Отправлено: 19.10.07 21:15. Заголовок: Дела давно минувших дней

Собираем и обсуждаем здесь самые красивые и интересные исторические факты и происшествия.

На данный момент в этой теме:

Повесть о короле Родриго
Генрих II и Томас Бекет
Генрих III
Битва при Павии. 1525 г.
История ордена иезуитов
Одиночные плавания через Атлантику
Легенда о "панамской даме"
Взятие Гранады
Взятие Гранады (продолжение)

 Отправлено: 19.10.07 21:27. Заголовок: Re:

Открою эту тему замечательной старинной историей - полухроникой, полулегендой. Это глава из книги С. Цветкова "Великое неизвестное (Magna ignotum)". Книга эта в сети есть, но в довольно тяжеловесном формате DJVU, так что скачать её можно или целиком, или никак. Поэтому выкладываю здесь распознанный отрывок.

Повесть о короле Родриго

Спустя полвека после смерти Мухаммеда арабское войско, посланное халифом возвестить слово пророка народам, живущим к западу от Дамаска, завоевало Мавританию и вышло к Атлантическому океану. Взрывая копытами тонконогих аравийских коней прибрежный песок, белый, как морская соль, всадники гарцевали на берегу, вглядываясь в голубовато-белесую даль — туда, где, по словам местных рыбаков, находилась Испания, могущественное королевство готов.
До сих пор ни одно царство не устояло против сынов истины, и казалось, близок к концу великий джихад — священная война мусульман против иноверцев. Но разве есть под солнцем что-нибудь великое, что не было бы малым перед очами Всевышнего? Чем может гордиться человек перед могуществом дел Его? Самое большое царство — лишь родимое пятнышко на лице земли, и не длиннее одной человеческой жизни великий джихад.
Думая об этом, старый асхаб, предводитель войска, все больше омрачался лицом. Прохладный бриз вздувал складки его бурнуса, конь под ним нетерпеливо позвякивал уздечкой; за его спиной воины гадали, зачем Господь положил предел победоносному бегу их коней, а он все смотрел на море, словно ожидая, что волны расступятся перед ним, как некогда перед пророком Мусой.
Наконец он тронул поводья и, заведя коня по горло в воду, воздел руки:
— Господи, будь свидетель, что я не могу идти дальше, но если бы море не помешало, то я бы не остановился до тех пор, пока не заставил все народы земли признать Твои заповеди!
Испания виделась арабам благодатной землей, где по берегам полноводных рек стоят богатые города, окруженные тенистыми кущами гранатовых, оливковых, лимонных рощ. И отделяли ее от Африки всего каких-нибудь пятнадцать миль! Но даже когда у арабов появился флот, переправиться на полуостров им мешала неприступная крепость Тарифа. Древние стены ее высились на горе, в том месте, которое многие христиане по привычке называли Геркулесовыми столпами, а арабы — Джебель ат-Тариф, то есть «горой Тарифа» (в европейском произношении это сочетание превратилось в Гибралтар).
В начале VIII столетия сеньором Тарифы был граф Хулиан, принадлежавший к старинному знатному роду. Хулиан был уже стар, но по-прежнему горд и никому не прощал обид. Будучи полным господином в своих владениях, он правил независимо и сурово. Его тело было испещрено шрамами и рубцами, слава и заслуги его были известны всему королевству, однако случилось так, что среди людей имя «Хулиан» стало означать «предатель».
Королем Испании в то время был Родриго, правитель храбрый и благочестивый, но укушенный страстями. Имея властолюбивый нрав, он не терпел противодействия ни в государственных делах, ни в личных прихотях. Но если в первом случае ему приходилось иногда сдерживать себя, то во втором он проявлял полную необузданность.
Однажды, проезжая со свитой по владениям графа Хулиана, король остановился в его родовой усадьбе. Гостей встретила прекрасная Ла Кава, дочь графа. Юная красавица жила уединенно, окруженная девушками-наперсницами и немногочисленной челядью. Хулиан, тревожась за ее честь, считал необходимым держать ее подальше от людских взоров. Но звуки королевского рога открывают любые ворота. Родриго был очарован свежим благоуханием, исходящим от расцветающей красоты молодой затворницы. Он провел вечер в приятной беседе с ней и лег спать с хорошо знакомым томлением в груди.
Наутро, проснувшись ранее обычного, король отправился побродить по саду в ожидании завтрака. Все вокруг было объято негой этого утреннего часа. В густой прохладной траве еще кое-где горели крупными алмазными звездами капли росы; темная зелень деревьев была пропитана солнечным светом, который струился вниз, на землю, переливаясь световыми пятнами в листве, охваченной блаженной дрожью от едва заметного дуновения ветерка. Где-то наверху, в ветвях, невидимые для глаз, с ленивой оттяжкой звонко перещелкивались проснувшиеся птицы, наполняя сад мелодичным хаосом своих трелей. А еще выше какой-то невозможной, неправдоподобной голубизной сияло небо, наполняя душу нестерпимым восторгом жизни. Сейчас, в этом саду, счастье казалось таким полным, что Родриго почти забыл свою вчерашнюю влюбленность.
И вдруг он увидел, как из дверей боковой башни усадьбы выходит Ла Кава вместе со своими девушками. Весело переговариваясь и смеясь, они направились к тенистой лужайке в глубине сада. Родриго, не слишком таясь, последовал за ними. Под сенью пышных миртов и виноградной листвы девушки поставили на землю для Ла Кавы низкую скамеечку с бархатной подушкой, а сами расположились вокруг нее, расстелив на траве небольшие коврики. От внимания Ла Кавы не укрылось то, что за ней наблюдают, и девичье лукавство толкнуло ее на маленькую шалость. Она велела одной из девушек выплести ленту из косы и обмерить ею всем стопы. Девушки с живостью приняли участие в этом опасном для самолюбия соревновании. Задрав юбки и сбросив на землю туфельки, они, в ожидании своей очереди, нетерпеливо потрясали в воздухе очаровательными ножками-стрелками, туго обтянутыми белыми, розовыми, голубыми чулками. Последней дала себя обмерить Ла Кава, и оказалось, что столь миловидной и изящной ножки нет ни у кого. Ла Кава бросила торжествующий взгляд в ту сторону, где, укрывшись за деревьями, стоял Родриго, и крикнула, указывая на него:
— А вон и судья нашего состязания!
Увидев короля, девушки вскочили и, схватив коврики, с визгом и смехом побежали к усадьбе. Вместе с ними скрылась и Ла Кава. А Родриго остался стоять у дерева, охваченный столь сильным желанием, что с трудом переводил дыхание. Сад по-прежнему дышал дивным умиротворением, но король чувствовал себя Адамом, изгнанным из рая.
День показался ему бесконечным, он едва дождался вечера. Тогда, призвав Ла Каву в свои покои, король сказал:
— Сегодня жизнь постыла мне, прекрасная Ла Кава, столь сильна моя любовь к тебе! Если ты мне дашь спасение, то я ничего не пожалею для тебя. Если нужно, я готов принести корону на твой алтарь.
Говорят, Ла Кава сердилась и ничего не отвечала королю на его уговоры, и тогда Родриго, забыв обо всем, силой обрел то, о чем сначала просил столь смиренно.
Опомнившись, Родриго стал раскаиваться в содеянном. Но что раскаяние! Нести кару за безумную страсть короля пришлось всей Испании. Божий суд над ним свершился скоро, а людской не окончен до сих пор. Кто виноват в постигших страну бедах? Люди судят по-разному: женщины во всем винят Родриго, а мужчины — Ла Каву.
Ла Кава была безутешна. В жестокой печали она послала письмо отцу с известием о нанесенном ей бесчестье. Граф Хулиан, читая эти горькие строки, рвал на себе седые волосы и клял судьбу, что с таким холодным безразличием карает величие и благородство. В диком исступлении бросал он страшные кощунства Небу — свидетелю его позора, забывшему о милосердии и защите, и сетовал на свою старческую немощь, мешающую ему отомстить нечестивцу. Когда же он выплакал все слезы и холодная злоба прояснила его разум, он сказал себе: «О, наш безрассудный король! Ты оскорбил мой старинный род; ослепленный страстью, надругался над красотой моей дочери и моей честью, не предвидя за это расплаты. Но даст Бог, я отплачу тебе, не взыщи. К высшему правосудию взываю я. Если сам король бесчестен, что взять с подданных? Слава Небу! За неистовства владыки заплатят невиновные. Великий позор ждет страну, вся Испания должна превратиться в руины — только так могу я насытить свое сердце мщением. Видит Бог, если бы я мог, я бы не стал губить столько жизней, а отомстил одному моему обидчику. Но иной жребий выпал мне. Небо, Небо! Только ты все взвесишь и всем воздашь за могилой. Так взгляни на горе старца, пожалей и помилуй его».
Хулиан призвал арабов на родную Испанию, пообещав им открыть ворота Тарифы. И скоро тридцать тысяч гази во главе с полководцем Мусой высадились на испанском берегу. Хулиан сдержал обещание. Тарифа пала. Руины, кровь и пепел остались на месте грозной крепости.
Мусу не страшила ни сила кафиров, ни огромные размеры их страны. Он был готов немедленно идти в глубь Испании, но граф Хулиан посоветовал ему дождаться войска Родриго на равнине возле города Херес-де-ла-Фронтера, где арабская конница получала преимущество над готами, чью главную силу составляла пехота.
Родриго прибыл на битву с отборным войском и искуснейшими полководцами. Семь дней подряд противники с утра сходились в беспощадной схватке, а к вечеру ни с чем возвращались каждый в свой лагерь. К исходу седьмого дня и тех и других одолели сомнения, и воины больше не верили в победу. Тогда Муса сказал своим гази:
— Всемогущ и милосерден Господь в славе девяноста девяти прекрасных имен своих. Я молился Всевышнему, и Он услышал меня. Он сокрушил ребра врагов и сделал сердца их как воск; жилища их, имущество их, жен и дочерей их отдал Он в руки правоверных. Мученикам же, павшим в битвах и похороненным без омовения и молитвы, Он открыл двери джанната, обители мира, садов вечности. И нет участи слаще и завиднее этой! Под престолом Господа возлежат они в богатых одеждах на ложах расшитых, в благодатном саду, где текут реки из молока, вкус которого не меняется, и реки из вина, приятного на вкус, и реки из меду очищенного. И прислуживают им мальчики вечно юные, и ласкают их жены черноокие, большеглазые, подобные жемчугу хранимому, которых не коснулся от века ни человек, ни джинн.
Родриго же нечего было сказать воинам, потому что каждый знал о бесчестье, нанесенном им графу Хулиану. И король, видя бедствия, которые он навлек на Испанию, искал уже не победы, а смерти. Поэтому, когда на следующий день сражение возобновилось, готы не выдержали натиска. Их знамена были повержены, и лагерь захвачен. Великое множество христиан покрыло своими телами равнину. На поле боя был пойман и любимый конь короля без седока. Родриго сочли убитым, и никто не пожалел о нем.
Здесь историк должен отложить перо в сторону — хронисты умалчивают о дальнейшей судьбе злосчастного короля. Народные же романсы говорят следующее.
Весь день Родриго неистово бился с врагами в самой гуще схватки. Его доспехи были забрызганы вражеской кровью, меч зазубрился, шлем от многих ударов лопнул, и забрало, согнувшись, вонзилось в лобную кость. Но смерть бежала от него, как он ни преследовал ее. Наконец, сбитый с коня, он кое-как выбрался из толпы сражающихся и взобрался на холм. Здесь усталость, голод и жажда совсем сломили его. Родриго присел на камень и окинул равнину взглядом, пол¬ным печали. Еще никогда ему не приходилось видеть такого кровопролития. Трупы его воинов лежали, как снопы на хорошо сжатом поле, их телами были запружены ручьи, — уцелел едва ли один из десяти. Королевские знамена — олицетворение добытой веками славы — были постыдно втоптаны в грязь самими бегущими. « О, моя Испания!.. Погибла!» — прошептал король и содрогнулся от мысли, что он сам сотворил все это.
Родриго поймал чужого коня, бродившего поблизости, и, отпустив поводья, поехал, не разбирая дороги, убитый горем. Весть о его гибели и о поражении войска уже разнеслась по окрестностям. На распутьях король видел толпы крестьян и пастухов, спешащих укрыться за укреплениями городов. Все они, рыдая, молили Бога о спасении христиан и громко проклинали Родриго и Хулиана. Король, опустив голову, спешил проехать мимо, не смея даже попросить этих людей молиться за него.
Томимый глухой тоской, он ехал вперед без всякой цели, углубляясь все дальше в неприступные горы. Тучи клубились в мрачных ущельях, крутая тропинка терялась среди камней, и скоро конь и всадник совсем выбились из сил. К счастью, впереди показалась лужайка, на которой Родриго увидел две дюжины овец и старого пастуха. «Вот и все, что осталось мне от моего королевства», — подумал Родриго и, подъехав к пастуху, молвил:
— Сегодня король погубил страну. Спасайся, старик, и помоги мне в моей беде, укажи путь к жилью.
— Эти горы пустынны, — ответил старик. — Здесь нет ни замка, ни дома, один только бедный скит стоит высоко в горах. Там живет столетний отшельник, святой человек...
«Спасибо, Господи, ты вразумляешь меня. Там закончу свой грешный век», — подумал Родриго.
— Нет ли у тебя чем подкрепить мои силы? — вслух сказал он.
Пастух развязал котомку и вынул краюху хлеба и кусок мяса — все, что, имел. Он разделил их пополам и половину протянул королю. Родриго с жадностью набросился на еду. Но мясо было столь жилистым, а хлеб так темен и сух, что король, вспомнив былые пиры, не смог удержаться от рыданий... Выронив пищу из рук, он снял с себя цепочку и перстень и протянул пастуху:
— Возьми от меня в подарок эти вещи и покажи мне дорогу в скит.
С этими словами Родриго снова вскочил в седло.
— Ты хороший человек и платишь как король, — сказал удивленный пастух. Он рассказал, как проехать в скит, и простился с Родриго.
Бывший король поехал дальше. Быстро темнело, конь спотыкался на каждом шагу и испуганно храпел. Родриго пришлось отпустить его и продолжить путь пешком. Солнце совсем скатилось за тучи, и последний отблеск погас в небе, когда он увидел на одном из уступов пещеру в скале. По вкопанному перед входом деревянному кресту Родриго понял, что достиг цели.
Он кликнул отшельника, но никто не отозвался. Родриго вырвал пук мха между камнями, высек огонь и вошел в пещеру — она оказалась пустой. В одном углу лежала охапка истлевшей соломы; перед ней стояла лампада, в которой давно высохло масло. В другом ужасной чернотой зияла открытая могила. Посветив в нее, Родриго увидел остов отшельника и на нем почерневшее серебряное распятие. Каменная плита была слегка надвинута на могилу, — видно, у отшельника не хватило сил накрыться ею.
Горько зарыдал Родриго, видя, что некому исповедать его и отпустить грехи. Опустившись на колени, он молился всю ночь, а с первым лучом солнца лег в могилу рядом со старцем и накрылся плитой.
И в тот же день над испанской землей поплыл колокольный звон: Господь принял душу покаявшегося.

 Отправлено: 19.10.07 21:59. Заголовок: Re:

Serg,
Спасибо!:)
Кстати:
Serg пишет:

цитата:

переправиться на полуостров им мешала неприступная крепость Тарифа

Я выкладывала это фото в "записках путешественников"

Вот они - стены (то, что от них осталось) Тарифы:))

 Отправлено: 20.10.07 12:43. Заголовок: Re:

История действительно очень красивая и... страшная...

 Отправлено: 26.10.07 23:37. Заголовок: Re:

Señorita Flor, да, ты же побывала на местах событий!! :)
Завидую :)

 Отправлено: 26.10.07 23:47. Заголовок: Re:

Одна из моих любимых историй - об английском короле Генрихе II и его министре Томасе Бекете. Трагедия двух друзей, которым во исполнение своего долга пришлось сражаться друг против друга - сюжет классический, вечный. А эта история, к тому же, изобилует сюжетными поворотами, которые под стать хорошему роману.
Кстати, я не видел ещё ни одного романа, где была бы отражена эта история.

