известная королева Виктория (она правила с 1837 по 1901 г.) Так вот, когда после смерти Виктории королем стал ее сын Эдуард, то династию вдруг стали называть Саксен-Кобург-Готской - по имени мужа Виктории и отца Эдуарда Альберта Саксен-Кобург-Готского. А в 1917 году династию просто переименовали и она стала Виндзорской.
Я понимаю, если династия пресекается при отсутствии прямых наследников, но тут наследников было хоть пруд пруди - у Альберта и Виктории было 7 детей! Так почему династия сменилась?

Исходя из этой логики, когда теперешняя королева Елизавета умрет и королем станет Чарльз - династия опять сменится? Она, вероятно, должна будет именоваться по роду-племени Филиппа - нынешнего герцога Эдинбургского и мужа Елизаветы? Он, вроде, из греческий принцев происходит...

Вот такая задача! Если кто в курсе - разъясните!

 Отправлено: 16.01.08 19:56. Заголовок: Мишель, всегда пожал..

Мишель, всегда пожалуйста! Конечно, не заругаем, мы не злые :)

Это объяснить проще. "Название" династии - это родовое имя (проще говоря, фамилия), а оно наследуется по мужской линии, передаётся ребёнку от отца. А титул - это совсем другая вещь, с родовым именем не связанная, он наследуется по правилам, похожим на наследование имущества - может и к дальним родственникам перейти, имеющим совсем другую фамилию, и т.п. Так и происходит смена династий.
Так что положение Эдуарда вполне логично - корону он унаследовал от матери, а фамилию носит отцовскую.
Оффтоп: Точно так же, например, в той же Англии сменилась династия в 1154 году, когда новый король, Генрих II, унаследовал права на корону от матери, а родовое имя носил по отцу. Так норманская династия сменилась на династию Плантагенетов.
Вообще, это типичный случай.

 Отправлено: 17.01.08 16:36. Заголовок: Спасибо, Серж, за об..

Спасибо, Серж, за объяснение!
Вообще, мне более понятно, чтобы корона передавась по прямой мужской линиии - тогда все четко, ясно и голову ломать не надо!

 Отправлено: 20.01.08 20:30. Заголовок: Это если она есть, п..

Это если она есть, прямая мужская линия... А если кому-нибудь из правителей не повезло хотя бы на одного сына, то тут приходится ломать голову не только нам, но и всей династии. Более расплывчатые правила в действие вступают...

 Отправлено: 20.01.08 21:16. Заголовок: Клеманс Изор (по кн..

Клеманс Изор

(по книге Р. Белоусова "Из родословной героев книг")

Кто однажды побывал на юге Франции, проехал по душистым полям Лангедока, по одетым в зелень платанов древним городкам Прованса, не может не полюбить этот солнечный край. Здесь все: пейзаж, архитектура, наряды, даже воздух — очаровывает. Завораживают старинные песни и древние легенды, рожденные в давно минувшие времена рыцарства.
Древний город Тулуза, где некогда владычествовали могущественные графы, особо поражает впечатлительного путешественника. Его воображение рисует картины прошлого: нашествия вестготов, франков, викингов; отчаянные схватки рыцарей, набеги мавров, восстания горожан; костры инквизиции на площадях, заговоры феодалов в замках и влюбленные трубадуры, воспевающие б стихах любезных их сердцу дам. Взор нельзя оторвать от обилия цветов, всюду — розы, фиалки. Верно говорят: Тулуза — это царство цветов. Недаром здесь родились знаменитые «Цветочные игры», учрежденные Клеманс Изор, той самой, истории которой посвятил свое первое произведение Пьер Нозьер — герой одноименного романа Анатоля Франса. Впрочем, сочинение, в которое начинающий автор вложил все свои понятия о любви и искусстве, так и не увидело свет.
О Клеманс Изор писал не один Франс. О ней упоминают многие известные литераторы от Шатобриана до Жюля Валлеса. И многих вдохновляла ее история — загадочная и прекрасная. Еще в 1788 году поэт Флориан посвятил ей стихи.
...Влюбленная в доблестного рыцаря Лотрека, она была заключена в башню непреклонным отцом, который противился их «нежной страсти». В знак верности Клеманс Изор бросает своему возлюбленному букет полевых цветов. Но вот Лотрек погибает на войне, заслонив своим телом жестокого отца своей дамы сердца. Перед смертью он просит передать ей букет, обагренный его кровью. Клеманс остается лишь умереть с горя, завещав:

...чтобы ежегодно
В память нашей любви
Каждым из этих цветков награждали
Самого искусного трубадура.

