Эспада - форум любителей исторической литературы

[smallТри кольца премудрым эльфам - для добра их гордого,
Семь колец пещерным гномам - для труда их горного,
Девять - людям Средиземья - для служенья черного
И бесстрашия в сраженьях смертоносно твердого…

Дж.Р.Р. Толкиен «Властелин колец» (пер.
В. Муравьёва и А. Кистяковского).]

Великий властелин мира падишах непобедимой империи Османов султан Сулейман–хан выучился делать драгоценные украшения, когда от роду ему, тогда еще шахзаде, наследнику престола, было лет пятнадцать. Дабы смирить гордыню, как любил говаривать его учитель. С той поры много минуло много лет, и достиг он в этом деле больших успехов: мало было мастеров–ювелиров, способных соперничать в этом искусстве с падишахом. Но тот день, когда закончил он очередной перстень с изумрудом, похоже, сам шайтан проклял.
Султан отложил инструменты, устало откинулся на спинку кресла и, прищурившись, посмотрел на дело рук своих. Хорош! Ах, как хорош был перстень! Камень переливался, играл всеми гранями, цвет – как молодая трава в саду дворца Топкапы. Султан довольно хмыкнул: просто прелестно. Тот, или вернее та, кому перстень сей предназначался наверняка от радости и вздохнуть не сможет. И в тот же миг светлое чело султана омрачилось грустью и задумчивостью, словно туча грозовая набежала на ясное небо. Кому подарить драгоценный подарок, плод стольких бессонных ночей и усилий и смирения? Об этом стоило поразмыслить.
Султан перебирал в уме имена всех своих наложниц, насчитал их уже числом пятнадцать, ну, разумеется, тех, кого смог упомнить, но ни одна из них не была достойна такой карсоты. Не успел он к этим пятнадцати, кому не посчастливилось, прибавить еще пару имен, как дверь в покои распахнулась и вошла – нет! – впорхнула, подобно райской птице, она! Его несравненная Хюррем, та, на которую он вот уж который год, не променял бы и весь свой гарем, выражаясь современно и грубо, оптом. Застучали каблучки и мраморному полу, взметнулось шелковое покрывало, легкие руки обвили шею, горячие губы прижались к устам падишаха. На последующие несколько часов властелин мира был освобожден ото всех тягостных мыслей.
– Однако, как ни прекрасны часы наслаждений, – вздохнул Сулейман, – пора вернуться к делам.
– Ах, повелитель, – кокетливо надула алые свои губки фаворитка, – хотела бы я, чтобы никакие дела не отнимали вас у меня. Но, – чарующим, грациозным жестом она откинула со лба прядь волос, – я понимаю, что они не ждут. Ой, – ее взгляд упал на столик с драгоценностями, – это новый? О, он восхитителен! Можно? – в изумрудных глазах читалась мольба.
Изумрудных! И он мог еще раздумывать! Да ведь только эти глаза и видел он перед собой, когда камень тот обрабатывал да в оправу вставлял. Ее нежные тонкие персты на своих руках и на своих плечах чувствовал. Слава Аллаху! – можно больше не мучиться раздумьями.
– Я хотел тебе сюрприз сделать, – с притворной печалью, улыбаясь однако себе в усы, сказал султан, – повод искал, да все как–то не случалось. Кому же еще он может быть предназначен, как не госпоже моей?
И с этими словами надел султан изумрудный перстень на точеный пальчик.
– Сулейман! – только и смогла выдохнуть Хюррем. – Падишах сердца моего! Люблю!
И зазвенел под сводами султанских покоев хрустальным колокольчиком смех Хюррем, что сводил повелителя с ума, заставляя сердце его сладко замирать от восторга.

– Что–то не так, Ибрагим? – сурово сдвинул брови Сулейман.
Сегодня его советник и ближайший соратник явно был чем–то озабочен.
– Что с тобою? Скажи мне. Помни, – в голосе султана зазвучал металл, – не стоит ничего скрывать от меня!
– Как я смею, повелитель, – поклонился Ибрагим, – просто до меня дошли слухи, – он изо всех сил старался не смотреть падишаху в глаза, – что в гареме неспокойно.