Наиболее точное и притом увлекательное её изложение - в книге И. Можейко "1185 год. Восток-Запад". Книга в сети есть, опять-таки в формате DJVU, поэтому соответствующий фрагмент распознал и выкладываю.
_____

…Еще одним простолюдином, вознесенным королем, был Томас Бекет.
Его отец Гилберт Бекет был торговцем, состоятельным и богобоязненным. Сыну он смог дать хорошее по тем временам образование, отправив его в Оксфорд. Юный долговязый студент, ростом сто восемьдесят сантиметров, что делало его одним из самых высоких людей в стране, понравился архиепископу Кентерберийскому Теобальду. Тот послал его изучать теологию в Париж и Болонью. Томас провел там несколько лет. Еще одно свидетельство того, насколько широк и цивилизован был мир XII века, если юноша низкого происхождения мог учиться в трех странах.
Томас вернулся, зная не только богословие и церковное право; он говорил на нескольких языках, изучил и науки светские, в той мере, в какой они тогда преподавались. Но главное, он научился одной из важнейших средневековых наук — риторике.
Теобальд, довольный успехами Томаса, сделал его архидьяконом в Кентербери, что не требовало пострига. Бекет оставался мирянином, хотя Теобальд собирался сделать его в дальнейшем епископом. Пока же он исполнял особые поручения Теобальда, что способствовало раскрытию его способностей и росту известности в церковных кругах. Особенно он отличился, когда архиепископ послал его с секретной миссией к римскому папе, чтобы уговорить того оказать поддержку Матильде и Генриху.
Бекет понравился королю, и эти два молодых человека, умных, образованных, честолюбивых и сильных, сблизились. В обход знатных вельмож Генрих назначил молодого архидьякона канцлером Англии.
Правда, в то время пост канцлера пе был столь высок, каким он стал впоследствии. Эта должность означала лишь главенство в королевской канцелярии, где числилось всего два писца. В его обязанности входила регистрация королевских актов и проверка документов.
Обстоятельства способствовали превращению поста канцлера в один из важнейших в королевстве: с укреплением власти на местах, расширением прерогатив судов и ростом привилегий городов объем официальной переписки возрос в несколько раз. Бекет разделил громадный зал канцелярии на каморки, в которых сидели писцы, и число их в течение нескольких недель выросло до пятидесяти двух. Названная цифра может показаться смехотворно малой, однако для средневековой Англии это было первое крупное учреждение, центр информации о делах государства, нервный узел, в котором сходились все нити из графств. Молодой канцлер (в 1153 году Бекету было тридцать пять лет) проводил целые дни в своем «министерстве», принимая просителей, подписывая документы, утверждая судебные решения. Слава о деловых качествах канцлера и его влиянии на короля распространилась по всей Англии.
Зная о дружбе короля с канцлером, вся знать королевства стремилась сблизиться с Бекетом, и тот купался в лучах своей популярности. Он держал открытый стол, и ежедневно у него за обедом собиралось несколько десятков человек. Он нанял лучших поваров, одевался у лучших портных — это был вельможа из вельмож, изысканный, образованный и деловитый. Он быстро разбогател. Хронисты обычно обходят молчанием источники этого обогащения, хотя Бекет явно использовал свое «служебное положение» — ведь земель у него не было.
Король и долговязый канцлер были во многом похожи. Генрих был неутомим в делах, Бекет тоже был неутомим. Оба были тщеславны, горды, умны. Дружбе не мешала и разница в возрасте, она достаточно компенсировалась тем, что младший друг был королем. К тому же Бекет был всегда нужен Генриху: логика его была безукоризненна и он умел идти на разумные компромиссы — это качество у короля отсутствовало. Надеясь сделать сговорчивее вельмож, недовольных тем, что делами государства правит церковная крыса низкого происхождения, Генрих, отправляясь с армией во Францию, дабы в очередной войне с Людовиком Французским доказать свои права на Тулузу, поручил Бекету командование передовым отрядом из семисот рыцарей. Ко всеобщему удивлению, Бекет оказался умелым командиром, заставил непривычных к дисциплине рыцарей совершать трудные переходы и подчиняться его приказам. Во главе своего отряда он первым ворвался в пролом стены и захватил Тулузу. Король был доволен. Но для рыцарей их командир не перестал быть спесивым плебеем. Вынужденые подчиняться ему в походе, они делали все, чтобы очернить его в глазах короля. Особую ненависть к Бекету питал некий Реджинальд Фитц-Урс, буйный норманн, который воспринимал приказания простолюдина как личное оскорбление.
Вершиной успехов Бекета была его поездка во Францию после окончания войны. Чтобы установить мир с Людовиком, который не мог простить Генриху истории с Элеонорой, английский король предложил женить своего старшего сына Генриха, которому только-только исполнилось восемь лет, на семилетней дочери Людовика от второго брака.
Посольство Бекета должно было поразить французов. Свита его состояла из двухсот рыцарей. Позади ехало восемь больших повозок, влекомых четверками коней. В одной из повозок находилась походная кухня со штатом лучших поваров, в другой — церковь, две были наполнены бочками с добрым английским пивом, в остальных хранилась посуда, одежда и утварь посольства. Впереди выступали оркестр и хор мальчиков.
Генрих был в восторге, когда узнал, что Бекету удалось очаровать нелюдимого и подозрительного Людовика и получить его согласие на мир и на брак дочери с юным английским принцем. Более того, король Франции согласился отпустить девочку в Англию, чтобы она жила там до совершеннолетия, при условии, что ее наставником будет мудрый Томас Бекет.
По возвращении посольства в Лондон жених и невеста переехали в канцелярию к Бекету, и тот каждый день занимался с ними. Дети его обожали. Ни время, ни обстоятельства не смогли сломить их любви к наставнику.
Генрих прощал Бекету его страсть к роскоши. Сам он никогда не следил за своей одеждой, ему было в высшей степени все равно, как он выглядит. Поэтому иногда он любил посмеяться над вкусами друга. Рассказывают, что однажды зимой король и канцлер ехали вдвоем по узким, темным улицам Лондона, беседуя о благе народа, и увидели сидевшего у стены нищего. Нищий дрожал от холода и протягивал за подаянием руку.
Генрих вдруг обернулся к канцлеру. Тот был одет в роскошную меховую шубу.
— Послушай, Томас, — сказал король – правильно ли, что этот несчастный умирает от холода, тогда как у тебя есть несколько меховых шуб, которые ты не можешь надеть все сразу? Давай отдадим шубу нищему и сделаем благое дело.
Канцлер довольно сухо ответил, что надеть на нищего такую шубу все равно что приставить ворота Кентерберийского аббатства к лондонскому публичному дому.
Но король не унимался. Он стал стаскивать с канцлера шубу, а нищий в ужасе смотрел на то, как борются два знатных господина.
В конце концов королю удалось сорвать с канцлера шубу, и он кинул ее нищему. Правда, на следующий день Генрих прислал Бекету другую шубу, не хуже утерянной.
В 1162 году умер мудрый архиепископ Теобальд, глава английской церкви. При его жизни нередко возникали конфликты между церковью и государством, но Теобальд был склонен к компромиссам.
Смерть архиепископа встревожила Генриха. Крупнейший феодал государства — церковь, пользующаяся поддержкой Рима и стремящаяся к независимости от светской власти, станет опасным соперником, если ее возглавит чужой королю пастырь. Следовало предложить епископам и Риму кандидатуру, которая была бы удобна для короля.
Весть о смерти архиепископа Генриху, находившемуся в то время в очередном походе в Нормандии, привез Бекет. Разговор короля и канцлера происходил в саду замка. Король был в кожаных штанах и короткой серой рубахе, из рукавов которой вылезали грубые короткопалые руки. Канцлер же был одет изысканно и богато. На нем был длинный, до земли, алый плащ, привезенный из Далмации. Волосы его были надушены.
Выслушав доклад канцлера, Генрих помолчал с минуту, потом сказал:
— Архиепископом Кентерберийским будешь ты. Бекет с улыбкой поднял руку, показывая жемчужины на рукаве:
— Я слишком ярко одеваюсь, чтобы угодить монахам.
Разговор этот возобновился на следующий день. И на третий.
Бекет был взволнован. То, что сначала показалось лишь королевской шуткой, было реальностью. Старик Теобальд довольствовался вторыми ролями и не желал большего. Но если английскую церковь возглавит Томас Бекет, то он будет править страной от имени Бога и Рима. Но он не сможет быть послушным слугой короля. Потому что встанет перед выбором — король или Бог. И в случае, если не прав будет король, он поднимется выше короля.
Невозможно представить себе ход мыслей Томаса Бекета. Мы знаем лишь о результатах его решения и последующем поведении. Оно поражало современников и до сих пор удивляет историков.
Генрих и Бекет договорились, что, пока не закончится траур и не придет время выборов архиепископа, о королевском решении объявлено не будет.
Весь год, в течение которого длился траур, Бекет вел точно такую же жизнь, как и прежде. В дела церкви он не вмешивался и ничем не выдавал своих намерений.
Через год, когда подошло время епископам выбрать главу церкви, в Лондон прибыл приближенный короля Ричард де Люси и объявил епископам: король желает, чтобы архиепископом Кентерберийским стал Томас Бекет.
Последние месяцы епископы провели в грызне между собой, объединяясь во фракции, перебегая из одной партии в другую и пытаясь скомпрометировать противников. Требование короля было для епископов неприемлемым — хотя бы потому, что Томас Бекет не принял пострига и был известен склонностью к мирским радостям. Они не желали подчиняться королевскому чиновнику.
В течение нескольких дней в совете епископов шла отчаянная борьба, за которой следил весь Лондон.
А Бекет продолжал жить как ни в чем не бывало. Он целыми днями пропадал в канцелярии, порой срывался с места и ехал в дальнее графство, где его присутствие было необходимо.
Посланцы короля, умело пользуясь раздорами среди епископов, постепенно добились своего. Скрепя сердце епископы проголосовали, как следовало.
Бекету сообщили, что отныне он — глава церкви и второй человек в государстве. Сын торговца, ранее полностью зависевший от королевской милости, стал представителем Бога в Англии. 3 июня 1162 года Томас Бекет принял постриг и стал архиепископом Кентерберийским.
Генрих был доволен. Он добился своего и теперь ждал, когда его старый друг займется делом — приберет к рукам церковь.

 Отправлено: 26.10.07 23:49. Заголовок: Re:

(продолжение...)

Вскоре после своего назначения Бекет совершил поступок, удививший всю Англию.
Он явился в королевский дворец, который в отсутствие Генриха занимал его сын Генрих-младший, двенадцатилетний мальчик, боготворивший своего наставника. На Бекете, которого все привыкли видеть роскошно одетым, была бедная монашеская ряса, и подпоясан он был веревкой. Он вошел в зал, где за столом сидел его ученик, и положил на стол печать канцлера. Бекет сказал, что новый пост не дает ему возможности долее выполнять обязанности канцлера и он освобождает себя от них.
Мальчик ничего не понял, но придворные были встревожены.
— Обсудил ли господин архиепископ этот вопрос с королем? – спросили его.
— Нет, — ответил Бекет. — Но это не играет роли. И покинул дворец.
В последующие недели слухи, один удивительнее другого, расходились по Лондону. Новый архиепископ все время постится и даже носит вериги. Он выбросил все роскошные одежды и питается сухим хлебом. Он приказал вынести из своего дома мягкую мебель, ковры и подушки и спит на голой скамье. Каждый день он приглашает за свой скромный стол тридцать нищих, моет каждому из них ноги, кормит и дает потом по пенсу. Он, лучший шахматист в Англии, выкинул доску и фигуры и заявил, что шахматы — греховное занятие, как и любая другая игра.
Затем Бекет начал действовать. И действия его были направлены на усиление церкви, то есть на ослабление государства. Первым делом он велел духовным судам рассмотреть все дела об изъятии церковных земель начиная со времен норманнского завоевания. Суды быстро доказали незаконность изъятий, и Бекет велел новым владельцам вернуть земли, а так как те сопротивлялись, некоторые из наиболее упрямых баронов были немедленно отлучены от церкви, что представляло в те времена нешуточное наказание.
Генрих, узнав об этих событиях, поспешил в Англию. Он не хотел в них верить. Томас Бекет встречал его на берегу. Генрих был поражен, увидев, как его друг изменился за какие-то несколько месяцев. Он постарел лет на десять и страшно похудел. В сорок четыре года Бекет казался стариком. Он смотрел на короля в упор. Это был взгляд врага. Генрих понял, что слухи, поразившие его, правдивы. Не разговаривая с архиепископом, он тут же направился во дворец. Он был зол на себя за то, что не раскусил канцлера раньше. Он потерял слугу и приобрел соперника, тщеславие которого было равно его собственному.
Попытки короля разубедить старого друга, помириться с ним ничего не дали. Тогда Генрих начал борьбу с архие¬пископом. И первым делом ударил по его карману. Он приказал Бекету отказаться от духовных постов, которые приносили ему немалые доходы. Бекет отказался от пос¬тов. Король назначил настоятелем находившегося по соседству с Кентербери монастыря распутного и бессовестного норманна Клерамбо, о котором было известно, что в окрестностях этого монастыря у него насчитывалось не меньше дюжины незаконных детей.
Затем король потребовал отмены духовных судов, которые были на редкость пристрастны и открыто покровительствовали преступникам в рясах.
В ответ на это Бекет разрешил знатному норманну Филиппу де Бруа, убившему отца обесчещенной им девушки, спрятаться в монастыре, что было открытым вызовом королю. Действительная вина рыцаря никого не интересовала. Бекет желал доказать силу церкви, король — силу государства. Победил Бекет: рыцаря судил духовный суд, и тот отделался штрафом.
Это была последняя капля, переполнившая чашу терпения Генриха. Он буйствовал во дворце, крушил посуду и мебель, катался в ярости по полу и рвал па себе волосы. И именно в тот день он сказал так, чтобы слышали все: «Отныне между нами все кончено».
Страна разделилась.
Знать, кроме тех баронов, что были обижены королем, приняла сторону Генриха. Бекет мог рассчитывать на поддержку в городах.
В этом конфликте с самого начала был весьма ощутим социальный аспект. Бекет был простолюдином, горожанином, представителем нового слоя, приобретавшего в Англии все большее значение. Хотя он формально не защищал права крестьян и горожан, а выступал за монахов, репутация которых была невысока, в нем фокусировалась сила, способная бросить вызов аппарату угнетения, с которым в глазах народа ассоциировалось государство. Оп бросал вызов королю, его спесивым баронам и корыстным шерифам. Церковь, несмотря ни на что, была представительницей Бога, а значит, защитницей. Бекет олицетворял собой церковь воинствующую, стоящую на страже справедливости; и пусть справедливость была односторонней, она существовала. И поэтому слава Бекета, легенды о его святости распространялись по стране. Бекет становился кумиром народа, а это бесило не только Генриха, но и верхушку английской церкви, тесно связанную с феодальной элитой.
Конфликт между королем и архиепископом был не только внутренним делом Англии. За ним внимательно наблюдали враги и союзники. В первую очередь король Франции Людовик VII и Александр III, проведший свой на удивление долгий срок на папском престоле в борьбе с римским народом, германским императором Фридрихом Барбароссой, сицилийскими норманнами, итальянскими городами, еретиками.
Ситуация в Англии была для папы выгодна, но требовала осторожности. Генрих, которого не интересовали итальянские дела, был нужен Александру III как союзник и хозяин королевства, дававшего папскому двору немалые доходы. И хотя архиепископ Кентерберийский боролся именно за интересы церкви и за доходы папского двора, это не означало, что папа всегда стоял на его стороне. Он поддерживал Бекета лишь тогда, когда это ему было выгодно, в частности для того, чтобы оказывать давление на Генриха. Поэтому несколько раз случалось, что, предав Бекета, папа затем спохватывался и выступал в поддержку дерзкого архиепископа. И это позволяло ему как бы оставаться над схваткой.
Тем временем борьба между соперниками разгоралась. По настоянию короля епископы собрались, чтобы рассмотреть требование короны о лишении духовных судов их прерогатив. Но тут король перегнул палку — епископы побоялись лишиться судебных доходов и иммунитета. Бекет выиграл раунд.
Король не сдался. Он собрал не только епископов, но и светскую знать и сумел склонить чашу весов на свою сторону. Результатом была принятая в 1164 году Кларендонская конституция, которая определяла, что в отсутствие епископа доходы с епархии идут государству, что государственный чиновник решает, какому суду — светскому или духовному — вести то или иное дело, что в духовном суде должен присутствовать представитель короны и что именно король — последняя инстанция во всех спорах; апелляции к папе запрещались.
Жалоба Бекета в Рим не помогла. Папа реком

 Отправлено: 23.12.07 18:51. Заголовок: Нашла довольно любоп..

Нашла довольно любопытную статью про Генриха III французского:)

Генрих III, из рода Валуа. Король Польши в 1573-1574 гг. Король Франции в 1574-1589 гг. Сын Генриха II и Екатерины Медичи. Жена: с 15 февр. 1575 г. Луиза де Водемон, дочь Карла III Лотарингского (род. 1553 г. + 1601 г.).