В прошлом веке некий Дюмеж вслед за Флорианом повторил историю Клеманс в своей «Тулузской биографии». Мало того, тот же Дюмеж представил тетрадь на пергаменте, найденную в аббатстве Сен-Савен в Лаведане. Среди содержащихся в ней стихов, написанных в XV веке, одно было посвящено Клеманс, дарительнице цветов. Правда, к огорчению многих, стихи эти оказались обыкновенной подделкой.
Не один век живет традиция, начало которой якобы положила Клеманс: в 1324 году она основала «Цветочные игры» — своеобразный праздник поэзии. С тех пор ежегодно, третьего мая, Тулузская литературная академия вручает три позолоченных серебряных цветка, в том числе и «Золотую фиалку», авторам лучших поэтических произведений на провансальском и французском языках, представленных на ее рассмотрение.
Споры о том, существовала ли Клеманс Изор в жизни, не выдумка ли она и плод фантазии, идут давно. Впервые имя женщины, о которой спорят вот уже добрых триста лет, было упомянуто тулузским казначеем. Звали его Бертран де Брюсель. На последней странице муниципальных счетов за 1488—1489 годы он записал, что выплатил десять су художнику Жаку Мустье за надпись на портале ратуши — эпитафию Даме Клеманс. Кто была эта дама? И почему муниципалитет заказал в ее память эпитафию?
Ответ на это содержался в лекциях по наследному праву, прочитанных юристом Гийомом Бенуа в 1499 году. Говоря о том, что, согласно римскому праву, можно завещать имущество городу для празднования ежегодных игр, он ссылался на пример «знаменитой женщины, Дамы Клеманс, богатой горожанки города Тулузы, которая, стремясь побудить молодых людей культивировать красоту языка, завещала своему городу кое-какие доходы, которые идут на оплату трех позолоченных серебряных цветков, распределяемых каждый год».
Обратите внимание на то, что это упоминание о Клеманс появилось лишь через полтора столетия после того, как была учреждена знаменитая теперь награда «Золотая фиалка».
Есть, правда, еще одно свидетельство, но оно, по существу, не добавляет ничего нового к известному. Это — обращение муниципалитета о майских празднествах в 1524 году. В нем приглашались «люди всех званий, в том числе школяры, буржуа, ремесленники и другие... принять участие в конкурсе, учрежденном Дамой Клеманс, чью душу взял бог».
С этих пор во время майских праздников произносится похвальное слово дарительнице. В 1527 году, например, с ним выступает гуманист Этьен Доле, сожженный впоследствии на костре. Славят ее и другие ученые за то, что она «основала в Тулузе литературные игры».
Приблизительно с этого времени имя дарительницы регулярно появляется в муниципальных счетах, ранее хранивших загадочное молчание. Отныне в финансовых отчетах ссылаются на завещание Клеманс, чтобы оправдать различные расходы.
Но пока что было известно одно лишь имя — Дама Клеманс. Имелась ли у нее фамилия? Об этом узнали лишь в 1557 году. В письме, адресованном поэту Ронсару, говорилось о том, что он внесен в списки участников литературных игр, празднуемых каждый год и основанных «по распоряжению святой Дамы Клеманс Изор».
В том же году из церкви ла Дорад перенесли в ратушу статую, которая, как утверждали, изображала великодушную дарительницу. В эпитафии, высеченной на латыни у ее основания (возможно той самой, за которую Жак Мустье получил свои десять су), говорилось: «...из знаменитой семьи Изор, ведя безукоризненную жизнь в постоянном безбрачии и прожив целомудренно пятьдесят лет, учредила на свои деньги для общественного пользования хлебный, винный, рыбный и овощной рынок и завещала его капитулам и тулузскому населению, обязав его устраивать ежегодно литературные игры в общественном здании, построенном на ее средства, приносить розы на ее могилу и справлять там поминки на остаток ее наследства».
На завещание Клеманс Изор ссылался и Жан Боден, философ и эрудит XVI века. Году этак в 1559-м в своем «Слове к сенату и народу Тулузы» он предлагал основать колледж, в котором преподавание велось бы в соответствии с новым гуманитарным духом. Предвидя возможные возражения финансового порядка, он и напоминал о даре знаменитой тулузанки.
Когда Екатерина Медичи в 1565 году вместе с сыном королем Карлом IX посетили Тулузу, въезд их в город был обставлен особенно пышно. На пути коронованных особ создали серию триумфальных арок. Их украшали картины и статуи, изображавшие легендарных личностей — славу и гордость Тулузы. Но самое большое впечатление произвел огромный шар, раскрывшийся при приближении юного короля. К удивлению всех, из шара спустилась живая «нимфа». Это была Клеманс Изор. Она приветствовала монарха и поднесла ему три золотых цветка. С этих пор, можно сказать, Клеманс Изор прочно утвердилась в официальной истории Тулузы.
Но вот настал семнадцатый век — столетие сомнений и ниспровержения авторитетов. Сомневался и советник тулузского парламента Гийом Кастель. В своих «Мемуарах по истории Лангедока», опубликованных в 1633 году, он заявил, что никому так и не удалось отыскать знаменитое завещание Дамы Клеманс. Мало того, он утверждал, что эпитафия на основании ее статуи на самом деле относится к 1557 году. Сама же статуя, судя по ее стилю и трактовке костюма, несомненно надгробный памятник XIV века, который без всякого зазрения совести позже подправили. Не остановились даже перед тем, чтобы заменить руки и вложить в них знаменитые цветы и свиток стихов.
Однако не это явилось для Гийома Кастеля главным аргументом. Он вопрошал: почему в описании об учреждении Литературной академии, которое мы находим в «Законах любви» — своего рода каноне романской поэзии XIV века, в котором сосредоточены правила, предлагаемые поэтам — участникам литературных игр-конкурсов, нет и намека на даму-учредительницу? И, надо сказать, в этом Гийом Кастель был абсолютно прав. Рукопись эта, кстати сказать, украшенная великолепными миниатюрами, была обнародована в 1356 году. Ныне она бережно хранится в особняке д'Ассеза, где и сегодня помещается Литературная академия Тулузы. Так вот, в «Законах любви» сказано буквально следующее: в один из вторников ноября 1323 года семь тулузских горожан собрались в саду предместья Огюстин и решили обратиться со стихотворным посланием к трубадурам, приглашая их участвовать в поэтическом конкурсе. Победитель его получит «Фиалку из чистого золота».
Из всего этого можно сделать вывод: нет никаких сомнении относительно происхождения Тулузской литературной академии. Она возникла благодаря инициативе семи известных поименно горожан, которые стремились поддержать искусство поэзии, некогда столь блистательное в Лангедоке.
Что касается вмешательства какой-либо женщины, то о ней нет и речи. Гийом Кастель даже брался утверждать, что «Дама Клеманс, которую называют основательницей академии, вообще никогда не существовала».
Это было смелое, но и дерзкое заявление, положившее начало распре между сторонниками и противниками нашей героини.
Одни с пеной у рта отстаивают ее право на существование. Среди защитников бедной Клеманс особенно усердствовал Дом Вессет, автор «Общей истории Лангедока», появившейся в 1745 году.
Недруги Клеманс столь же яростно доказывают, что она плод фантазии, красивая легенда и только. Больше того — она, мол, порождение невольной ошибки, которой «затем воспользовались муниципальные документы, чтобы оградить от строгого контроля королевских агентов некоторые статьи муниципального бюджета, подпадавшие под закон против роскоши и объявленные неприкосновенными в силу завещательного дара».