Род. 19 сснт. 1551 г. + 2 августа 1589 г.

***

Генрих был шестым ребенком Генриха II и Екатерины Медичи. Как и все последние представители рода Валуа, он отличался слабым сложением, но рос жизнерадостным, дружелюбным и смышленым ребенком. В юности он много читал, охотно вел беседы о литературе, прилежно учился, недурно танцевал и фехтовал, умел очаровывать своим обаянием и элегантностью. Подобно всем дворянам, он рано начал заниматься различными физическими упражнениями и в дальнейшем, во время военных походов, показал хорошую сноровку в ратном деле. В 1561 г., во время коронации Карла IX в Реймсе, он про извел на народ впечатление гораздо более выгодное, чем его брат. Сама Екатерина, любившая Генриха больше остальных своих детей, мечтала доставить ему королевскую корону.
Военная и политическая карьера Генриха началась очень рано. В ноябре 1567 г., шестнадцати лет отроду, он был назначен генерал-лейтенантом Франции и вместе с этим званием получил командование над королевскими войсками. Хотя непосредственное руководство военными действиями осуществляли более опытные военачальники, именно Генриху приписывали две важные победы над гугенотами - при Ярнаке и при Монконтуре, в марте и сентябре 1569 г. Овеянный славой, он возвратился в Париж и здесь совершил свои первые победы над сердцами придворных дам. В 1570 г. он Страстно увлекся свояченицей герцога Гиза, шестнадцатилетней Марией Клевской, и всерьез подумывал о браке с ней. Препятствием к свадьбе послужила сначала вера (Мария была протестанткой), а потом политические планы Екатерины Медичи: стараясь доставить сыну польский престол, она поспешила удалить Марию и выдала ее за муж за принца Конде.
Вслед за Варфоломеевской ночью возобновилась гражданская война между католиками и гугенотами. В феврале 1573 г. Генрих принял командование над армией и прибыл к Ла- Рошели. После яростного обстрела королевские войска несколько раз безуспешно пытaлись штурмовать крепостные стены, а потом приступили к осаде. Тем временем эмиссары Генриха хлопотали в польском сейме о его избрании польским королем. Прежде чем уступить престол французскому принцу, местная шляхта вытребовала у него множество новых вольностей и привилегий. Власть польского короля была урезана до минимума, а дворянство получило почти неограниченное влияние на все государственные дела. В июне сейм большинством голосов избрал Генриха в короли. Узнав об этом, Генрих поспешно заключил с осажденными очень выгодный для них мир и отправился в свое новое королевство. В феврале 1574 г. он торжественно короновался в Кракове. Его короткое царствование продолжалось 146 дней и все было заполнено пирами и праздниками.
В июне 1574 г. пришло известие о смерти Карла IX. Нимало не медля, Генрих с горсткой приближенных тайно покинул Краков и бежал на родину. В сентябре он был уже во Франции.
Здесь первым делом Генрих приступил к расторжению брака Марии Клевской с принцем Конде. Но прежде, чем старания его увенчались успехом, Мария скончалась от несчастных родов. Получив эту печальную весть, король упал в обморок. Три дня он провел больной в постели, а когда вновь появился на публике, имел очень несчастный вид. Пишут, что в знак траура он некоторое время носил на аксельбантах, на отделке камзола и даже на шнурках ботинок изображения маленьких черепов. Сначала он постарался найти забвение от своего горя в пресыщении и очертя голову бросился сначала в объятия Ренаты Шатонеф, а потом завел романы с девицей д'Эльбеф и госпожой де Сов. Эти безумства продолжались, впрочем, недолго. Вскоре Генрих взял себя в руки и объявил о намерении вступить в брак. В жены он выбрал кроткую и доброжелательную Луизу де Водемон, которую до этого только раз мельком видел в 1573 г. в Бламоне. Богатый на события год завершился публичным покаянием короля. С приближением Рождества Генрих отправился в Авиньон и босиком, с восковой свечой в руке, с лицом, скрытым за складками капюшона, возглавил длинную процессию придворных. Шествие началось рано утром, а завершилось на исходе дня самобичеванием наиболее молодых и горячих энтузиастов. Из Авиньона Генрих поспешил в Реймс. 13 февраля 1575 г. состоял ась коронация короля, а через два дня последовало обручение с Луизой. После пышных торжеств супруги возвратились в Париж.
Новый король обладал живым умом и хорошей памятью, был сметлив и умел складно говорить. Однако, подобно всем своим братьям и сестрам, он был человеком нервным и болезненным, не любил физических упражнений и жизни на свежем воздухе, не проявлял воинственных настроений, предпочитая войне изнеженную придворную жизнь и бездельничанье. Многочисленные недоброжелатели Генриха оставили о нем очень нелестные отзывы. Так венецианец Жан Мишель писал: «Он настолько предан праздности, настолько наслаждения занимают его жизнь, настолько он избегает всех занятий, что это всех ставит в тупик. Большую часть своего времени король проводит В обществе дам, благоухая духами, завивая себе волосы, надевая разные серьги и кольца...» Другой современник, Зунига, сообщает; что каждый вечер Генрих устраивает праздник и что он, подобно женщине, носит серьги и коралловые браслеты, подкрашивает в черный цвет свои рыжие волосы, подводит брови и даже пользуется румянами. Архиепископ Франгипани также укорял Генриха праздностью. «В свои24 года, - писал он, - король почти все время проводит дома и очень много в кровати. Его надо сильно припугивать, чтобы заставить что-либо делать». Генрих очень мало ценил обычные развлечения дворян - турниры, фехтования, охоту. Зато удивлял своих приближенных пристрастием к детским
играм, вроде бильбоке. Он испытывал настоящую страсть к маленьким собачкам, которых у него было несколько сотен, к попугаям и обезьянкам. К своим фаворитам он был очень нежен и расточителен. Неумеренная страсть короля к миньонам («любимчикам») Кеклюсу, Можирону, Шомбергу, Сен-Люку, Мегрену, Жуаезу и Эпернону давала даже повод для непристойных подозрений. Так, Люсенж писал: «Кабинет короля является настоящим сералем, школой содома, где заканчиваются грязные шалости, о которых все могут узнать». Однако, кроме Люсенжа, нет других серьезных свидетельств о противоестественных влечениях короля. К тому же сами миньоны, как это видно из всех свидетельств о них, были люди мужественные и доблестные. Одни из них были женаты, другие имели громкие любовные приключения. Поэтому намеки на то, что Генрих имел с ними недозволенные удовольствия в постели, едва ли основательны. Давиль, отец которого был свидетелем последних лет правления Генриха III, писал в своих «Гражданских войнах»: «В действительности, этого короля можно обвинить в некоторой слабости к придворным дамам, но он был очень далек от морального распада, в котором его обвиняют». В 1578 г. произошла знаменитая дуэль, известная по описаниям многих современников и позднейших романистов, в которой пали почти все миньоны короля. К смертельно раненному Кеклюсу Генрих приходил каждый день и обещал докторам 100 тысяч франков, если они его вылечат. Когда же он все-таки умер, горе короля было безмерно. Он больше никогда не расставался с волосами Кеклюса и тяжело вздыхал при каждом упоминании его имени. Тела погибших он велел захоронить в прекрасных мавзолеях и возвел над ними великолепные мраморные скульптуры. У него остались тогда только два «любимчика» - Жуаез и Эпернон. Генрих осыпал их безмерными знаками своего внимания и даровал обоим титулы герцога и пэра. Горесть его, однако, не прошла, меланхолия только усилил ась и с годами перешла в глубокую депрессию. В то же время появилась тяга к монастырскому уединению. В 1579 г. король и королева впервые совершили паломничество по святым местам, тщетно моля о даровании им наследника. Начиная с 1583 г. Генрих подолгу жил то в одной, то в другой монашеской обители. Вместе со всей братией он вставал до рассвета и присутствовал на всех службах. Пища его в эти дни была очень скудной. Пять часов в день король посвящал пению служб и четыре часа - молитвам вслух или про себя. Остаток времени был занят процессиями и слушанием проповедей. Спал он на простой соломе, отдыхая не более четырех часов в день. Другой характерной чертой Генриха, очень много объясняющей в его противоречивых поступках, была мнительность, переходившая всякие разумные пределы. Так, в 1583 г. Генрих велел перебить всех львов, медведей и быков в королевском зверинце из-за того, что видел дурной сон: ему приснилось, что его разрывают на части и пожирают львы.
Таким образом, Генриха нельзя было назвать деятельным и энергичным правителем. Между тем царствование, выпавшее на его долю, было одним из самых тревожных во французской истории. Религиозные распри обострялись с каждым годом. По возвращении Генрих нашел Францию близкой к междоусобию. Надежды на то, что король сможет примирить различные партии, не оправдались. Вскоре началась новая война, в которой младший брат Генриха, Франциск, сражался на стороне гугенотов. Впрочем, боевые действия ограничились лишь незначительными схватками. Сам Генрих воевал без всякого воодушевления, тяготился неудобствами походной жизни и хотел скорее возвратиться в Париж. В 1576 г. в Болье был подписан мирный договор. Франциск Валуа получил Анжу, Турень и Берри; Генрих Наваррский - Гиенну; принц Конде - Пикардию. Протестантам король предоставил свободу вероисповедания, но только не в Париже и не при королевском дворе. Кроме того, он дал им восемь крепостей, в которых они могли находить безопасное убежище. Все отнятые у гугенотов имения должны были возвратиться прежним владельцам. Этот договор можно было считать победой протестантов, которые отстояли в тяжелой войне свои права. Протестантская республика обратилась после этого как бы в независимое государство: она имела свои религиозные уставы, свое гражданское управление, свой суд, свою армию, свою торговлю и финансы.
Уступчивость короля чрезвычайно не нравилась католической партии. Ее глава герцог Генрих Гиз в 1576 г. с помощью преданных сообщников начал образовывать в разных областях Франции тайные общества защитников католической веры (католическую Лигу). В Париже было сосредоточено главное начальство над ними под именем центрального комитета. При содействии приходских священников Лига неимоверно разрослась, а вместе с ней выросло до опасных пределов могущество самого Гиза. Вскоре он мог рассчитывать, что, встав во главе религиозного движения, сможет безо всякого труда свергнуть Генриха III и занять его место. Благодаря бумагам, найденным в 1577 г. у курьера, умершего в Лионе на пути в Рим, король узнал о существовании Лиги и догадался о настоящих намерениях своего противника. Однако Генрих понимал, что гонения на Гизов возбудят против него половину королевства. Поэтому он именным указом подтвердил образование Лигии провозгласил себя ее главой. Эдикт, подписанный в Болье, был отменен, религиозная война возобновилась. Вскоре католики добились некоторого успеха под Бержераком. Поэтому мир, заключенный в 1577 г. в Пуатье, был гораздо менее благоприятен для гугенотов.
Но в середине 80-х гг. обстановка во Франции опять обострилась до крайности. В 1584 г. умер младший брат короля, герцог Анжуйский. Сам Генрих не имел наследников. Династию Валуа в ближайшие годы ожидало полное вырождение, а ближайшим наследником престола был глава гугенотов Генрих Наваррский. Перед лицом этой угрозы лигисты возобновили свою деятельность. Гизы вступили в союз с Испанией и провозгласили наследником престола кардинала Карла Бурбона. По мере того как усиливались Гизы, власть короля становил ась все призрачнее. И гугеноты, И католики относились к нему враждебно. Чтобы удержать при себе хотя бы последних, Генрих должен был в 1585 г. согласиться на подписание Немурского эдикта, запрещавшего под угрозой смертной казни во Франции всякое другое исповедание веры, кроме католичества. этим эдиктом Генрих Наваррский был отстранен от законного права наследовать престол после смерти Генриха III. Гражданская война вспыхнула с новой силой. В октябре 1587 г. гугеноты одержали победу над католиками в битве при Кутра. Генриха считали главным виновником поражения. Когда в декабре он вернулся в столицу, парижане встретили его очень враждебно. Король понимал, что прибытие Гиза в мятежную столицу будет сигналом к всеобщему возмущению, и запретил ему возвращаться в город. Как будто издеваясь над его указами,
Гиз в мае 1588 г. приехал в Париж и был встречен ликующими толпами народа. Король попробовал ввести в город войска, но парижане 12 мая перекрыли им дорогу баррикадами. На следующий день Генрих ускакал из Парижа в Шартр. Тщетно герцог Гиз убеждал короля, что в настроениях парижан для него нет ничего опасного. 2 августа он сам приехал в Шартр. Генрих, по-видимому, при мирился с ним, пожаловал в генералиссимусы, но в Париж вернуться отказался. Двор переехал в Блуа. Это было временем наивысшего могущества Генриха Гиза. Он вел себя в столице как некоронованный король, только из вежливости оказывавший законному монарху надлежащие ему знаки внимания. Париж беспрекословно повиновался каждому его приказу. Многие открыто говорили тогда, что королю Генриху, как некогда последнему из Меровингов, Хильдерику, пора уйти в монастырь и уступить власть тому, «кто действительно правит». Сестра Генриха Гиза, герцогиня де Монпансье, открыто носила на своем поясе ножницы, которыми грозилась выстричь на голове последнего Валуа тонзуру. Но оказалось, что Гизы рано торжествовали победу. Король втайне готовил ответный удар. 23 ноября он пригласил герцога к себе во дворец. На пути к кабинету Генриха его окружили 45 дворян – телохранителей короля. Шпагами и кинжалами они нанесли Гизу множество ран, от которых он немедленно скончался. Его брат кардинал был брошен в темницу и умерщвлен на другой день.
Известие о гибели Гизов поразило ужасом весь Париж, а потоми всю Францию. Повсюду католики посылали проклятья королю. По церквам служили обедни с молебствиями о погибели династии Валуа. Главою Лиги парижане провозгласили брата Генриха Гиза Карла, герцога Майенского, а королем - Карла Бурбона. Отверженный партией католиков Генрих III поневоле должен был сблизиться с гугенотами. В апреле 1589 г. в парке Плесси-ле-Тур он встретился с Генрихом Наваррским и официально признал его своим наследником. Объединив свои войска, оба Генриха подступили к мятежному Парижу. В мае папа отлучил короля от церкви. С этого времени он сделался в глазах фанатиков воплощением всех зол. Многие из них готовы были убить его и принять мученический венец за веру. 1 августа Иаков Клеман, монах из ордена якобитов, пришел в лагерь осаждавших в Сен-Клу, как будто с вестями из Парижа. Допущенный к королю, он подал ему какие-то бумаги, а потом ударил кинжалом в живот. Генрих оттолкнул убийцу и выхватил нож из раны. Подбежавшая стража изрубила монаха бердышами. Но дело уже было сделано - рана оказалась смертельной, и на другой день король скончался. Незадолго до смерти он еще раз объявил Генриха Наваррского своим преемником и потребовал, чтобы все присутствующие принесли ему присягу верности.
В Париже весть о кончине Генриха III вызвала бурную радость. Горожане отметили ее иллюминацией и разгульными пиршествами. Герцогиня Монпансье сняла траур по братьям и разъезжала по городу в праздничных одеждах. По всем церквам отслужили благодарственные молебны.

Все монархи мира. Западная Европа. Константин Рыжов. Москва, 1999 г.
Источник тут

 Отправлено: 26.12.07 22:40. Заголовок: Señorita Flor, ..

Señorita Flor, спасибо! Очень интересная биография.

 Отправлено: 11.01.08 20:00. Заголовок: Черт возьми, капитан..