В вашей Изор нет ничего от этого бренного мира:
Вы, ищущие ее следы на земле,
Обратите лучше свои взоры к небесам! —
советовал поэт.

И вообще, не унимались ниспровергатели Клеманс, во всей этой истории слишком много сомнительных фактов. Что это за знаменитая семья «Изор», о которой не упоминается ни в одном архивном документе? В какое время жила дарительница? И если она в самом деле основала Литературную академию в 1324 году, то почему об этом все-таки умалчивают «Законы любви»?
Но, может быть, она лишь восстановила это учреждение, пришедшее в упадок, и жила либо в начале XV века, как предполагали одни, либо во второй половине его, как считали другие?
Иные защитники Клеманс возмущались: как можно игнорировать или принимать за шутку, а еще хуже за мистификацию недвусмысленное заявление Жана Бодена — уважаемого мыслителя XVI века? Не менее убедительно и свидетельство Гийома Бенуа: где это видано, чтобы профессор права иллюстрировал принципы, излагаемые в лекциях, ссылками на какие-то сомнительные факты? Ясно, что он приводил подлинные. И разумно ли при отсутствии «формальных текстов» пренебрегать устной традицией, которая всегда была и будет живым источником истории? Но даже если согласиться, что все это не более, как легенда, следовало бы объяснить ее возникновение, отыскать ее историческое зерно, из которого она произросла.
Получалось, что в этой подлинной истории или красивой легенде — как хотите — слишком много неясного. И наиболее трезвые участники спора предложили компромисс: не следует ли ограничиться утверждением, что когда-то (точное время установить невозможно) некая тулузанка, которая, возможно, называлась совсем и не Клеманс Изор, завещала городу средства, позволившие поддержать существование Литературной академии. Эта версия фигурирует и ныне во многих справочниках и энциклопедиях, часто, однако, с той лишь разницей, что само имя Клеманс Изор не ставится в них под сомнение.
Остается ждать и искать. Искать документ, который подтвердит, что некогда жила в Тулузе горожанка по имени Клеманс Изор. Время разрешит многовековой спор. И сторонники Клеманс, или как ее там называли в действительности, восторжествуют. Из прелестного символа, каким ее многие ныне считают, она превратится в подлинную историческую героиню.

А пока напомним о тех, кто удостоился этой едва ли не самой древней в Европе литературной премии.
Первый конкурс состоялся 3 мая 1324 года. Народу на праздник поэзии собралось видимо-невидимо. В жюри вошло семь членов. Награду единодушно присудили мэтру Арно Видалю из Кастельнодари — цветок достался ему за песнь в честь Святой Девы. Тогда же, в присутствии членов муниципалитета, ему вручили приз.
В XVI веке премия досталась Ронсару. Великий поэт, получив награду, как гласит легенда, послал ее в подарок своей почитательнице королеве Марии Стюарт. В ответ она передала ему венок из серебряных роз, на каждом листке которых, словно росинки, сверкали бриллианты. А на ленте, обвивающей венок, было написано: «Ронсару — Аполлону источника муз».
В разное время знаменитой премии удостаивались Робер Гарнье, Виктор Гюго, Шатобриан, Альфред де Виньи.
В Тулузе многое сохранилось от далеких времен. Свидетели былого: узкие средневековые улочки, дома из красного песчаника; древний собор Сен-Этьенн, построенный задолго до того, когда жила таинственная Дама Клеманс; собор Святого Якова и особняк д'Ассеза — ровесники знаменитой дарительницы; ратуша, где некогда будто бы стояла ее статуя. И кажется, что слышишь нескончаемые голоса состязающихся трубадуров, оспаривающих право завоевать «Золотую фиалку».

 Отправлено: 20.01.08 21:25. Заголовок: Serg, спасибо!:) Дей..

Serg, спасибо!:) Действительно, очень интересная и загадочная история:)

 Отправлено: 05.02.08 06:27. Заголовок: "Письма из ларца..

"Письма из ларца" Марии Стюарт

История Марии Стюарт овеяна тайнами и легендами. Одной из них является загадка так называемых "писем из ларца" - документов, обнародованных на суде над нею и использованных как доказательство неверности королевы и её участия в заговоре против мужа. Непосредственно с тех пор и до наших дней об их подлинности идут непрекращающиеся споры. Исторические документы первостепенной важности, проникновенные послания и стихи, обращённые к любимому человеку - действительно ли всё это принадлежит перу шотландской королевы или же это клевета, сфальсифицированная её врагами?

(Предысторию вопроса можно прочитать, например, в биографии Марии Стюарт в теме "Наши любимые исторические личности")

Вот, например, Стефан Цвейг, руководствуясь в основном психологическими моментами, приходит к выводу, что эти бумаги - подлинные, во всяком случае, их основная часть:

"Историю любви Марии Стюарт к Босуэлу раскрывают нам источники двоякого рода: во-первых, записки современников, хроники и официальные документы; во-вторых, серия дошедших до нас писем и стихов, по преданию, написанных самой королевой; и то и другое, как отклики внешнего мира, так и исповедь души, сходится точь-в-точь. И все же те, кто считает, будто память Марии Стюарт во имя последующих соображений морали надо всячески защищать от обвинений в страсти, от которой сама она, кстати, никогда не отпиралась, отказываются признать подлинность писем и стихов. Они начисто перечеркивают их, как якобы подложные, отрицая за ними всякое историческое значение. С точки зрения процессуального права, у них есть для этого основание. Дело в том, что письма и сонеты Марии Стюарт дошли до нас только в переводах, с возможными искажениями. Подлинники исчезли, и нет никакой надежды когда-нибудь их найти, так как автографы, иначе говоря, конечное, неопровержимое доказательство, были в свое время уничтожены, и даже известно кем. Едва взойдя на престол, Иаков I предал огню все эти бумаги, порочащие с обывательской точки зрения женскую честь его матери. С той поры насчет так называемых "писем из ларца" идет ожесточенный спор, в полной мере отражающий ту предвзятость суждений, которою отчасти из религиозных, отчасти из националистических побуждений проникнута вся известная нам литература о Марии Стюарт; непредвзятому биографу тем более важно взвесить все доводы и контрдоводы в этом споре. Однако его заключения осуждены оставаться личными, субъективными, так как единственное научно и юридически правомочное доказательство, заключающееся в предъявлении автографов, отсутствует и о подлинности писем, как в положительном, так и в отрицательном смысле, можно говорить лишь на основании логических и психологических домыслов.

И все же тот, кто захочет составить себе верное представление о Марии Стюарт, а также заглянуть в ее внутренний мир, должен решить для себя, считает он эти стихи, эти письма подлинными или не считает. Он не может с равнодушным "forse che si, forse che no", с трусливым "либо да, либо нет" пройти мимо, ибо здесь - основной узел, определяющий всю линию душевного развития; с полной ответственностью должен он взвесить все "за" и "против" и уж если решит в пользу подлинности стихов и станет опираться на их свидетельство, то свое убеждение он обязан открыто и ясно обосновать.

"Письмами из ларца" называются эти письма и сонеты потому, что после поспешного бегства Босуэла они были найдены в запертом серебряном ларце. Что ларец этот, полученный в дар от Франциска II, первого ее мужа, Мария Стюарт отдала Босуэлу, как и многое другое, - факт установленный, равно как и то, что Босуэл прятал в этом надежно запирающемся сейфе все свои секретные бумаги: в первую очередь, разумеется, письма Марии Стюарт. Точно так же несомненно, что послания Марии Стюарт к возлюбленному были неосторожного и компрометирующего свойства, ибо, во-первых, Мария Стюарт была всю свою жизнь отважной женщиной, склонной к безоглядным, опрометчивым поступкам, и никогда не умела скрывать свои чувства. Во-вторых, противники ее не радовались бы так безмерно своей находке, если бы письма в известной мере не порочили и не позорили королеву. Но сторонники гипотезы о фальсификации уже всерьез и не оспаривают факта существования писем и только утверждают, будто в короткий срок между коллективным их прочтением лордами и предъявлением парламенту оригиналы были похищены и заменены злонамеренными подделками и что, следовательно, опубликованные письма не имеют ничего общего с теми, что были найдены в запертом ларце.

Но тут возникает вопрос: кто из современников Марии Стюарт выдвигал это обвинение? Ответ звучит не в пользу обвинения: да, собственно, никто. Как только ларец попал в руки к Мортону, его на другой же день вскрыли лорды и клятвенно засвидетельствовали, что письма подлинные, после чего тексты снова рассматривались членами собравшегося парламента (в том числе и ближайшими друзьями Марии Стюарт) и также не вызвали сомнений; в третий и четвертый раз они были предъявлены в Йоркском и Хэмптонском судах, где их сравнили с другими автографами Марии Стюарт и опять признали подлинными. Однако самым веским аргументом служит здесь то, что Елизавета разослала отпечатанные оттиски всем иностранным дворам - как ни мало она стеснялась в средствах для достижения своих целей, а все же не стала бы английская королева покрывать заведомую и наглую подделку, которую любой участник подлога мог бы разоблачить; Елизавета была чересчур осторожным политиком, чтобы позволить поймать себя на мелком мошенничестве. Единственное же лицо, которое, спасая свою честь, должно было бы воззвать ко всему миру, прося защиты ввиду столь явного обмана, - сама Мария Стюарт, лицо наиболее заинтересованное и якобы невинно страдающее, если и протестовала, то очень, очень робко и на удивление неубедительно. Сначала она окольными путями хлопочет, чтобы письма не были предъявлены в Йорке - хотя, кажется, почему бы и нет, ведь доказательство их подделки только укрепило бы ее позицию, а когда она в конце концов поручает своим представителям в суде отрицать en bloc [огулом (фр.)] все предъявленные ей обвинения, то это мало о чем говорит: в вопросах политики Мария Стюарт не придерживалась правды, требуя, чтобы с ее parole de prince [слово государя (фр.)] считались больше, чем с любыми доказательствами. Но, даже когда письма были обнародованы в пасквиле Бьюкенена и хула была рассеяна по свету, когда ею упивались при всех королевских дворах, Мария Стюарт протестует весьма умеренно; она не жалуется, что письма подделаны, и только весьма общо отзывается о Бьюкенене как об "окаянном безбожнике". Ни единым словом не обмолвилась она о подлоге в своих письмах к папе, французскому королю и даже ближайшим родным, да и французский двор, чуть ли не с первой минуты располагавший оттисками писем и стихов, ни разу по поводу этого сенсационного дела не высказался в пользу Марии Стюарт. Итак, никто из современников ни на миг не усомнился в подлинности писем, никто из друзей королевы того времени не поднял голоса против такой возмутительной несправедливости, как заведомый подлог. И лишь сто, лишь двести лет спустя после того, как подлинники были уничтожены сыном, прокладывает себе дорогу гипотеза о фальсификации, как результат стараний представить смелую, неукротимую женщину невинной и непорочной жертвой подлого заговора.