Черт возьми, капитан! Не всякий бой можно выиграть. Великий Помпеи проиграл Фарсальскую битву, а король Франциск Первый, который, как я слышал, кое чего стоил, – бой при Павии.
А.Дюма (отец) "Три мушкетера"

Битва при Павии
1525 год
В XVI веке за господство в Европе боролись испанская и французская абсолютные монархии. С особой силой франко-испанское соперничество проявилось в Италии. Борьба за раздел Италии носила ожесточенный характер. В этой борьбе приняли участие римский папа, Венеция, Швейцария, Англия и Турция. Можно выделить три периода войны в Италии: 1) 1494-1504 годы, 2) 1509-1515 годы, 3) 1521-1559 годы. Первый период войны (1494-1504) начался поход французского войска под командованием короля Карла VIII в Италию. Этот поход был довольно хорошо подготовлен в политическом отношении. Во Франции укрепилась королевская власть, существовало единое стратегическое руководство. Французы победоносным маршем двигались по Италии. Но наемные французские войска не могли долго удерживать крепости и были обречены на поражение. Победа не была закреплена, французам пришлось отступить. Французскому королю пришлось отказаться от попыток закрепить за собой Южную Италию и ограничиться захватом Северной Италии. Но Северная Италия была владением Габсбургов, и ее захват привел к франко-испанской борьбе. Франко-испанское соперничество определило весь характер войны. В войну втянулись Англия и Турция, что создавало предпосылки дальнейшего расширения противоречий между государствами Западной Европы. Второй период итальянских войн (1509-1515) вновь привел к оживлению военных действий в Северной Италии. Завоевание Северной Италии должно было способствовать укреплению внешнеполитического положения Франции. Самыми крупными сражениями второго периода войны являются бои при Аньяделло и Равенне. Венеция, римский папа и испанский король заключили союз, названный «Священной лигой», чтобы совместными усилиями изгнать французов из Италии. Французы вновь потерпели поражение, так как перед абсолютным превосходством сил даже стратегический гений оказался бессильным. В третий период итальянских войн (1521-1559). Северная Италия снова становится главным театром военных действий. Этот период включает шесть войн, растянувшихся на 38 лет. Испанский король, он же германский император Карл V, стремился изгнать французов из Милана и перенести военные действия во Францию. Но вторжение во Францию ему не удалось. Напротив, французский король Франциск I перешел Альпы и занял Милан, хотя гарнизон цитадели Милана продолжал оказывать сопротивление. Карл V привлек на свою сторону англичан, римского папу, Мантую и Флоренцию. Союзниками французского короля выступали Венеция и Швейцария. После Милана французы осадили Павию, которую обороняли испанцы и немецкие ландскнехты. Попытки штурма укрепленного города успеха не имели, поэтому Франциск решил овладеть Павией с помощью блокады. Для этого была возведена контрвалационная линия. По одним данным блокада продолжалась два месяца, по другим – четыре месяца. Гарнизон и жители города, несмотря на острый недостаток продовольствия, держались стойко. Для деблокады Павии восточнее города были сосредоточены отряды ландскнехтов и испанцев под общим командованием Пескары. В имперском войске насчитывалось около 20 тысяч пехотинцев (из них 12 тысяч ландскнехтов). Значительное число испанских стрелков и частично немецкие ландскнехты были вооружены новым, усовершенствованным ручным огнестрельным оружием – мушкетами. Разгадав намерения неприятеля, Франциск приказал устроить циркумвалационную линию, северным участком которой явилась кирпичная стена Охотничьего парка, находившегося на северных подступах к городу. Лагерь французов был переведен к востоку от Павии, так как противника ожидали с этого направления. С западной стороны города находился арьергард под командованием герцога Алансонского. Основную силу французского войска составляла швейцарская пехота, которая насчитывала около 8 тысяч человек. Кроме того, у Франциска было около 5 тысяч нижнегерманских наемников, так называемая «черная банда». Всего имелось около 20 тысяч пехотинцев и 53 орудия. В коннице и артиллерии превосходство было на стороне французов. Имперское войско под командованием Пескары, как и ожидалось, подошло к Павии с востока и расположилось в укрепленном лагере. Передовые его части укрепились в 100 м от восточного участка циркумвалационной линии французов. Это привело к ослаблению бдительности в отношении северного ее участка. Франциск I решил держаться оборонительного способа действий, так как рассчитывал на мощь своих укреплений, а еще больше – на развал войска имперцев, где наемники долгое время не получали жалованья. Действительно, наемники-ландскнехты требовали выплаты положенных им денег, угрожая неповиновением. Отдельные их отряды уже начали уходить. Пескара должен был торопиться. Его решение вступить в бой было продиктовано именно этим обстоятельством, а не тактической обстановкой. Он решил прорвать циркумвалационную линию французов на северном ее участке, за которым не велось даже наблюдения. Местность здесь считалась неудобной для действий колонн пехоты и тем более для действий конницы. Она представляла собой холмистый луг, заросший кустарниками и отдельными большими деревьями. Парк пересекали несколько ручьев. Кроме того, беспрерывные ночные атаки имперцев на различных участках циркумвалационной линии отвлекали французов и усыпляли их бдительность. В темную ночь с 23 на 24 февраля незаметно для французов вастадоры (vastadores) – испанские саперы – пробили в кирпичной стенке три бреши, используя для этого тараны, ломы, кирки и другой инструмент. Тогда же войско имперцев выступило из своего лагеря и через пробитые в стенке бреши устремилось в Охотничий парк. Войско наступало тремя колоннами. Впереди шли 3 тысяч мушкетеров (испанцы и частично ландскнехты), за ними двигалась кавалерия, третью колонну составляли главные силы пехоты – ландскнехты. Получив сведения о наступлении противника, Франциск на рассвете поднял свое войско по тревоге. Сам он во главе жандармов с полевой артиллерией поскакал навстречу имперцам. Французская конница при поддержке артиллерии атаковала конницу имперцев и стала ее теснить. Но мушкетеры открыли огонь и остановили дальнейшее продвижение неприятеля. Деревья, кусты и ручьи служили естественным укрытиями для мушкетеров, став препятствием для французской тяжелой конницы, во многом предопределившее ее поражение. Когда подошла «черная банда» (5 тысяч чел.), против нее оказалось две колонны ландскнехтов (12 тысяч чел.). Используя свое численное превосходство, конница и пехота имперцев быстро решили исход боя. «Черная банда» была зажата в тиски и разгромлена. Когда остатки «черной банды» в беспорядке бросились бежать, появилась швейцарская пехота. С фронта швейцарцы были атакованы ландскнехтами, а с тыла – защитниками Павии, сделавшими вылазку на завершающем этапе боя. Окруженная превосходящими силами, швейцарская пехота также была разгромлена. Арьергард французского войска под командованием герцога Алансонского не решился вступить в бой. Увидев поражение главных сил французов, герцог приказал своим подчиненным отступить за р. Тичино и после переправы уничтожить мост. Остатки французского войска лишились пути отступления. Франциск I попал в плен. Таким образом, в бою при Павии отрицательно сказались последствия поэшелонного вступления французских войск в бой. При общем равенстве сил это обеспечило имперцам превосходство на всех трех этапах боевых действий. По причине отсутствия взаимодействия родов войск успешные действия французской артиллерии не были подкреплены атаками конницы и пехоты. Вместе с тем в событиях наглядно проявилась ненадежность наемного войска XVI века: добровольцев вербовали на короткие сроки, их боеспособность во многом зависела от своевременности выплаты жалованья. Командующему приходилось уговаривать наемников и нередко принимать решения в зависимости от настроения и поведения своих подчиненных. Политическим следствием поражения французов в Северной Италии стало сближение католической Франции со своими исконными врагами – турками и немецкими протестантскими князьями. Оказавшись в плену у Карла V, французский король организовал переговоры с турецким султаном Сулейманом Великолепным о совместной борьбе с Габсбургами. Письмо Франциска к турецкому султану явилось поводом для вторжения турок в Венгрию. При Могаче в Южной Венгрии они вскоре разбили соединенные чешско-венгерские силы и в 1529 году подошли к Вене. Франко-турецкий союз оказался прочным, так как Габсбурги были общим врагом французского короля и турецкого султана. Поддержка Франциском немецких протестантских князей также ослабляла Габсбургов. Вернувшись из плена, Франциск I отказался подтвердить заключенный в Мадриде мир и присоединился к коалиции, организованной римским папой под лозунгом освобождения Италии от испанского ига. В эту коалицию вошли Венеция, Милан, Флоренция и Англия. В 1527 году вновь начались военные действия в Италии, которые велись с переменным успехом свыше двух лет и закончились в 1529 году новым поражением войска французского короля. Италия продолжала оставаться во власти имперцев. Немецкие ландскнехты и испанская пехота, вооруженные мушкетами, снова доказали свою высокую боеспособность. Со второй половины XVI века испанская пехота считалась лучшей в Европе.

По материалам книги "Сто великих битв", М. "Вече", 2002.

 Отправлено: 24.02.08 19:57. Заголовок: Сюда, навереное, буд..

Сюда, навереное, будет больше к месту:)))
В свете разговора, завязавшегося в соседнем разделе - вот - нашлась небольшая статья про орден иезуитов:
ОРДЕН ИЕЗУИТОВ

Интриги, шпионаж, убийства, шантаж - все эти преступления совершало тайное «Общество Иисуса»

В Словаре русского языка слову «иезуит» дается такое объяснение: «1. Член так называемого «Общества Иисуса», одной из самых реакционных воинствующих организаций католической церкви; 2. Хитрый, двуличный, коварный человек». С первым определением можно согласиться или не согласиться, во всяком случае, оно понятно. А вот почему понадобилось давать второе, мало кому известно.

Генерал Папы Римского

Рассказ о тайной истории иезуитов следует начать с истории богатого испанского идальго дона Игнацио Лопеса де Рекальдо Лойолы, родившегося в 1491 году. Получив приличное по тем временам образование, дон Игнацио избрал военную карьеру и стал блестящим офицером. Казалось, жизненный путь идальго предопределен, но судьба распорядилась иначе: тридцати лет от роду, дон Игнацио получил тяжелое ранение в жестоком сражении. Благодаря природному здоровью и жажде жизни он вырвался из лап смерти. Но выздоровление шло медленно, и у Лойолы было время поразмышлять о весьма важном, как он считал, вопросе: отчего, несмотря на все усилия инквизиции, католическая вера и власть Папы значительно ослабли, а Реформация набирает силу?

Оправившись от ран, Лойола оставил военную службу и решил полностью посвятить себя религиозному подвижничеству и служению Папе Римскому. В 1523 году идальго совершил паломничество в Иерусалим, где попробовал свои силы на поприще обращения мусульман в христианство, но потерпел фиаско и, немало раздосадованный неудачей, покинул Святую землю.

Вернувшись на родину, де Рекальдо некоторое время изучал богословие в Саламанке, а затем отправился в Париж, где продолжил богословское образование. Там он познакомился и довольно близко сошелся с видными религиозными деятелями Лайнезом и Бовадильей. При их участии и поддержке других единомышленников, которые появились у отставного офицера, дон Игнацио Лопес де Рекальдо Лойола разработал проект монашеского Ордена «Общества Иисуса», позднее получившего название «Ордена иезуитов» от латинской формы имени Иисус - Jesus.

Искушенный в военном деле, придворных интригах и богословии, дон Игнацио считал, что основной целью нового ордена должны стать защита и распространение власти Римско-католической церкви и папского единодержавия. Проект отправили в Рим, и 27 сентября 1540 года Орден был утвержден Папой Павлом III, который наделил его чрезвычайными привилегиями. На следующий год Игнацио Лойола стал первым генералом Ордена. Обратите внимание, именно генералом, как в армии! Из всех католических монашеских орденов лишь иезуиты имели своим главой генерала. Через пятнадцать лет, 31 июля 1556 года, основатель Ордена скончался, а уже в 1622 году был канонизирован католической церковью.

Возникают вопросы: почему Папа сразу же дал новому Ордену чрезвычайные привилегии и почему во главе монахов поставили генерала? За какие выдающиеся заслуги всего через шестьдесят лет после кончины Лойолу причислили к лику святых? Ведь любая церковь обычно подходит к вынесению подобных решений достаточно взвешенно и осторожно.

Здесь кроется одна из главных тайн «Общества Иисуса». Дело в том, что, разработав проект нового монашеского Ордена, де Рекальдо Лойола предложил Папе создать... католическую политическую разведку! Да к тому же в виде полувоенной организации с жесткой дисциплиной.

Лойола был убежден, что инквизиторы не могли эффективно выполнять разведывательные и контрразведывательные функции - они были просто грубыми мясниками, а их шпионы и доносчики не умели корректировать в нужном направлении ход политических процессов. Наверняка немалое влияние на него оказала поездка на Восток, где сильные позиции имела секта исмаилитов, которых позднее многие авторы недаром называли «мусульманскими иезуитами».

Встав во главе Ордена, монах-генерал начал создавать армию шпионов и лазутчиков, исповедовавших вовсе не христианское милосердие, а беспощадный принцип - «цель оправдывает средства». Это полностью развязывало им руки, особенно в отношении язычников и еретиков, коими являлись для Лойолы и православные христиане.

Цель оправдывает средства

После смерти первого генерала его последователь Иаков Лайнес несколько реорганизовал орден в соответствии с замыслами и заветами своего «учителя». Вот как выглядела после этого структура «общества» с точки зрения современных спецслужб.

Будучи военной организацией, Орден делился на разряды. Первый составляли испытуемые. В течение двух лет они проходили суровую школу орденской дисциплины, не допускавшую даже мысленных сомнений и малейших колебаний при выполнении приказа вышестоящего иезуитского начальника: неважно, шла ли речь о доставке тайного послания или убийстве неугодного человека.

Ко второму, более высокому в иезуитской иерархии разряду относились схоластики. В течение пяти лет они изучали общие науки и богословие. Причем далеко не все испытуемые, а лишь особо доверенные и способные становились схоластиками и получали весьма основательное по тем временам образование. Во время обучения они должны были таиться друг от друга и заниматься доносительством. Кроме того, им давались навыки конспиративной работы, а также практические знания, необходимые для того, чтобы стать «ловцами душ», то есть вербовщиками агентуры.

Третий разряд составляли коадъюторы, которые принимали монашеские обеты и вели соответствующий образ жизни. Испытуемые же и схоластики, хотя и являлись членами Ордена, могли, ничем не выделяясь, свободно жить в миру. Именно из таких законспирированных иезуитов состояла обширнейшая шпионская сеть «Общества Иисуса».

В свою очередь, коадъюторы тоже делились на два разряда. Одни становились духовными коадъюторами, принимали духовный сан и занимались воспитанием юношества, миссионерством и проповедничеством. Ну а по линии тайной деятельности в их обязанности входил негласный поиск подходящих кандидатов для привлечения в ряды членов Ордена, а также выведывание всевозможных тайн и распространение нужных иезуитам сведений и слухов.

Впрочем, коадъютеров использовали и для выполнения важных заданий, хотя чаще для этого привлекались схоластики.

Например, известный французский шпион-авантюрист шевалье Эон де Бомон был тайным иезуитом и имел степень посвящения схоластика. Переодетый девицей, в переплете книги Монтескье «Дух законов» он доставлял секретные послания французского короля Людовика XV российской императрице Елизавете Петровне. В корсете этой «дамы» были зашиты полномочия на ведение переговоров, а в подошве башмака спрятан ключ от шифрованной переписки. Позднее, будучи секретарем французского посла в Лондоне, де Бомон ухитрился незаметно стащить портфель заместителя английского министра иностранных дел Вуда, пока того угощали ужином. Ловкий иезуит успел скопировать лежавшие в портфеле важные документы и также незаметно вернуть портфель дипломату. Естественно, что обо всем он подробно информировал своих начальников по Ордену.

Другим, не менее известным политическим авантюристом, также имевшим разряд схоластика, был не кто иной, как гетман Зиновий Хмельницкий, позднее, по совету иезуитских иерархов, принявший псевдоним Богдан - данный Богом. После 1917 года его образ значительно облагородили, придав ему привлекательные черты в угоду господствовавшей идеологии. В действительности же гетман придерживался принципа «цель оправдывает средства» и делал все для сохранения собственной единоличной власти и влияния католической церкви на Украине. Это, кстати, дает себя знать до сих пор. Что же касается вхождения Украины в состав России, то, поскольку народ требовал воссоединения с русскими братьями, у гетмана просто не оставалось иного выхода. Вскоре после его смерти сын гетмана Юрко, тоже тайный иезуит, порвал с Россией, вступив в союз с ее врагом Польшей.

Вообще вербовке агентуры и подготовке собственных лазутчиков в «Обществе Иисуса» уделяли большое внимание. Недаром уже пятый по счету генерал ордена Клавдий Аквавива (1582-1616 гг.) сам составил их учебную программу и всячески способствовал открытию новых иезуитских учебных заведений, где можно было бы тайно обучать преданных людей.

Кроме духовных, существовали еще и светские коадъюторы, работавшие экономами, поварами, управителями и т.п. На первый взгляд кажется странным, что люди, получившие практически университетское образование, столь редкое в Европе в то время, потом шли в услужение. Однако эта странность объясняется просто: ведь в руках экономов и управляющих со временем оказывались огромные средства, а от поваров-иезуитов зависела жизнь политических деятелей. Так что «Общество Иисуса» могло распоряжаться и тем, и другим.

Самую высшую степень посвящения в Ордене представляли так называемые профессы, принимавшие кроме трех обычных монашеских обетов еще и четвертый - обет безусловного повиновения Папе. Вернее, генералу Ордена. Профессы, как правило, назначались миссионерами в какой-то стране, то есть профессиональными разведчиками-резидентами, руководившими всей агентурной сетью в ней, а то и в целом регионе. В «странах еретиков» - таких, как, например, Россия, профессы становились духовниками при дворах влиятельных князей, где вербовали иезуитам сторонников. То есть, на языке современных спецслужб, приобретали агентуру влияния.

Глава профессов выбирался из своей среды генералом Ордена. А он, в свою очередь, назначал остальных профессов на должности и руководил деятельностью всего Ордена. Обратите внимание: главу «Общества Иисуса» назначал не Папа Римский, а иезуиты сами выдвигали его из собственной среды и отчитывались лишь перед ним! Объяснялось это тем, что в разведке, а именно этим прежде всего занимался Орден, к профессиональным секретам стараются не допускать даже политическую власть предержащую.

Скрывшиеся в темноте

К 1616 году Орден насчитывал уже более восемнадцати тысяч членов - по тем временам огромная армия! - и сумел опутать агентурной сетью многие страны мира. Иезуиты активно действовали в Испании, Италии, Португалии, католической Германии, Баварии, проникли в Вест-Индию, Японию, Китай, Бразилию и Парагвай.

Список преступлений, совершенных иезуитами и их шпионами, занял бы многие тома. Например, во Франции они всячески разжигали войну между католиками и гугенотами, действуя под покровительством герцогов Гизов. Именно иезуиты организовали покушение на короля Генриха IV, после чего их первый раз изгнали из Франции. Но в 1603 году Орден сумел вернуться, чему немало способствовали приобретенные ранее агенты влияния. В Германии стараниями иезуитов не прекращалась Тридцатилетняя война, разорившая страну и унесшая множество жизней. Однако утопить Реформацию в крови им так и не удалось.

Грязные интриги, шпионаж, отравления, убийства, шантаж, подкупы и прочие весьма неблаговидные дела иезуитов в конце концов вызвали возмущение во многих странах. В 1759 году Орден изгнали из фанатично верующей католической Португалии, в 1764-м - вторично из Франции, а в 1767-м иезуитов буквально вышвырнули из цитадели католицизма Испании. Наконец, под давлением большинства монархов Папа Климент XIV буллой от 21 июня 1773 года объявил Орден ликвидированным повсеместно.

Однако это вовсе не означало конец «Общества Иисуса». Иезуиты, говоря современным языком, перешли на нелегальное положение и, пользуясь накопленными огромными богатствами, постарались сохранить тайную структуру и шпионскую сеть, продолжая руководить ими из подполья. И вот что показательно: в это трудное для них время поддержку Ордену оказали прусский король Фридрих II и русская императрица Екатерина II, втайне симпатизировавшие иезуитам.

Гонения на «Общество Иисуса» продолжались более 40 лет, пока наконец 7 августа 1814 года Папа Пий VII не восстановил Орден, но только для «миссионерской деятельности» в России и Литве. Католическая Литва и православная Русь для католического Запада были прежде всего славяне и, следовательно, представляли немалую опасность.

Впрочем, золотые времена для «Общества Иисуса» все равно миновали. В Испании ему то возвращали имущество, то вновь отбирали. Не удалось иезуитам прочно обосноваться и в других странах, за исключением протестантской Англии, где они даже открыли несколько учебных заведений. Из России же иезуиты были изгнаны указом от 13 марта 1820 года и больше официально туда не возвращались.

Владимир АНТОНОВ

Тайная Власть 5,2000
Источник тут

 Отправлено: 26.02.08 07:19. Заголовок: Генрих Бемер (перево..

Генрих Бемер (перевод с немецкого Н. Попова)

История ордена иезуитов

Основатель

1. Его происхождение и обращение
...Таким образом, своеобразным даром Игнатия являлась не живая и плодотворная фантазия, как у других визионеров, а совершенно необычная, даже единственная в своем роде сила воли. Люди, которые могут властвовать над своис гневом, встречаются, конечно, довольно часто: но людт, у которых Встречаются, конечно, довольно часто, но люди, у которых вся игра чувств покорена их воле, как у Игнатия, состовляют редкое исключение даже среди типичных людей воли, еикетов и властителей.

2. Призвание учеников
…Что же тогда так сильно влекло молодые души к этому старому студенту? Его идеал и те чары, которыми обладала маленькая, совсем незаметная книга, принадлежащая, несмотря на свои небольшие размеры к числу книг, решавших судьбу человечества: она переписывалась бесчисленое количество раз и вызвала более 400 комментариев, эта основная книга иезуитов и в то же время итог долгого внутреннего развития их учителя называется «Духовные упражнения».

3 «Духовные упражнения»
… это не книга в обычном смысле слова: и даже не то, что называется благочестивым упражнением. Ее нужно не прочитать, а пережить. Стиль сдержанный, насколько это вообще возможно, содержание заключается в инструкциях для упражнений, следовательно, это скорее регламент, но регламент не упражнений для развития тела, а упражнений для воспитания души. Что сулит читателю этот регламент?, Он обещает воспитать душу таким обпазом, чтобы человек стал господином своего «я» и научился регулировать свое поведение сообразно неподкупным решениям разума. Это высоая цель, к которой все стремятся, но которой достигают лишь единицы.

4. Идеал Игнатия
Игнатий ясно понял, яснее, чем кто-лбо из предшествовавших ему духовных пастырей, что лучший способ воспитать человека в соответствии с определенным идеалом и сделать его навсегда верным сторонником этого идевла чсостоит в том, чтобы завладеть его воображением…
…Далее, определяя его (Игнатия) идеал жизни, мы не должны упускать из виду тот круг идей, который господствует над горизонтом сознания Игнатия и вместе с тем ограничивает его не только в упражнениях, но и везде и всегда: идейный круг католических догматов…
…Наконец, не следует забывать и о том, что он никогда не имел ввиду полного и разностороннего развития личности…Высшей целью, к которой он стремится, является не разностороннее и полное развитие индивидуальности, а закалка характера. Высшая добродетель, которая порождает все остальные, для него не неутомимая жажда знания, развивающая все способности человека, а самообладание; самообладание в смысле монашеского самоумерщвления, самообладание, которое переходит в самоотрицание и может заставить человека пожертвовать лучшим, что есть в его интеллекте, может заставить его убедиться в истинности обратно тому, что он видит собственными глазами. Игнатий считал это самообладание необходимой предпосылкой для плодотворной деятельности, направленной на спасение душ ближних. Умственное развитие стоит для него на втором плане и, с его точки зрения, всегда должно быть подчинено принципу: индивидуум должен изучать и знать только то, чего требует интерес ордена... Сказав:" Стань сначала господином своего "я" и затем принеси это "я" в жертву на службе церкви!", мы вернее определим его цели и идеи...

Глава II Возникновение общества Иисуса.
2. Иезуитский орден как католическая армия спасения.
...папа Павел III наконец утвердил новый орден 27 сентября 1540 года в известной булле. Новый орден носил название "Дружина Иисуса". Он с таким же правом мог бы называться "дружиной папы", потому что обязывался путем специальной клятвы верности к безусловному военному повиновению папе...
...Лозунгом, который орден выдвинул в начале своей деятельности, было обращение масс, покинувших ограду церкви... Но народ во многих местах отвык от исповеди, зачастую люди вообще уже не ходят к причастию. Нужно поэтому снова привить ему охоту исповедоваться, а для этого иезуит никогда не должен отпускать без утешения тех немногих, кто еще приходит. На остальных можно действовать в этом направлении при помощи проповедей, ибо проповедь всегда является наиболее близким и удобным путем к сердцам масс...

4. Иезуиты как школьный орден.

Среди многочисленных задач, которые ставил перед орденом статут 1539 года высшее преподавание даже не упоминается, война с протестантизмом упоминается только как возможная, а не как ближайшая и настоятельная задача... Каким путем Игнатий пришел к этому расширению и видоизменению своей программы?.. Если иезуит должен был "стать всем для всех, чтобы приобрести всех", он должен был превосходить все круги, на которые хотел оказывать влияние, не только энергией и рвением, но и своим образованием.
Поэтому в воспитании неофитов ордена умственное развитие с самого начала занимало почти столь же важное место, как и военная муштра характера и эмоций... Орден должен заниматься только непосредственно только этой второй задачей. Первую он предоставлял католическим университетам...
...В 1546 году наиболее могущественный покровитель ордена в Испании, герцог Борджиа, заставил французского иезуита Онфриа прочитать крс фолосовской пропедевтики в своем университете в Гандии, а в 1547 году он добился того, что Игнатий выразил готовность заместить иезуитами все профессорские кафедры этого небольшого университета... В конце того же года городской совет Мессины предложил устроить для ордена в проектированном муниципальном университете коллегию при условии, если генерал обяжется постоянно замещать четыре профессорские кафедры... Успех был настолько велик, что к Игнатию стали со всех сторон обращаться с просьбами дать иезуитских профессоров, и он вынужден был перестать противиться превращению своего ордена в школьный орден. Уже в 1549 году в Палермо была открыта вторая иезуитская гимназия...

6.Конституция иезуитов.
...Согласно конституциям, вновь принятый член поступает на два года в новициат, или дом испытания. Здесь новиций получает военное воспитание характера и сердца, необходимое для рыцаря Христа. Здесь он учится самоотречению и повиновению, молиться и созерцать, исповедоваться должным образом, посещать богослужения... Если он не обнаруживает никакой склонности к научным занятиям, то становиться к концу первого года светским коадьютором... Если, напротив, он обнаруживает талант, то к концу второго года становится схоластиком, то есть его посылают в одну из многочисленных школ ордена, где он должен всецело отдаться научными занятиям в течение долгих лет. Сначала он проходит гимназический курс, затем на протяжении трех лет изучает философию. После этого его обычно заставляют в течене некоторого времени быть учителем. Если он обнаружил способности, его допускают к изучению богословия, которое отнимает у него, по меньшей мере, еще четыре года. Заключением и венцом второго периода занятий является рукоположение в священники. Но посвящение еще не дает ему права немедленно начать исполнять священнические функции. Разрешение на это он получает лишь по истечении годичного срока, после того как, принеся три монашеских обета - бедности, целомудрия и повиновения, он вступит в разряд духовных коадьюторов. Но даже как духовный коадьютор он не принадлежит еще к Обществу Иисуса в строгом смысле слова. В общество он принимается лишь после допущения к профессии, то есть торжественному принесению не только трех монашеских обетов, но и спейиальной присяги верности, котороая связывает Общество с папой.
Из этой необыкновенно точно отрегулированной системы подготовки само собой вытекает иерархическое членение ордена. Он делится на четыре класса:1)схоластиков, то есть студентов в собственном смысле слова, потому что новиции, подвергающиеся искусу в домах ордена, еще не считаются членами общества; 2)светских коадьюторов; 3)духовных коадьюторов; 4)профессов. В известных случаях к эти четырем классам может присоединяться пятый класс "индифферентов", то есть таких членов ордена, относительно зачисления которых в тот или иной класс Общество еще не успело принять решения. Раньше думали, что под именем "индифферентов" подразумевались иезуиты в коротком платье, то есть тайные иезуиты. Но это заблуждение. Правда, при Игнатии было два случая, когда высокопоставленные лица некоторое время скрывали свое вступление в Общество, чтобы спокойно привести в порядок свои личные дела. Но тайных иезуитов, всю жизнь скрывавших свою принадлежность к ордену, никогда не существовало.
продолжение следует...

 Отправлено: 11.03.08 11:30. Заголовок: продолжение Эта арм..

продолжение

Эта армия, распадающаяся на четыре разряда, конечно же нуждается в крепкой местной и центральной организации. Нижнюю степень первой образуют обыкновенные поселения, резиденции и миссии: затем более крупные орденские дома, коллегии, новициаты и дома профессов. Эти поселения и дома сгруппированы в провинции, во главе которых стоят провинциалы. Наконец, провинции образуют так называемые ассистенции: в настоящее время их пять? Италия, Франция, германия, Испания и Англия вместе с Америкой. Стоящие во главе этих ассистенций ассистенты являются, однако не местными должностными лицами, а членами центрального правительства и имеют своем местопребывание в Риме...сказав об ассистентах, мы уже назвали один из важнейших органов генерального штаба Общества. Кроме ассистентов в состав штаба входят? адмонитор, то есть приставленный орденом к генералу контролер, далее, помощники генерала, среди которых на первом месте стоят генеральный секретарь и генеральный прокуратор - министр финансов ордена. Но душой всей организации является генерал, избираемый пожизненно. Один, облеченный правом повелевать, он неограниченно руководит всеми действиями ордена и выбирает всех его должностных лиц, за исключением ассистентов и адмонитора. Кроме того, он полновластно распоряжается всем имуществом ордена и решает своими приказами, имеющими силу закона, все вопросы, которые не требуют изменения конституции иезуитов. как единственный представитель ордена во внешних делах, он руководит всеми переговорами с верховным военным главой, папой, и со всеми светскими державами, с которыми орден поддерживает отношения или состоит в союзе...Фактически генерал, в силу конституции, правит орденом почти также самовластно, как главнокомандующий командует своими войсками. Правда, это самодержавие соединяется со своего рода парламентом, генеральной конгрегацией, состоявшей из провинциалов и известного числа депутатов от каждой провинции, которые выбирались почти исключительно среди иезуитов высшего класса профессов. Этот парламент, во-первых, имеет право в случае вакантности поста генерала выбрать новое правительство, то есть избрать нового генерала, новых ассистентов и нового адмонитора. Во-вторых, он образует высшую законодательную власть ордена, и, в-третьих, он один может распускать поселения ордена. Но так как он может самостоятельно собираться только в случае смерти генерала, то не представляет, подобно генеральным капитулам других орденов, противовеса власти генерала и действительно имеет осень небольшое значение...Орден в том виде, как его создал Игнатий, действительно представлял собой абсолютную, самодержавную монархию.
Этот строгий абсолютизм был, конечно, лишь следствием самой природы ордена. Раз орден должен быть всегда к услугам папы в полной боевой готовности, он должен был подчиняться единой власти, должен был от первого человека до последнего преклоняться перед единой верховной волей...Это единство верховной власти было легко провести в статутах, но трудно применить на практике. Игнатий стремился достигнуть этого: 1) старательно организовав переписку между главой ордена и его членами и 2) введя железную военную дисциплину. Уже в его время обмен письменными посланиями внутри ордена играет такую важную роль, как ни в одном из европейских государств...Но в его глазах дисциплина еще важнее. Принципы этой дисциплины хорошо известны: безусловная субординация и "perinde ac cadaver" ("Точно труп" (лат.) - это выражение из устава ордена иезуитов символизирует безусловное беспрекословное подчинение). Подчиненный должен смотреть на старшего, как на самого Христа; он должен повиноваться старшему, "как труп, который можно переворачивать во всех направлениях, как палка, которая повинуется всякому движению, как шар из воска, который можно видоизменять и растягивать во всех направлениях; как маленькое распятие, которое можно поднимать и которым можно двигать как угодно".
...никто не придавал субординации и повиновению так много значения, как Игнатий. Он развил целую теорию повиновения, в которой он различает три степени: 1)подчинение действия; 2)подчинение воли; 3)подчинение ума. Последняя степень является наивысшей, потому что отречение от собственных убеждений есть самая трудная жертва, которую можно требовать от человека...
...Раз армия должна была всегда быть в полной боевой готовности к услугам генерала, то для этого, кроме полного внутреннего единства, необходимо было, чтобы каждый отдельный член ее был совершенно свободен от всех обязательств, которые могли помешать свободе его действий. Игнатий позаботился об этом: 1)он обеспечил иезуитам безусловную независимость от всех светских и духовных властей путем ряда папских привилегий; 2)он освободил их от всех монашеских и священнических обязанностей, которые могли бы стеснить их деятельность; 3)в то же время он обеспечил им все, даже самые высшие привилегии светского духовенства, а учреждениям ордена, поскольку они вели университетское образование, - высшие привилегии университетов.
вследствие этого иезуит не обязан, как монахи, носить специальный костюм; он не обязан всецело отдаваться аскетизму; он не обязан, подобно членам капитулов или так называемым регулярным каноникам, петь в хоре. Таким образом, он и не монах, и не светский священник в обычном смысле слова; он представляет собой нечто особенное...орден образует автономный политический организм, государство с собственным правом, собственной конституцией, собственным имуществом, словом, государство наподобие древних германских государств: армию, всегда готовую к бою с девизом ad maiorem Dei gloriam, т. е. к наибольшей славе церкви, управляемой непогрешимым папой.

7. Место Общества Иисуса в истории монашества.