Итак, отношение современников, иначе говоря, довод исторический безусловно говорит за подлинность писем, но о том же и столь же ясно, на мой взгляд, свидетельствуют доводы филологический и психологический. Обращаясь сначала к стихам, - кто в тогдашней Шотландии мог бы в столь короткий срок и к тому же на чужом, французском языке, настрочить целый цикл сонетов, предполагающих интимнейшее знание сугубо приватных событий из жизни Марии Стюарт? Правда, истории известно немало случаев подделки документов и писем, да и в литературе время от времени появлялись загадочные апокрифические сочинения, но в таких случаях, как Макферсоновы "Песни Оссиана" или "Краледворская рукопись", мы встречаемся с филологическими реконструкциями далекой старины. Никто еще не пытался приписать целый цикл стихотворений живому современнику. Да и трудно себе представить, чтобы шотландские сельские дворяне, и слыхом не слыхавшие ни о какой поэзии, злонамеренно, с целью оклеветать свою королеву накропали наспех одиннадцать сонетов да еще на французском языке. Так кто же был тот неведомый волшебник - кстати, ни один из паладинов Марии Стюарт не ответил на этот вопрос, - который на чуждом ему языке с непогрешимым чувством формы сочинил за королеву цикл сонетов, где каждое слово и каждое чувство созвучно тому, что происходило в ее святая святых? Никакой Ронсар, никакой Дю Белле не могли бы сделать этого так быстро и с такой человеческой правдивостью, не говоря уж о Мортонах, Аргайлах, Гамильтонах и Гордонах, неплохо владевших мечом, но вряд ли достаточно знавших по-французски, чтобы кое-как поддерживать на этом языке застольную беседу.

Но если подлинность стихов бесспорна (на сегодня этого уже никто не отрицает), то бесспорна и подлинность писем. Вполне вероятно, что при обратном переводе на латинский и шотландский (только два письма сохранились на языке оригинала) отдельные места и подверглись искажению, не исключена возможность и последующих вставок. Но в целом те же доводы говорят о подлинности писем, а особенно последний аргумент - психологический. Ибо если бы некая злодейская камарилья захотела из мести, сфабриковать пасквильные письма, она бы наверняка изготовила прямолинейные признания, рисующие Марию Стюарт в самом неприглядном свете, как похотливую, коварную, злобную фурию. Было бы совершеннейшим абсурдом, ставя себе злопыхательские цели, приписать Марии Стюарт дошедшие до нас письма, которые скорее оправдывают, чем обвиняют ее, ибо в них с потрясающей искренностью говорится о том, как ужасно для нее сознание своей роли пособницы и укрывательницы преступления. Эти письма говорят не о вожделениях страсти, это крик исстрадавшейся души, полузадушенные стоны человека, заживо горящего и сгорающего на костре. И то, что они звучат так безыскусно, набросаны в таком смятении мыслей и чувств, с такой лихорадочной поспешностью - рукой, трясущейся - вы это чувствуете - от еле сдерживаемого волнения, как раз это и свидетельствует о душевной растерзанности, столь характерной для всех ее поступков этих дней; только гениальный сердцевед мог бы с таким совершенством сочинить психологическую подмалевку к общественным обстоятельствам и фактам. Но Меррей, Мэйтленд и Бьюкенен, которым попеременно и наудачу присяжные защитники Марии Стюарт приписывают этот подлог, не были ни Шекспирами, ни Бальзаками, ни Достоевскими, а всего лишь плюгавыми душонками, правда, гораздыми на мелкое мошенничество, но уж, конечно, неспособными создать в стенах канцелярий такие потрясающие своей правдивостью признания, какими письма Марии Стюарт предстают всем векам и народам; тот гений, что будто бы изобрел эти письма, еще ждет своего изобретателя. А потому каждый непредубежденный судья может с чистой совестью считать Марию Стюарт, которую лишь безысходное горе и глубокое душевное смятение побуждали к стихотворству, единственно возможным автором пресловутых писем и стихов и достовернейшим свидетелем ее собственных горестных чувств и дум."

Шотландский историк Питер Дэвидсон, специалист по старинной литературе, придерживается противоположного мнения:

"...Итог исследования гласит, что часть сонетов является фрагментом лирического послания, касающегоеся некой неизвестной героини (источник 1). Эта часть соединена с религиозным стихом (источник 2) таким образом, чтобы создать видимость последовательного содержания, которое по мере развития становится все менее достоверным. Критическое свидетельство текста является смысловым и стилистическим. Подлинные сонеты Марии хотя и содержат одну или две сомнительных рифмы, но всегда тщательно правильны в ритме и лексике. То, что мы видим в Кембриджской рукописи, - ряд сонетов, которые демонстрируют беспорядок размера (ямбические стихи и александрийские стихи вперемешку) и которые включают строки, не относимые ни к какой системе вообще. Любому поэту сразу ясно, что они просто вульгарны, “trop grossiers”, по словам Брантома, и не относятся к поэзии высшего сорта. Сонеты также содержат варварские ошибки и сроки, которые не в состоянии повиноваться любым поэтическим правилам. Это добавляет неопровержимую силу к суждениям Ронсара и Брантома. Кроме того, я имею подтверждение от множества коллег-специалистов, что эти стихи покажутся неправильными для любого носителя французского языка. Эти тексты более всего похожи на работу маленькой группы, чье знание французского было достаточно для того, чтобы сократить существовавшие ранее тексты и сделать их пригодными к иллюстрированию жизни королевы. Однако этим мошенникам не хватило знания языка для того, чтобы составить ритмически убедительный стих.

Можно сказать, что это исследование объявляет Марию Стюарт невиновной в написании двенадцати глубоко неуклюжих сонетов на сомнительном французском языке. Однако реальную историческую важность имеет тот факт, что сонеты являются доказательством изготовления ложных обвинений против нее. Мы знаем, что в Шотландии середины шестнадцатого столетия существовала группа людей (очень вероятно включавшая Джорджа Бьюккенена), которая составила ряд документов, предназначенных для доказательства вины Марии в преступлении. Поразительная некомпетентность этих людей в вопросах традиций французской поэзии привела к созданию имитации, которая ныне обличает себя как несомненную подделку. Мы должны допустить, что историческая летопись событий, которую мы мы знаем сейчас, является по крайней мере частичным результатом стараний человека или людей, преднамеренно стремившихся к искажению правды.

Однако если подделка и говорит правду, - то такой, какой одна группа шотландцев шестнадцатого столетия видела ее. Эти секретари правды готовы были написать свидетельство, которое заставило бы чудовищную королеву-чужестранку осуждать себя в том, чему английские власти могли бы только поверить. "

Довольно взвешенный подход к проблеме, а также обзор различных мнений по ней можно найти в книге отечественного специалиста по истории разведки и тайной дипломатии Ефима Черняка "Тайны Англии".
К слову, там, а также в других его книгах, подробно и интересно расписана история жизни Марии Стюарт с анализом разнообразных тайн и загадок, которых там большое количество.