 Отправлено: 11.03.08 22:33. Заголовок: Алиса, спасибо!..

Алиса, спасибо!

 Отправлено: 11.03.08 22:43. Заголовок: Алиса, спасибо!:)..

Алиса, спасибо!:)

 Отправлено: 11.03.08 22:54. Заголовок: Алиса, класно! Больш..

Алиса, класно! Большое спасибо.

 Отправлено: 12.03.08 10:08. Заголовок: То же самое по А. Бы..

То же самое по А. Быкову.
...Обратимся теперь к уставу, определяющему внутреннее устройство Общество, созданного Лойлой. Орден иезуитов распадается на шесть классов: "послушники", "ученики", "светские кандидаты", "духовные кандидаты", "исповедники трех обетов" и "исповедники четырех обетов". Эти классы не представляют из себя замкнутых каст, но переход из одного класса в другой вполне зависит от способностей и степени развития экзаменующегося. Низший класс, послушники, или новиции, распадается на три параллельных отделения: светские, духовные и безразличные; первые готовятся быть учителями, чиновниками, бухгалтерами и т. д.; вторые - священниками, миссионерами, монахами; третьи - наклонности и дарования которых еще не выяснились. Большей частью это дети или юноши, воспитываемые в духе, желательном ордену; поступить в этот класс извне может всякий, кроме бывшего уже послушником в каком-нибудь духовном ордене. Поступающий в послушники отрекается от своей воли, от своей семьи, от всего, что вообще дорого свободному человеку; он становится рабом ордена, который имеет право помыкать им, как вздумается; вступительные три обета, правила повседневной жизни, одежда, пища, жилище - для всех послушников одинаковы безусловно;испытания их полной подготовленности производятся преимущественно в возрасте от 15 до 18 лет. Приносящие с собою движимое или недвижимое имущество имеют право им пользоваться на свои личные потребности, но отчуждать не смеют, так как этим имуществом распоряжаются старшие начальники. Если послушник почувствует себя не способным продолжать дальше жизнь в установленных рамках, то заявляет об этом одному из начальников и тот может его уволить из ордена без всяких стеснений и церемоний.
Второй класс, ученики, или схоластики, мало чем отличаются от первого: только научные занятия происходят в усиленной степени и дисциплина немного строже. Ученики подготовляются к произнесению данных уже ими обетов при более торжественной обстановке; однако если принятая ими на себя задача окажется непосильной, то их также могут уволить из ордена. Нет возврата в мир из третьего класса, светских кандидатов, и параллельного с ним четвертого, духовных кандидатов. Эти два класса подвергаются испытаниям по всевозможного рода занятиям, конечно, сообразуясь со способностями каждого отдельного лица; не менее десяти лет испытаний, при расчете, чтобы испытуемый был не моложе полных 30 лет, дают право произнести свои обеты в торжественной обстановке, в присутствии высшего начальства. Во время испытаний кандидаты духовные могут быть, с разрешения властей, священниками, принимающими исповедь посторонних, миссионерами, пользующимися большей свободой действий, и начальниками иезуитских коллегий; светские кандидаты также, в случае надобности, могут исправлять более или менее ответственные должности, по указанию ближайшего своего начальника.
Произнеся торжественно обеты, кандидаты переходят в пятый класс, исповедников трех обетов, не подвергаемых уже испытаниям, а сознательно несущим свою службу на пользу и процветание ордена. В этот класс принимают на 33-м году жизни, когда характер человека вполне установится и на него можно положиться. Исповедник трех обетов трудится усиленно на различного рода должностях, согласно данной ему инструкции, но, как не подготовленный вполне, часто не знает мотивов того или другого распоряжения. Для того чтобы знать все тайные намерения, планы и соображения распорядителей судьбами ордена, необходимо удостоится полного доверия со стороны генерала и перейти в последний, шестой класс, исповедников четырех обетов. Право произнести четвертый обет, повиновения римскому папе, предоставляется только лицу, доказавшему свою преданность генералу и ордену, - такому лицу, которое не станет повиноваться папе в ущерб интересам своего ордена и сумеет дипломатично вывернуться в затруднительном положении. Строго говоря, единственно шестой класс и заслуживает названия настоящих иезуитов; в их руках находится судьба ордена, так как только они распоряжаются низшими классами бесконтрольно, из их среды избираются все высшие начальники и они одни знают все тайны ордена. Поэтому понятно, что число исповедников четырех обетов довольно ограничено, и в самую блестящую эпоху могущества ордена иезуитов их не бывало больше 50 человек. Но достичь такого положения можно только после длинного ряда годов, проведенных в трудах и искусах.
Кроме перечисленных шести классов, составляющих собственно орден, в распоряжении иезуитов были и есть так называемые "привлеченные", или "светские иезуиты". Эти лица, очень многочисленные, не принадлежат ни к одному из классов и, без всякой видимой связи с орденом, занимают в обществе самые разнообразные положения;...Большая часть из них воспитывалась в иезуитских учебных заведениях и сохранила связи с бывшими своими наставниками и воспитателями; другие привлечены прямым подкупом или же им обещаются и исполняются различного рода домогательства, не достижимые обыкновенным путем. В большинстве случаев привлеченные так или иначе зависят от ордена, который ничем не связан с ними и всегда может отречся при промахе или скандалах с их стороны...

 Отправлено: 13.03.08 21:02. Заголовок: Алиса, еще одно спас..

Алиса, еще одно спасибо:)
Буду вникать:)

 Отправлено: 17.03.08 10:26. Заголовок: по А. Быкову. Что к..

по А. Быкову.

Что касается внутреннего управления ордена, то во главе его состоит генерал, избираемый верховным советом, или конгрегацией, пожизненно и утверждаемый папою; это утверждение обратилось впоследствии в пустую формальность. Все члены ордена повинуются генералу беспрекословно, слепо, не позволяя себе рассуждать; прием и удаление членов зависит от него, он созывает верховный совет, председательствует в нем и пользуется двумя голосами. Ничто не может совершиться в ордене без ведома и согласия генерала, от которого зависят назначения на все должности; только "ассистенты" и советник, или "адмонитор", назначаются верховным советом после его избрания. Если генерал уезжает по важным делам из рима или почему-нибудь не может исполнять своей должности, его замещает им же избранный генерал-викарий; перед смертью генерал назначает своего преемника, но если он не успеет этого сделать, то исповедники четырех обетов собираются и немедленно избирают генерала, чтобы орден ни секунды не оставался без главы. Избираемый не имеет права отказаться от ответственной должности. По идее Лойлы, суммы, отпускаемые на содержание генерала, расходуются верховным советом, который имеет право, в случае растраты и явно соблазнительного образа жизни, немедленно сместить генерала. Деятельность главы ордена заключается в непрерывном руководстве и контроле всех действий членов, для чего он поддерживает постоянную переписку, причем каждый иезуит имеет право по делам ордена прямо адресоваться к генералу, единственной заботой которого должно быть развитие и процветание его всемирной монархии, его государства в государствах; он может обладать научным образованием, но важнее всего для него знание человеческих слабостей, неустанная деятельность, отважная решимость, мудрая осторожность и железная сила воли для достижения намеченной цели.
Ассистенты генерала состовляют его тайный совет; это - его министры; они являются, в числе пяти, представителями орденских провинций, по именам которых и называются. Они созданы не только для помощи генералу, но и для надзора за ним, поэтому ассистенты могут, в случае серьезной необходимости, созвать верховный совет помимо генерала, даже низложить последнего, заручившись письменным согласием провинций. Шестой член тайного совета, адмонитор, дает секретные советы "в почтительной форме" генералу, в случае его промахов во вред ордену, и также избирается верховным советом. такая система шпионажа, примененная к властелину ордена, применяется последним ко всем подчиненным ему в ордене лицам, а при содействии всех членов и "привлеченных" - к заслуживающим внимания лицам вне ордена, почему генерал постоянно знает все, что делается на свете. Необходимо заметить при этом, надзор за поведением генерала мало опасен ему в силу его неограниченной власти; весь тайный совет нахоится непосредственно в его руках; он может его разогнать, арестовать, наказать, наконец генерал, в силу папской буллы 14 марта 1543 г., может самостоятельно изменить статьи устава и сделать из членов тайного совета прямых исполнителей своих распоряжений. Таким правом пользовались преемники Лойлы, генералы Лайнес, Борджиа и Аквавива.

 Отправлено: 17.03.08 11:02. Заголовок: Генрих Бемер. 3. Пре..

Генрих Бемер.
3. Преподавание иезуитов. искусство и литература.
... Он был орденом преподавателей и ученых по преимуществу, самой большой школьной организацией, которая когда-либо существовала в мире, потому что две трети его учреждений были школами и четыре пятых его членов были студентами или учителями...орден принципиально занимался лишь высшим преподаванием... В коллегиях низшего разряда преподавали лишь классические языки, латинский и греческий. Они соответствовали приблизительно нашим гимназиям (начало 20 века). В коллегиях среднего разряда к гимназии присоединялся философский факультет. В отличие от первых мы могли бы назвать их лицеями. В коллегиях высшего разряда присоединялся еще теологический факультет. Сам орден давал им название академий или университетов...видно, что иезуитские университеты нельзя отождествлять с современными (начало 20 века ) французскими или немецким университетами. Во-первых, они всегда были соединены с гимназией; во-вторых, они имели только два факультета: философский и теологический...
Но орден занимался не только образованием юношества; он занимался также и его воспитанием. Кроме коллегий, у него было большое число пансионов для молодых дворян, довольно значительное число интернатов для бедных школьников, и прежде всего начиная с XVII века множество семинарий для священников. Во многих католических странах в его руках находилась почти полная монополия воспитания молодежи господствующих классов, в частности монополия подготовки духовенства...
Чем объясняется невероятный успех Общества Иисуса как школьного ордена?...отцы были обязаны своим успехом единственной причине: они учили бесплатно...Но, конечно, не это обстоятельство побуждало государей и города расходовать огромные суммы на содержание иезуитских школ...главной причиной их успеха было убеждение, что не существует более умелых, более опытных учителей, чем иезуиты...Мы должны будем признать за Игнатием право на тот же почетный титул в католических странах, которым Меланхтон давно уже пользуется в странах протестантских. Оба были великими педагогами своих церквей, и притом одинаковым образом. Ибо, собственно говоря, они не выставили нового идеала образования, а лишь ввели в школы современный им образовательный идеал. Это обстоятельство объясняет нам, почему школы иезуитов и протестантские сельские и городские школы кажутся нам теперь, поскольку дело идет о педагогических принципах, до некоторой степени родными сестрами. и в тех и других школах идеалом преподавателя являлось научить ученика говорить и писать по латыни, как на родном языке. Ни маленького протестанта, ни маленького католика особенно не затрудняли греческим языком. Но в то время как протестантский школьник изучал обычно еще начатки еврейского языка, арифметики и физической географии и получал весьма основательное религиозное образование, программа иезуитских гимназий состояла лишь в изучении классических языков. Религиозное образование, игравшее столь большую роль в протестантских школах, сводилось здесь лишь к заучиванию наизусть и краткому объяснению катехизиса. Отцы полагали, что для вверенных их заботам детей методические религиозные упражнения, регулярная молитва, регулярная исповедь, регулярное посещение мессы и воскресных служб гораздо важнее, чем преподавание религии...
Но это не единственное различие между протестантскими и иезуитскими школами. Протестантские школы сохраняли известную долю индивидуальной инициативы в применении общей учебной программы. В иезуитских школах стремились к возможно более полному единообразию...

 Отправлено: 06.07.08 15:40. Заголовок: Одиночные плавания ч..

Одиночные плавания через Атлантику

Осваиваю сейчас великолепную книгу Ж.Блона "Великий час океанов" - по сути, это сборник рассказов о наиболее важных и интересных моментах в истории мореплавания. Всем рекомендую эту книгу - написана просто, но захватывающе, а исторические события, послужившие для неё материалом, сами по себе увлекательны, как роман. Одну из наиболее впечатляющих глав, посвященную путешественникам, пересекшим Атлантический океан в одиночку, выкладываю на форум. В книге она называется "Свободны

 Отправлено: 06.07.08 18:06. Заголовок: Serg, огромное спаси..

Serg, огромное спасибо!
Как всегда, очень-очень интересно!

 Отправлено: 07.07.08 18:14. Заголовок: Легенда о "панам..

Легенда о "панамской даме"

Ещё одна любопытная старинная история - снова в изложении Ж. Блона, из той же книги (автор прекрасный рассказчик ИМХО! Хоть всю книгу выкладывай по главам)

Итак, это случилось в 1671 году на побережье Карибского моря. Панамского канала тогда ещё, конечно, не было, но Панама уже была большим и процветающим городом, одной из самых крупных испанских колоний. И именно поэтому она привлекла внимание знаменитого пиратского капитана, храброго и жестокого Генри Моргана. Собрав большую армию флибустьеров, он подступил к городу и у его стен разбил охраняющую его испанскую армию. В городе, оставшемся без защиты перед лицом захватчиков, началась паника...

— Они идут! Они идут!
В течение веков этот крик, вырывавшийся из тысяч ртов, гораздо чаще выражал панический ужас, чем безумную радость. Поднявшись в предместье, он перекинулся в город. Его услышали в каждом доме. Когда же через полчаса стало ясно, что сражение проиграно, порт превратился в место действия трудновообразимой драмы.
Оба пирса и весь берег были покрыты людским муравейником, буквально сползавшим в море. Люди прыгали с причалов в лодки, брели по мелководью к суденышкам, бросались вплавь к стоявшим на якоре кораблям, толкались, орали, захлебывались, отчаянно дрались, затаптывая слабых, без всякого снисхождения к женщинам и детям. История знавала подобные сцены панического бегства, когда море мнилось последним прибежищем, последней надеждой на спасение. Шлюпки уже отходили под парусом или на веслах. Сумевшие забраться туда счастливцы толкали гребцов, в безумном страхе за собственную жизнь колотили по головам цеплявшихся за борт, каблуками отдавливали им руки. Над портом стоял сплошной стон, слышались призывные крики, рыдания, проклятия, угрозы, а по прилегавшим улицам с топотом неслась нескончаемая людская река — скорее, скорее, прочь из города!
Согласно описаниям свидетелей, первым поднял паруса и вышел в море корабль, груженный церковными ценностями — среди них был алтарь массивного золота, практически бесценный. Интересно, что эта вещь с той поры бесследно исчезла, превратившись в легенду. Говорили, что «один священник закрасил алтарь белой и голубой краской, а когда привез его в Перу, то распилил на куски». Оставим эту деталь на совести рассказчика и обратимся к другим, значительно более достоверным фактам.
Среди беглецов, которым удалось пробиться на корабль (как мы увидим, им не удалось уйти далеко), была молодая женщина, совсем недавно вышедшая замуж; ее супруг находился в это время в Перу. Она выглядела как живая статуя — точеная фигура, черные волосы, белоснежная кожа, бархатные глаза, короче, канон испанской красавицы того времени, «краше которой в Европе не было и нет никого». Имя этой женщины не сохранилось («панамская дама» — так называют ее хронисты), но реальность ее существования подтверждается многими свидетельствами. Я решил для удобства рассказа наречь ее доньей Эрмосой.
Менее чем в десяти морских милях от Панамы лежит остров Товаго. Первые барки с беженцами еще не успели подойти туда, как сзади над морем поднялся столб дыма.
— Лихоимцы жгут город!
Никому из беглецов не пришло в голову, что пиратам глупо жечь город, взятый ценой таких усилий, до того, как они успели его ограбить. Но для
подобных суждений требовалось известное хладнокровие, а откуда ему было взяться в подобных условиях? В действительности роковой приказ исходил от дона Гусмана [губернатора Панамы], отошедшего со своим штабом в индейскую деревушку Пенономе, в четырех километрах западнее Панамы:
— Взорвать пороховые склады, как только первые пираты войдут в город!
При взрыве погибло некоторое число захватчиков, но взметнувшийся вулкан мгновенно объял пламенем деревянный город.
Однако для беглецов, которые, стеная, вылезали на берег Товаго, виновниками всех несчастий могли быть только пираты, недаром же они не люди, а самые настоящие монстры! Жители городов Испанской Америки, особенно обитатели Панамы и Карибского побережья, всерьез верили, что у пиратов Ямайки и Тортуги на человеческих фигурах красуются песьи или обезьяньи головы. Священники и монахи усердно убеждали свою паству.
— Чудовищные инстинкты превратили этих людей в исчадий ада.
Вряд ли донья Эрмоса, жена богатого купца, разделяла простонародные верования. Но в том, что флибустьеры были людьми чудовищного нрава, она не сомневалась, как и все остальные женщины ее круга. Достаточно было взглянуть на черный столб дыма, ночью окрасившийся в багровый цвет, чтобы представить себе творившиеся в Панаме ужасы.
Крупные парусники вслед за кораблем с церковными сокровищами улизнули в открытое море и сейчас были вне пределов досягаемости — на подходе к Перу или портам Тихоокеанского побережья. Но мелкие суденышки не могли рисковать: океан есть океан даже в хорошую погоду под ясным солнцем, и вдали от берега утлым скорлупкам несдобровать. Примерно сутки в сердцах беглецов на Товаго еще теплилась наивная надежда: ведь все, кто мог уплыть из Панамы, уплыли; значит, порт опустел, и пиратам не на чем будет пуститься в погоню. Действительно, в течение этих суток море между Панамой и Товаго гнало лишь белые барашки.
— Монстры побесчинствуют и рано или поздно уйдут. Тогда мы сможем вернуться домой...
Безумная надежда рухнула, когда прямо перед островом из утреннего тумана стали возникать паруса. Монстры сумели где-то раздобыть не только барки, но и несколько судов довольно солидного тоннажа. Теперь они шли во главе целой флотилии к Товаго. В течение часа противоположный берег острова был ареной отчаянной паники и душераздирающих сцен — в несколько уменьшенном масштабе по сравнению с тем, что происходило недавно в Панаме. Беглецы, не видя ничего вокруг, тащили задыхаясь свое добро и сталкивали барки в море. Но Тихий океан был в гневе, огромные валы переворачивали суденышки со всем содержимым. Люди захлебывались у самого берега. Многие пытались зарыться в песок, спрятаться хоть в крысиную нору от грядущей беды.
Двухсуточное бесчинство пиратов на Товаго заслуживает особого упоминания. На пепелище сожженной Панамы была уже собрана огромная добыча, но флибустьеры злились, что многое сгорело. Морган, обосновавшись в губернаторском дворце — каменное здание с толстыми стенами почти не пострадало от пламени, отдал приказ:
— Догнать беглецов, вышедших в море, и как следует потрясти их!
Пуще всего адмирала снедала мысль об уплывших церковных украшениях; все подробности их погрузки на галион рассказали свидетели, подвергнутые дознанию. Поэтому участникам погони было велено захватить церковные сокровища. Самые исполнительные намеревались идти в океан, но большинство решило сделать остановку на острове. Надо же выведать, говорили они, в какую сторону двинулся галион и где он может прятаться. Пираты налетели на Товаго как коршуны — впрочем, расхожее сравнение несправедливо к птицам, которых не интересует ни золото, ни женщины.
Донья Эрмоса и несколько других беглянок из числа самых красивых поначалу не поняли, почему их пощадили. Запертые в одном из домов, они, рыдая, взывали на коленях к Деве Марии, слушая доносившиеся снаружи крики. В любую секунду осатанелые головорезы должны были ворваться в их убежище. Но нет, дверь открыли лишь для того, чтобы дать им еды и питья. Пленницы терялись в догадках о причине столь мягкого обращения. А она была очень проста: флибустьеры знали, что их ожидает гнев адмирала за то, что они застряли на Товаго, вместо того чтобы догнать галион с сокровищами, и надеялись умилостивить предводителя, доставив к нему нескольких красавиц. На третьи сутки женщин вывели из дома, посадили на корабль и отвезли в Панаму.