"Елизавета быстро превратила свою «дорогую сестру» в пленницу, находившуюся в почетном заключении, которое, впрочем, постепенно становилось все менее почетным. Задачей английской дипломатии было обеспечить согласие сторон — шотландской королевы и регента Мерея — на разбор их притязаний комиссией, назначенной Елизаветой. Для этого в ход пускались и скрытые угрозы, и обещания. Каждая сторона желала знать, какие выгоды последуют из благоприятного для нее решения комиссии — помощь Марии в восстановлении на престол или, напротив, признание Англией правительства регента? Шли споры и о том, должна ли Елизавета персонально возглавить комиссию, а Мария — лично присутствовать при разборе дела. В конечном счете и на предварительных переговорах летом 1568 года, и на последующих заседаниях комиссии в Йорке, а позднее в Вестминстере в Лондоне в эти вопросы так и не было внесено ясности. Это привело к отзыву Марией ее представителей.
Главным козырем Мерея стали знаменитые «письма из ларца» — письма королевы Босвелу. Стоит отметить, что комиссии письма были представлены 7 и 8 декабря 1568 года, то есть уже после того, как уполномоченные Марии Стюарт — епископ Росский Джон Лесли и др. — покинули конференцию. Из лиц, присутствовавших, согласно официальной версии ранее, при вскрытии ларца 21 июня 1567 года, в Вестминстере находились двое — Мортон и Мейтленд. Подлинность документов могла быть засвидетельствована лишь ими двумя. Поскольку комиссия не являлась формально судебным органом, не были применены и обычные методы судебного следствия. Не было ни вызовов свидетелей, ни перекрестного допроса. Правда, комиссия получила — вероятно, несколько позднее — протокол суда над слугами Босве ла — Хеем, Хепберном, Лоури и Дэлглейшем, казненными за участие в убийстве Дарнлея. Но сами свидетели были уже мертвы.
По утверждению лордов — врагов Марии и сторонников регента Мерея, ларец был захвачен 20 или 21 июня 1567 года у слуги графа Босвела Джорджа Дэлглейша, который накануне унес письма из Эдинбургского замка. Ларец — подарок Екатерины Медичи — был украшен лилиями, гербом французского королевского дома Валуа. При вскрытии ларца 21 июня присутствовали лорды Мортон, Map Атолский, Гленкейрн, Хьюм и др., а также высшие сановники страны Мейтленд, Арчибальд Дуглас. Список внушительный, но о нем мы узнаем не из свидетельств этих лиц, а из показаний только одного из них — графа Мортона, будущего регента. Интересно отметить, что через несколько дней после ареста Дэлглейша его подвергли подробному допросу относительно обстоятельств смерти Дарнлея. Не было задано вопросов лишь с ларце и его содержимом. Странное упущение, если считать, что в нем действительно находились письма, на основе которых позднее строились обвинения против Марии Стюарт.
Тем не менее ларец с какими то письмами, вероятно, действительно был захвачен. О том, что, по слухам, в руках лордов находятся письма Марии Стюарт, уличающие ее в убийстве мужа и незаконной связи с Босвелом, писал в Лондон сэр Николас Трокмортон. В конце июля Мерей, возвращаясь из Франции на родину, сообщил испанскому послу, а также Сесилу, что имеются письма королевы к Босвелу, доказывающие ее соучастие в убийстве Дарнлея. Об этом говорил тогда же и граф Леннокс. Их заявления в некоторых чертах совпадают с содержанием так называемого «алмазного письма» из ларца. В нем королева писала: «Его (Дарнлея. — Б.Ч.) сердце из воска, а мое из алмаза». Однако само «алмазное письмо» куда менее определенно свидетельствует о вине королевы, чем это следует из утверждений Мерея и Леннокса. Ясно, что, если бы существовал более доказательный документ, его не заменили бы на это письмо из ларца. Следовательно, одно из двух: либо заявления Мерея и Леннокса — просто неправильное изложение письма с целью дискредитации Марии, либо же эти утверждения отражают какой то ранний этап подделки корреспонденции королевы.
Важно отметить, что захват переписки в июне 1567 года отнюдь не привел к тому, что позиция лордов в отношении Марии стала более жесткой. В заявлениях 30 июня и 11 июля повторялись утверждения, что королева была силой увезена Босвелом — в явном противоречии со свидетельством «писем из ларца», если они, разумеется, не являются подделкой. Еще 14 июля (т.е. за 10 дней до отречения Марии) Николас Трокмортон сообщал из Эдинбурга, что лорды говорят с почтением о Марии и собираются восстановить ее на престоле, несмотря на враждебность общественного мнения.
«Письма из ларца» были использованы против королевы только через несколько месяцев после ее отречения, в декабре 1567 года. Именно тогда шотландский тайный совет постановил, что парламент должен оправдать восстание лордов против королевы, поскольку собственноручно написанные ею письма безусловно уличают Марию как участницу убийства Дарнлея. Таким образом, у лордов было целых полгода для подлога. Возможно, что шлифовка подделки продолжалась еще до лета 1568 года. По крайней мере при неофициальной передаче корреспонденции членам английской комиссии там определенно находились письма, не включенные в окончательный набор (это явствует из свидетельства английской стороны, что ей были показаны письма, содержащие сведения, которые не фигурируют в опубликованных позднее «письмах из ларца»).
Вопрос о том, насколько были искажены письма, попавшие в руки лордов, был предметом бесконечных споров исследователей. «Среди всех вызывающих споры исторических сюжетов историю Марии Стюарт уже много лет считают поразительно сложной, запутанной и продолжают считать таковой и поныне», — писал в 1754 году шотландский историк У. Гудел в книге «Анализ писем, как утверждают, написанных Марией, королевой шотландской, графу Босвелу». В это время известный философ и историк Д.Юм в своей «Истории Англии» целиком встал на сторону противников Марии Стюарт. Юма поддержал У. Робертсон, едва ли не самый известный шотландский историк, автор уже упомянутой «Истории Шотландии в правление королевы Марии».
Одну из наиболее основательных попыток доказать подложность писем предпринял в середине XVII века цитированный выше У. Гудел. Он признавал, что задача подделки писем королевы была очень сложной. Поэтому сначала сфабриковали письма и любовные стихи по шотландски, а лишь потом их перевели на французский и латинский языки. Гудел пытался путем лингвистического анализа доказать, что французский текст является переводом с шотландского оригинала. Иногда переводчик даже не вполне понимал тонкости стиля оригинала. Шотландские идиомы и пословицы переводились механически, при этом терялся их смысл. У. Гудел выдвинул идею, что речь могла идти не только о подделке, но и о частичном изменении текста писем королевы. Теория Гудела через сто лет была модернизирована Д. Хозеком.
Нередко доводы основывались на совершенном игнорировании нравов эпохи. Современник У. Гудела У. Татлер в 1767 году заявлял, что письма, «кажется, сами составляют презумпцию невиновности, поскольку не только королева, но любая женщина, у которой можно предполагать хоть немного благоразумия и самое слабое чувство скромности, не могла бы написать подобные письма». Татлер отмечал, что даже если письма в основном были написаны королевой, то это еще не значит, что они целиком вышли из под ее пера. Он подтвердил мнение Гудела, что, вопреки уверениям врагов, французский текст писем явно не является оригиналом, а перевод с английского (вернее, с шотландского). Точно так же как и та часть писем, которая якобы была написана по латыни. Сам же Гудел, считая полностью подорванной веру в аутентичность писем, добавлял: «Я не могу не поражаться и не удивляться тому, что существует столь много писателей, и католиков и протестантов, считающихся лицами учеными и способными к здравому суждению, которые позволили убедить себя в правильности столь неправдоподобных, вернее, не заслуживающих доверия, и бессмысленных россказней».
В XIX в. был найден французский текст писем, ранее известных лишь в их шотландской или латинской версии. И тогда выявилось, что в некоторых из них существует обратное отношение — французские идиомы грубо переведены на шотландский язык. Д. Хозек в книге «Мария, королева Шотландии, и ее обвинители» (Лондон, 1870) считает, что отдельные французские письма были адресованы Дарнлею (но он не доказал, что Дарнлей вообще знал французский язык).
В конце XIX в. в дискуссию активно включились немецкие исследователи. Историк Г. Бреслау предлагал считать подлинными часть писем (Гердес Г. История Марии Стюарт. 1885); Г. Гердес (Спорные вопросы истории Марии Стюарт. 1886) выдвинул теорию, что часть одного из писем (№1) была написана Дарнлеем Марии, а часть другого письма (№2) — Марией Мерею. В 1882 году Б. Зепп в книге «Дневник несчастной шотландской королевы Марии Стюарт» высказал предположение, что большинство писем представляют собой перефразировку дневника, который вела Мария. Как подчеркнул в 1886 году немецкий историк О. Карлова (Карлова О. Мнимые письма Марии Стюарт графу Босвелу. Гейдельберг. 1886), по существу подлинность писем удостоверяется лишь свидетельством под присягой Мортона — ярого врага Марии, участника убийства Риччио и заговора против Дарнлея. Его никак нельзя считать незаинтересованным свидетелем. Будущий шотландский регент был человеком небрезгливым в средствах. Так, он предлагал после восстания в английских северных графствах выдать Елизавете за деньги его предводителя графа Нортумберленда, оказавшего Мортону немало услуг, когда тот находился изгнанником в Англии. Письма, представленные шотландскому парламенту, не имели подписи Марии, вопреки позднейшим утверждениям ее врагов. При разборе дела королевы в Англии оригиналы писем были показаны членам английского тайного совета, которые, сравнив их с другими, несомненно написанными королевой, признали их аутентичность. По мнению О. Карлова, подделку, вероятно, осуществили лорды Мортон, Мерей и Леннокс — отец Дарнлея, возможно, с участием секретаря Мерея Джона Вудса. Мейтленд был в курсе всей этой махинации. Основу «писем из ларца», возможно, составляли какие то письма и заметки Марии Стюарт, захваченные у нее или другим путем попавшие в руки ее врагов, а также письма Дарнлея к королеве.
Приводились и самые различные доводы в пользу аутентичности писем — вплоть до ссылок Юма и Робертсона на то, что эти бумаги не вызвали сомнения у шотландского парламента или комиссии, назначенной Елизаветой. А. Петрик в книге «Письма королевы Марии Стюарт графу Босвелу» (вышедшей в 1873 году на немецком языке в Петербурге), защищая версию о подложности писем, тем не менее приводит и аргументы в пользу их подлинности: отказ посла Марии Стюарт Лесли, епископа Росского, сравнивать подписи королевы, содержание писем, в которых — будь они фальсификацией — находилось бы больше фактов, призванных свидетельствовать о ее виновности, стиль писем, с трудом поддающийся подделке, упоминание различных побочных обстоятельств и тайных переговоров, которые действительно имели место, и т.д. Одно из наиболее веских доказательств в пользу подлинности писем, полагал Т.Гендерсон в книге «Письма из ларца и Мария, королева Шотландии» (Лондон, 1889), — это молчание, которое хранили о них сама Мария Стюарт и ее сторонники. Во время следствия в Англии Мария в конце концов заняла позицию отрицания, но ведь она не признавала позднее подлинность и других написанных ею писем.
Возможно еще одно решение загадки. Допустим, что письма подлинные, но действительно ли это письма Марии Стюарт, а не какой либо другой женщины, авторство которых лорды приписали королеве (все равно — зная или не зная, что совершают подлог)? Более того, может быть, письма, копии которых были представлены комиссии, назначенной Елизаветой, даже принадлежат нескольким лицам, в числе которых была и сама шотландская королева? А поскольку отношения между Марией Стюарт и Босвелом, ее роль в убийстве Дарнлея нам известны прежде всего на основании «писем из ларца», то, если они, хотя бы частично, написаны другими людьми или обращены к другим адресатам, вся эта история предстанет совсем в ином свете.
Подробный анализ содержания писем заставляет усомниться в том, что их мог написать один и тот же человек. Английский посол Рэндолф утверждал, что у Босвела была «другая жена» во Франции. Не исключено, что часть писем исходила от нее. Добавим, что возможным кандидатом на роль подлинного автора писем является и норвежка Анна Трондсен, с которой Босвел был обручен, если не обвенчан. Ее почерк не напоминал почерк королевы, но письма Трондсен могли быть переписаны. Женой Мейтленда была Мария Флеминг, фрейлина Марии Стюарт, воспитывавшаяся вместе с королевой во Франции. Подпись Марии Флеминг — сохранились ее образцы — почти не отличима от подписи королевы. При отсутствии оригиналов «писем из ларца» — судьба их осталась неизвестной — вряд ли вопрос о подлинности получит когда либо однозначное решение…"

Глядя на такой разброс мнений, действительно кажется, что вряд ли... А впрочем, будем ждать. Время покажет...

Источники и литература:
Сам текст "писем" (англ. яз.)
Критический анализ "писем" (англ. яз.)

Стефан Цвейг. Мария Стюарт
Ефим Черняк. Тайны Англии
Ефим Черняк. Вековые конфликты.
Ефим Черняк. Пять столетий тайной войны.

http://www.maria-stuart.ru/ - сайт, посвящённый Марии Стюарт.