— Адмирал шлет вам это со своего стола.
«Это» был дивный серебряный поднос, уставленный яствами и графинами. Принесшая его прехорошенькая, нарядно одетая черная служанка была прежде одной из горничных губернатора Гусмана. Во дворе совсем не чувствовалось следов пожара. Из окон своей комнаты донья Эрмоса видела уголок сада — посыпанные песком дорожки, разноцветные кусты, птичьи клетки, бассейн с морскими черепахами. К аромату цветов примешивался запах дыма, все еще висевшего над городом.
— Можно мне выйти в сад?
— Нет, сеньора. Вам велено оставаться в комнате.
Пленница... Вчера вечером, когда донью Эрмосу вводили в эту комнату, в коридоре появился адмирал. Он учтиво поклонился, сняв шляпу. Сеньора может потребовать все, что пожелает. Не потеряй сеньора присутствия духа, она могла бы ответить:
— Я хочу, чтобы меня освободили и разрешили ехать к мужу.
Но она этого не сказала. Страх был еще слишком велик. Она успела мельком разглядеть главаря пиратов — невысокий, но очень представительный мужчина, широкое загорелое лицо, вовсе не похожее на песью голову. Изысканно одет, превосходно говорит по-испански. Донья Эрмоса пробормотала, что она предпочла бы остаться с другими пленницами. Адмирал лишь улыбнулся и, ничего не ответив, удалился.
Теперь донья Эрмоса наконец уразумела, почему пираты пощадили ее на Товаго и что означала учтивость адмирала. Она была напугана, но не могла побороть чисто женского любопытства: «Как он начнет домогаться меня?»
Появились еще две девушки, на сей раз испанки, сообщившие, что адмирал велел им быть постоянно в распоряжении сеньоры; обе были необыкновенно почтительны.
— Почему я не могу спуститься в сад? — спросила донья Эрмоса.
— Адмирал опасается, как бы ненароком с вами не случилось чего-нибудь дурного.
И девушки начали заученно твердить: адмирал-де без ума от сеньоры, она может получить от него все, что пожелает. Ах, зачем возмущаться, зачем стонать? Все женщины Панамы, за исключением разве что глубоких старух, вынуждены были поступиться собой, чтобы спасти жизнь. Покориться силе, когда нет другого выхода, вовсе не грех.
Осада через посредство третьих лиц продлилась несколько дней, что уже само по себе удивительно для флибустьера. Донья Эрмоса и та была удивлена. Из своих покоев она не могла слышать того, что происходит в парадном зале дворца. Морган пировал там с соратниками, и недостатка в развлечениях и удовольствиях любого рода у них не было. Отсюда и невероятно терпеливое «ухаживание».
— На сей раз, сеньора, я пришел к вам сам.
Донья Эрмоса успела подумать: «Так и должно было случиться. Только почему сейчас, а не раньше?» Обе служанки тут же испарились без звука. В огромной комнате с роскошной мебелью царила прохлада, из сада доносились крики попугаев. Пират, массивный, с багровым лицом, но тщательно завитыми усами и в повязанном на голове красном платке, стоял между доньей Эрмосой и дверью, глядя на нее невыносимо пронзительным взором, и молчал. Он был словно живой утес, от которого отскакивали бессвязные фразы пленницы, твердившей о супружеской верности. Донья Эрмоса знала от своих служанок, которые в свою очередь слышали об этом от флибустьеров, что у адмирала была на Ямайке законная жена, которую он чтил; но супружеские чувства не мешают мужчине время от времени развлечься, и пираты были бы шокированы, если бы их предводитель вел себя иначе. Если донья Эрмоса поначалу надеялась пробудить в нем какую-то порядочность, то по мере того, как она говорила, ей становилось все более ясным, что она напрасно тешит себя иллюзиями. Монстр все так же молча пошел на нее.
Донья Эрмоса закричала, изо всех сил оттолкнув его. И адмирал, вместо того чтобы накинуться на нее, толкнул ее так, что она упала на пол, после чего круто повернулся и вышел из комнаты, хлопнув дверью.
Донья Эрмоса была так потрясена, что, когда служанки вернулись (а они были тут как тут, едва хлопнула дверь), она не могла говорить, ее душили слезы. Немного успокоившись, она поведала им о случившемся, и именно из их уст вся эта история стала известна впоследствии.
— Я слышала, как адмирал упомянул в сердцах имя Божье. Значит, он христианин, — наивно твердила пленница. — Я сумею убедить его не совершать греха прелюбодеяния.
Служанки, видевшие, что адмирал превратил губернаторский дворец в настоящий притон, лишь умилились подобной наивности. Прошло несколько дней. Морган не появлялся, он продолжал осаду. Служанки, не выдержав, дали понять госпоже, что ее добродетельность дорого обходится городу: ведь Морган, удовлетворив свою страсть, давно бы ушел восвояси, а так он продолжал терзать Панаму. Днем и ночью из домов слышались крики истязаемых.
Донья Эрмоса слушала эти слова ломая руки, ее прекрасное лицо искажали мучения; служанки решили, что она на пороге сдачи. Однако, когда адмирал вновь явился в ее покои, она вынула из-за корсажа спрятанный кинжал и приставила его острием к груди:
— Лучше умереть!
Во всем ее облике было столько решимости, что Морган опять отступил. В тот вечер гордая испанка получила на ужин лишь хлеб и воду. А на следующее утро ее отвели из дивных покоев в темницу, благо во дворце их было в избытке. Испанские художники изображали потом «панамскую даму» прикованной к стене рядом со скелетом в цепях, но эти художества не стоит принимать за чистую монету. Как бы то ни было, донья Эрмоса провела несколько дней в каменном мешке, после чего Морган передал ей, что она должна выплатить выкуп в 30 000 реалов, иначе ее заберут пленницей на Ямайку.

Донья Эрмоса вновь увидела дневной свет 14 февраля 1671 года. В то утро Морган отдал приказ экспедиции покинуть Панаму. Множество британских историков, сведущих в бухгалтерском деле, добрых полтора столетия подсчитывали стоимость добычи. Цифры вышли такие: минимум — 400 000 реалов, максимум — 750 000. Караван, двинувшийся с грузом в обратный путь, насчитывал 175 вьючных животных, в основном мулов.
Флибустьеры уводили с собой толпу пленников, по большей части негров-рабов. То был очень удобный товар, двигавшийся своим ходом. Вместе с ними шли несколько десятков испанцев, мужчин, женщин и детей, за которых Морган не получил выкупа.
— Еще есть время, и вам, возможно, не придется ехать на Ямайку. Но — торопитесь, — предупредил он.
Как и во всех предыдущих походах, адмирал разрешил пленным отправить послания родственникам и друзьям. Людской поток тянулся по тропе, каждый день умирали дети. Донья Эрмоса брела одна. Соотечественники ненавидели ее за те блага, которые якобы расточал перед ней Морган, — послушать их, она имела в своем распоряжении целый дворец, купалась в немыслимой роскоши, слуги ползали перед ней на коленях. Ее же считали виновницей всех бед: почему она не уступила пирату? Он мог бы расчувствоваться и пощадить их. Каменный мешок и голодный рацион последних дней были не в счет, да они и не верили ее злоключениям. Даже теперь, когда Морган выказывал полное пренебрежение к ней, пленники донимали донью Эрмосу попреками: почему она не попросит адмирала распорядиться идти помедленнее, сократить дневные переходы, давать больше еды и питья?
Сломленная морально, донья Эрмоса в отчаянии шлет адмиралу записку. Никакого ответа. Пленники понимали, что у Моргана в эти дни были другие заботы, кроме как судьба испанцев. Среди флибустьеров росло недовольство, оно выливалось в открытую вражду, причем предлог неизменно был один и тот же:
— Кое-кто успел набить золотом полные карманы!
Дошло до того, что в один прекрасный день Морган распорядился отвести пленников подальше, а всем флибустьерам раздеться догола на опушке и обыскать одежду друг друга. Сам он первым подал пример. Духота сельвы растопила все кастовые различия, больше не было командиров и подчиненных, люди обрели первородный облик, обнажив — в буквальном смысле — свою натуру.
Обыск удовлетворил не всех: часть флибустьеров ворчала, что, добравшись до Панамы, надо было двигаться дальше в Перу. Вот уж где золото можно грести лопатой, они бы купались в золоте, стали бы властелинами мира! Отягощенные сказочной добычей и не будучи в состоянии извлечь из нее подобающих удовольствий, пираты предавались алчным мечтаниям.
Донья Эрмоса добилась аудиенции у Моргана, когда экспедиция вошла в сожженное селение Крус. Там они пробыли три дня. Понукаемые флибустьерами черные рабы перегружали добычу в шлюпки и пироги, оставленные здесь под присмотром. Адмирал принял донью Эрмосу в одном из уцелевших от огня королевских складов. Он выглядел усталым и озабоченным. Вначале она попросила его облегчить участь соотечественников, на что он ответил, что, поскольку выкуп за большинство уплачен, они сегодня же будут освобождены. Затем донья Эрмоса рассказала, как ее предали и обобрали двое монахов, которых она послала за собственным выкупом: возвратившись с деньгами, они заплатили их за собрата-монаха.
— Куда они делись? Когда ушли?
— Немногим более двух часов назад.
За монахами отрядили погоню. Пойманные, они тут же во всем сознались.
— Молитесь, — сказал им Морган, — завтра утром ваши души предстанут перед Господом.
Напрасно донья Эрмоса умоляла сохранить им жизнь. Казнь состоялась на заре следующего дня. Тела монахов еще дергались в петле, когда над деревьями, где их повесили, закружились стервятники.
Флибустьеры погнали пленных к реке. В толпе негров осталась лишь горстка испанцев, которым не удалось заплатить за свое освобождение.
— Отчего вы плачете? — осведомился Морган у доньи Эрмосы.
— Я погибла. Казнь двух монахов лишила меня последней надежды получить новый выкуп. Лучше бы вы повесили меня вместо них.
Трудно вообразить в точности мысли, кружившиеся в тот момент в тяжелой голове адмирала. Вожак разбойников, он полностью разделял их психологию. В минуты ярости он не щадил никого и ничего. Сейчас перед ним стояла женщина, отказавшаяся стать его наложницей, чем, несомненно, задела его самолюбие. Она находилась в полной его власти. Однако Морган возглавлял поход, и в его нелегкую задачу входило поддержание дисциплины в войске, принципиально отрицавшем всякое подчинение и дисциплину. Для этого требовался непререкаемый авторитет предводителя. Отправить красавицу испанку на Ямайку, где она будет продана на рынке, как рабыня, и достанется кому-то после того, как не досталась ему, — на это он не мог решиться. Выкупить ее для себя тоже было невозможно по очевидным причинам. Присутствие доньи Эрмосы среди пленников превращалось в проблему. Решать ее надо было быстро, поскольку Морган собирался делить добычу по прибытии в крепость Сан-Лоренсо, в устье реки Чагрес. Как поступить?
Его вошедший в легенду рыцарский жест, я полагаю, следует рассматривать как просто наиболее рациональное решение. Этого человека всегда отличал продуманный подход — с самого первого дня, когда он прибыл в Порт-Ройял семь лет назад.
— Донья Эрмоса отправится в Панаму с теми, кто уплатил выкуп. Дайте ей мула.
На этом кончается романтическая история «панамской дамы». Флибустьеры со всем добром погрузились в лодки. А маленькая группа пленных двинулась в противоположном направлении. Измученные, покрытые язвами, облепленные мухами мулы и разоренные, униженные люди возвращались на пепелище. Но радость обретенной свободы переполняла их сердца. Они говорили наперебой о том, как будут отстраивать заново город, и действительно сделают это, не ведая, что через пятнадцать лет их ждет новое нашествие.
На таком же жалком, как и у всех, муле ехала домой «панамская дама», но сколько в ней было грации, несмотря на мятую одежду и утомление. Поглядим же ей вслед, а если она обернется, постараемся запомнить ее лицо — одно из немногих благородных лиц среди скопища грубых и жестоких физиономий этой эпопеи.

 Отправлено: 11.09.08 14:46. Заголовок: Кто про что...а я вс..

Кто про что...а я все про то же:))))

Взятие Гранады (1491-1492 г.)

В течение зимы 1490-1491 Фернандо занимался тщательными приготовлениями к кампании, которая должна была решить судьбу Гранады. Поскольку кампания велась во имя христианской веры, король решил, что ее враги должны нести расходы на эту войну. Налоги на евреев и синагоги были усилены, а в Севилье их вообще обязали отдавать все расходы.
11 апреля 1491 года, Фернандо и Изабелла отбыли на гранадскую границу, чтобы торжественно начать осаду Гранаду и не отступиться от задуманного, пока католический штандарт не будет развиваться на башнях Альхамбры. Многие гранды королевства, особенно из областей, удаленных от Гранады, предвидя, что это будет утомительная осада, требующая более терпения и бдительности, чем воинских подвигов, отправили только своих вассалов. Но ряд городов выставил достаточно много солдат ополчения, и король собрал армию в сорок тысяч пехотинцев и десять тысяч всадников. Все капитаны Фернандо последовали за ним: Родриго Понсе Леон, маркиз Кадис, магистр Сантьяго, маркиз Виллена, графы Тендилья, Сифуэнтес, Кабра, Урена и дон Алонсо Агиляр.
Королева Изабелла, сопровождаемая ее сыном, доном Хуаном, инфантой Хуаной, дочерьми Марией и Каталиной прибыла в Алькала-ла-Реаль, горную крепость и цитадель графа Тендильи. Здесь она осталась руководить поставками для армии. Королева была готова отправиться в осадный лагерь сразу же, как только потребуется ее присутствие.
Армия Ферднандо продвигалась по горным долинам, и 23 апреля достигла деревни Лос Одхос де Хескар, в полторы лиги от Гранады. Солдаты были взволнованы; все чувствовали, что наступает время последнего решающего сражения.
Боабдил собрал свой совет в Альхамбре, из окон которой он мог видеть христианские отряды в облаках пыли. В совете воцарились испуг и замешательство. Многие рекомендовали Боабдилу положиться на великодушие христианского монарха.
Визирь, Абу Касим Абдель Мелик был призван сообщить о состоянии городских общественных запасов, в первую очередь хлеба. Припасов хватило бы на несколько месяцев, не считая складов торговцев и богатых жителей. "Но что за польза," сказал он, "от запасов на несколько месяцев, если осады кастильского монарха длятся бесконечно?"
Абу Касим огласил списки горожан, способных носить оружие. "Но," сказал он, "что толку от простых горожан? Они высокомерно хвастаются, когда враг далеко; но когда шум войны гремит у ворот, они в ужасе прячутся по своим углам."
Когда командир конницы Муса услышал эти слова, он резко поднялся со своего места. "Откуда такие отчаянные речи? Кровь прославленных воинов Тарика, завоевателей Испании, все еще течет в наших венах. У нас есть наша старая гвардия, наша конница, закаленная в войне и в тысячах сражений. Почему мы должны сомневаться в доблести наших горожан? У нас есть двадцать тысяч молодых людей, которых я призову на защиту наших домов. Что еще надо? Наша конница еще докажет свою силу христианам и тем мусульманам, которые уже сдались неверным."
Боабдила воодушевила эта речь. Он загорелся настроем Мусы. "Все, что тебе необходимо," сказал эмир своему командиру, "ты получишь немедленно. Ты и твои люди - защитники эмирата, на то будет воля Аллаха, все оскорбления нашей религии и смерть наших друзей будут отмщены."
Каждому Боабдил назначил направление для работы. Визирь занялся сбором оружия и регистрацией людей. Муса должен был командовать конницей, защищать ворота и брать на себя инициативу по вылазкам и перестрелкам. Наим Редуан и Мухаммед бен Зайяд были его помощниками. Абдел Керим Зегри и другие капитаны должны были охранять стены.
По всему городу слышался звон оружия. Муса появлялся во всех частях города, заражая своим рвением солдат. Для молодых конников он был кумиром; старые воины признавали его качества солдата; толпа черни следовала за ним с криками; и жители, старики и женщины, приветствовали его как защитника.
При первом появлении христианской армии главные ворота города были закрыты и брусами, задвижками и тяжелыми цепями. Теперь Муса приказал, чтобы ворота были оставлены открытыми. "Мне и моим всадникам" сказал он, "поручена защита ворот; теперь мы будем цепями и засовами." Муса разместил в каждых воротах сильную охрану, отобранную из самых храбрых его людей. Все охранники были полностью вооружены и готовы к отражению атаки: их кони постоянно стояли оседланными.
Хотя Гранада была окружена горами и почти отрезана от внешней помощи, тем не менее ее могущественные замки и массивные стены, казалось, бросали вызов любому, кто попытается напасть. В последнем оплоте мавров собрались остатки воинских формирований всего эмирата. Фернандо видел, что любая попытка взять город штурмом будет рискованной и кровавой. Он обратился к плану, столь успешно осуществленному в Басе и решил задушить Гранаду голодом. Для этой цели его армия проникла в самое сердце Альпухарраса, разорила долину и сожгла все деревни, от которых город продовольственно зависел. Разведывательные отряды заняли перевалы в горах южнее Гранады и перехватывали все конвои. Положение мусульман стало безнадежным, что вынудило их предпринять ряд смелых вылазок. Муса во главе своей конницы беспокоил границы лагеря, и даже проник внутрь, вызвав большой переполох. Чтобы защищать лагерь от нападений, Ферднандо укрепил его глубокими рвами и сильными стенами. Лагерь имел четырехугольную форму. Он был разделен на улицы и кварталы подобно городу, войска располагались в палатках. Когда обустройство лагеря было закончено, королева Изабелла прибыла под Гранаду вместе с инфантами, чтобы присутствовать при осаде. План осады уже был отработан на предыдущих городах. Присутствие суверенов в лагере должно было придать дополнительную отвагу войску и вселить страх в осажденных. Сразу после прибытия королева осмотрела лагерь и его окрестности. Ее сопровождала роскошная свита. В честь королевы командиры устраивали салюты, звучала музыка. Непрерывный фестиваль продолжался в христианском лагере.
Прибытие королевы, однако, не произвело никакого эффекта на осажденных. Окружение христианского короля воздерживалось от нападения, а Муса подстрекал христианских всадников на поединки со своими конниками. Ни дня не проходило без стычек и перестрелок между городом и лагерем. Поединки эти были скорее рыцарскими турнирами. Фернандо скоро увидел, что мусульмане полны рвения и храбрости и большинство поединков заканчивается в пользу мавров. Король запретил принимать вызовы на поединки и приказал избегать частных столкновений. Приказы Фернандо вызвали негодование и насмешки мавров: "Лукавый король христиан не имеет великодушия; он стремится подчинять нас через слабость наших тел, но боится столкнуться с храбростью наших душ."
Мусульманские рыцари стали искать различные поводы, чтобы спровоцировать христиан на столкновения. Часто какой-нибудь мусульманский всадник галопом скакал вдоль границ лагеря, стараясь швырнуть свое копье как можно дальше внутрь. На древке копья обычно значилось имя мусульманского всадника или ядовитое послание христианам. Все это раздражало кабальерос, но они не смели нарушить приказ короля. Среди мавров был рыцарь по имени Тарфе, известный своей силой и храбростью. Однажды этот мавр с несколькими товарищами проскочил в лагерь, и пронесся мимо королевских шатров, оставив свое копье рядом с шатром Фернандо. Королевская стража бросилась в погоню, но мусульманские всадники уже вырвались из лагеря и мчались по направлению к Гранаде. На древке копья содержалось язвительное послание Изабелле.
Оскорбление, нанесенное королеве, вызвало взрыв негодования у христианского дворянства. Один кабальеро, Эрнан Перес дель Пульгар, собрал пятнадцать товарищей на отчаянную вылазку. Его план состоял в том, чтобы проникнуть в Гранаду под покровом ночи тайным проходом. Об этом проходе стало известно от мавра-перебежчика, получившего в крещении имя Педро Пульгар. Новообращенный христианин должен был провести своего крестного с товарищами в город. Смельчаки решили поджечь Алькасерию и другие важные здания, и, воспользовавшись суматохой, вернуться в лагерь. В назначенный час отряд диверсантов спустился к Дарро и, соблюдая максимальную осторожность, перешел на другую сторону. Вскоре испанцы остановились недалеко от ворот. Здесь Пульгар оставил для охраны шестерых человек. Остальные продолжили путь вдоль реки, которая в этом месте проходила под стеной. Было темно и тихо. Мавр вел команду Пульгара к главной мечети. Здесь кабальеро, такой же набожный как и храбрый, опустился на колени, достал из кармана камзола свиток пергамента, на котором было выведено большими буквами "AVE MARIA" и прибил его к двери мечети, преобразовав таким образом языческое здание в христианский храм и посвятив его Деве Марии. После этого христиане поспешили к Алькасерии, чтобы поджечь здание. Но тут выяснилось, что один из рыцарей, Тристан де Монтемехор, забыл трут у дверей мечети. Возвращаться было опасно. Пульгар попытался добыть огонь, ударяя мечом по кремню, но тщетно. В это время показался мусульманский патруль. Испанцы решительно атаковали мавров и всех перебили.
В городе поднялась тревога. По улицам бежали арабские солдаты. Но Пульгар с товарищами успешно выбрался через реку за город и вернулся в лагерь. Мусульмане в недоумении обыскали все городские кварталы, но никого не обнаружили. Только на следующий день лист с надписью "AVE MARIA" увидел привратник мечети.
В ознаменование этого великого подвига Пульгара, император Карл V даровал его потомкам, маркизам Салар, привилегию заседания в первых рядах во время мессы, и велел похоронить Эрнана Пульгара после его смерти на том самом месте, где была прибита грамота к дверям мечети.
Королевская лагерная стоянка находилась достаточно далеко от Гранады, так что самого города не было видно из-за холмов. Королева Изабелла выразила желание посмотреть поближе на город, известный всему миру своей красотой; учтивый маркиз Кадис подготовил большой военный эскорт и охрану, чтобы защитить королеву и ее приближенных во время этой рискованной прогулки.
Утром 18 июня великолепная мощная кавалькада вышла из христианского лагеря. Вперед был выдвинут сильный конный авангард. В центре двигались король с королевой, инфантами, свитой и придворными, эскорт составляли наиболее знатные гранды; следом шли солдаты арьергарда. Мусульмане мрачно наблюдали со стен за этим великолепным зрелищем.
Испанцы передвигались по долине к деревне Субия, расположенной на склоне горы слева от Гранады, откуда открывался прекрасный вид на Альхамбру и наиболее красивые городские кварталы. Из деревни навстречу кавалькаде вышли маркиз Вильена, граф Урена и дон Алонсо Агиляр со своими батальонами. Маркиз Кадис, граф Тендилья, граф Кабра и дон Алонсо Фернандес расположили свои войска между городом и деревней на случай неожиданного нападения.
Кавалькада вошла в деревню. Королева поднялась на террасу одного из зданий, откуда открывался прекрасный вид на Гранаду. «Преподобные прелаты и святые монахи, которые всегда окружали королеву, смотрели с удовлетворением," говорит Антонио Агапида, "на этот современный Вавилон, наслаждаясь триумфом, который ждал их, когда эти мечети и минареты будут преобразованы в церкви и колокольни."
Наконец, мусульмане решили, что все эти воинские передвижения по долине являются вызовом на бой и решили принять этот вызов. Вскоре королева увидела отряд мусульманской конницы, скачущей через долину. Они были богато вооружены и одеты в блестящие одежды, а попоны их коней украшены золотом и вышивкой. Это был любимый эскадрон Мусы, составленного из юных представителей богатых семей Гранады. За ними следовала тяжеловооруженная конница, следом шли солдаты с копьями и аркебузами.
Королева приказала маркизу Кадису избегать столкновения с врагом, так как не хотела, чтобы ее любопытство вызвало гибель хотя бы одного человека.
Маркиз обещал повиноваться, что очень расстроило испанских всадников. Мусульмане были озадачены бездействием христиан, вроде бы вызвавших их на бой. Гранадские солдаты выстрелили их арбалетов, но испанцы остались недвижимы. Мусульманские рыцари приближались к христианским войскам, размахивая копьями и предлагая поединки.
Тут произошло неожиданное. У ворот города начался шум и раздался взрыв хохота. Какой-то мусульманский всадник мчался из города в долину. Он был крепкого телосложения, с шлемом, с закрытым забралом, огромным щитом и тяжелым копьем. Меч из дамасской стали и богато украшенный ремесленниками Феса кинжал завершали его вооружение. Это был Тарфе, наиболее наглый и отважный из мусульманских воинов, тот самый, который швырнул копье с посланием королеве. Среди испанских воинов раздались крики негодования. К хвосту коня Тарфе привязал свиток пергамента с надписью «AVE MARIA», тот самый, что прибил Эрнан Перес дель Пульгар к дверям мечети. Один из товарищей Эрнана по вылазке в Гранаду по имени Гарсильяссо ла Вега помчался к деревне, где бросился на колени перед королем, умоляя принять вызов наглого язычника, оскорбляющего Деву Марию. Фернандо разрешил. Гарсильяссо сел на коня, одел шлем с четырьмя перьями, взял фламандский щит и двинулся к мусульманским рядам. Бой произошел между боевыми порядками двух армий. Мусульманин мастерски владел оружием и управлял конем. Они сошлись на копьях. Гарсильяссо был отброшен назад, но удержался в седле. Соперники сошлись на мечах. Мусульманин кружил вокруг своего противника как ястреб; Гарсильяссо уступал мавру в силе, но превосходил его в проворстве; многие из ударов Тарфе он парировал; фламандский щит выстоял против дамасской стали. Оба получили многочисленные раны. Мавр, видя, что соперник сильно устал, вырвал его из седла, но не удержался и сам рухнул на землю. Тарфе тут же навалился на Гарсильяссо и нацелился кинжалом ему в горло. Крик отчаяния пронесся над христианскими рядами. Но тут Гарсильяссо выхватил меч и ударил мавра в сердце. "Это была исключительная и удивительная победа," говорит Антонио Агапида; "христианскому рыцарю Святая Дева дала силы, подобно Давиду, который сокрушил этого Голиафа."
Законы галантности строго соблюдались во время боя - никто не вмешался с обеих сторон. Гарсильяссо торжествовал; он поднял лист «AVE MARIA» на острие меча и, держа высоко над собой, двинулся под радостные крики христиан к своим товарищам.
Эта история нашла отражение во многих испанских балладах и впоследствии была использована Лопе де Вегой.
Муса в ярости приказал своей артиллерии открыть огонь. Потом во главе авангарда двинулся на отряд маркиза Кадиса.
Маркиз теперь чувствовал себя свободным от приказа королевы. Он дал сигнал к атаке. "Сантьяго!" Кричали по линии. Отряд маркиза в тысячу двести копий бросился на врага. Другие всадники последовали их примеру, и сражение немедленно стало всеобщим.
Когда король и королева увидели, что сражение началось, они опустились на колени и умоляли Святую Деву защитить ее преданных воинов. Решительность, с которой мусульмане мчалась на испанцев внезапно иссякла; они были смелы и ловки в перестрелках, но в открытом бою не могли тягаться с опытными испанскими воинами. Паника охватила мусульманскую пехоту; они повернули назад. Муса и его всадники напрасно пытались сдержать их. Некоторые искали убежище в горах, но большая часть бежала в беспорядке к городу, топча друг друга. Христиане преследовали мавров до самых ворот. Свыше двух тысяч было убито, ранены или взяты в плен; две трети мусульманской артиллерии досталось испанцам.
Эта стычка получила название среди христианских воинов "Перестрелка Королевы". Маркиз Кадис отправился к королеве, чтобы принести ей извинения за нарушения приказа.
Веселье от этой победы было испорчено тем же вечером. Около пятидесяти испанских рыцарей, среди которых были граф Урена, дон Алонсо Агиляр, его брат Гонсалво Кордова, Диего Кастрильо, магистр Калатравы и другие, остались в засаде около Армиллы, ожидая что мусульмане ночью придут на место боя, чтобы похоронить погибших. Засада была обнаружена мавром-разведчиком, поспешившим оповестить своих. Когда сгустились сумерки, христиане были окружены неисчислимым количеством мавров. Мусульмане с яростью напали на врагов, мстя за утренний позор. Отступать было некуда. Граф Урена был окружен, но спасся благодаря своим оруженосцам, которые прикрыли его бегство ценой своих жизней. Несколько христианских всадников потеряли своих коней и утонули в ручье. Гонсалво Кордова рухнул в грязь и, отягощенный тяжелым панцирем, не мог дальше идти. Иниго Мендоса, родственник его брата Алонсо, предложил ему свою лошадь, взяв с Кордовы клятву позаботиться о его дочерях. Гонсалво принял предложение; проскакав сотню шагов, он услышал сзади крики и увидел, как четыре мавра окружили Мендосу и пронзили его копьями. Гонсалво сдержал клятву и после установил пенсию его вдове и дочерям. А в деревне Субия Изабелла через год велела основать монастырь Святого Франциска.
Война пока пощадила небольшую часть долины Гранады. Зеленый пояс садов все еще существовал вокруг города, давая жителям Гранады свежие фрукты. Фернандо приказал уничтожить сады и назначил этот акт опустошения на восьмое июля. Боабдил узнал об этом от шпионов и решил защитить «зеленый пояс». Эрнандо де Баса, христианин, проживал в Альхамбре и являлся личным переводчиком эмира. Он вел записки во время осады, где подробно рассказал об этом дне. Ранним утром восьмого июля Боабдил совершил омовение, как положено мусульманину, отправляющемуся на опасное предприятие, которое может стоить ему жизни. Облачившись в броню, он попрощался с матерью, женой и сестрой в башне Комарес.