– Валиде, – наедине с царственной матерью повелитель мира всегда превращался в робкого, чуть застенчивого мальчика, каким вдова Селима Грозного Хафса Султан его и помнила с младенческих лет, – что гарем? Слышал я…
– Ибрагим–паша правильно тебе донес, – кивнула валиде, нахмурив брови и сжав губы, что делало ее похожей на своего великого сына. – В гареме неспокойно, – она строго смотрела на сына, и от этого взгляда Сулейман уже в который раз чувствовал себя несмышленым нашкодившим мальчишкой, которого ожидала взбучка. А надобно заметить, что самая суровая выволочка от грозного батюшки его, султана Селима никогда не пугала его так, как нагоняй от матушки.
– Что случилось? – спросил Сулейман.
– Твои… Хюррем и Махидевран, сын мой. Последний раз тебя предупреждаю: если ты их не обуздаешь, то этим займусь я!
– Но что же произошло?
– Они вчера сцепились так, что у меня от их криков до сих пор голова раскалывается, Сулейман.
– О, валиде, я уверяю тебя, что поговорю с Махидевран. И с Хюррем тоже, – тоскливо добавил он, поежившись под строгим взглядом матери.
– Но это еще не все. Кабы не подоспели Нигяр и Гюльшах, то они, о, Аллах, позор какой! – в волосы бы друг другу вцепились! И это не смешно! – сверкнула глазами валиде, заметив, что Сулейман еле сдерживается, чтобы не расхохотаться.
– Простите, матушка, вы правы. Я примерно накажу… их обеих.
– Ты подарил Хюррем кольцо! – воздев руки к небу, горестно, словно он совершил ужасное святотатство, воскликнула валиде.
– Да.
– Вот! А Махидевран это не понравилось. И я ее понимаю. Как ты мог, сын мой?!
– Что ж, – задумался Сулейман, – не переживайте, валиде, я обязательно приму меры.
– Я знаю, ты будешь велик и справедлив, мой лев. Я верю в тебя! – и валиде султан нежно поцеловала сына в лоб.

Следующие несколько ночей Сулейман Великолепный, к вящему неудовольствию Хюррем, не выходил из своих покоев и никого не к себе не впускал. Результат его трудов, казалось, обязан вознаградить его за бессонницу и чуть подпорченные отношения с возлюбленной. Рубиновый перстень по красоте, пожалуй, не уступал изумрудному. Махидевран любит рубины, они ей к лицу, и перстень обязательно придется ей по душе, подумал усталый повелитель Османской империи и без сил рухнул на постель.

– Я разочарована, сын мой, – валиде буквально ворвалась к нему в покои (разумеется, никому другому Сулейман не спустил столь бесцеремонного вторжения).
– Что случилось, матушка? Неужели же в гареме опять беспорядки?
– Нет, все тихо. Матери твоих шахзаде спокойны, покорны и немногословны. Они перестали цепляться друг к другу, и каждая занята исключительно собой. Хвала Всевышнему, я могу больше не тратить время на то, чтобы выслушивать их жалобы и разбирать их склоки.
– Так в чем же дело?
– Кольцо! – процедила сквозь зубы валиде.
– Кольцо? – недоуменно переспросил ее царственный сын.
– Да. Ты подарил Махидевран рубин!
– Конечно. Теперь и у нее, и у Хюррем есть от меня подарок, они довольны, они больше не ссорятся. Не этого ли вы от меня хотели, дорогая матушка?
– Я хотела мира и покоя в своем дворце. Но я также думала, что ты, сын мой, не забудешь и о том, что у тебя есть мать. Прежде чем делать такие дорогие подарки наложницам, тебе бы следовало вспомнить о той, что дала тебе жизнь, и которая, в отличие от некоторых, любит тебя не за какие–то безделушки!
– О, матушка, – султан залился краской стыда, – простите меня.

Следующая неделя у султана выдалась, пожалуй, еще более трудной, чем предыдущие. Днем он, по обыкновению, занимался государственными делами: принимал послов, устраивал нагоняй визирям, обсуждал с Ибрагимом подробности готовящегося военного похода, а ночами, как бы не хотелось ему провести их с Хюррем, он был вынужден корпеть над подарком для валиде.
Черный агат в золотой оправе, он был так же прекрасен, как и бездонные темные глаза валиде. Строгость и изящество, – как нельзя более подходит для царственной матери Сулеймана. По окончании работы султан вручил ей драгоценный подарок, увидел, как потеплел взгляд ее проницательных глаз, и облегченно вздохнул. У него осталось несколько агатов, колье он сделает быстро, и это вернет ему хрустальный смех и благосклонность несравненной Хюррем: она перестанет на него дуться.
Следующие два дня прошли относительно спокойно, разумеется, если не считать проворовавшихся наместников одной и дальних областей империи. Но ими пусть Ибрагим займется. В конце концов, визирь он, или нет?

– Валиде, – Сулейман поцеловал мать, – надеюсь, вы здоровы?
– Хвала Аллаху, сын мой, – грустно вздохнула валиде–султан.
– Вижу, вы чем–то… – начал Сулейман и тут его взгляд упал на безымянный палец матери, – а где же кольцо, матушка? Неужели, – в голосе зазвенел металл, – кто–то посмел на него покуситься?
– Что? Ах, это! Нет, Сулейман, я отдала его Хатидже.
– Отдали?
– Ну, да. Бедняжка Хатидже, она так грустна последние дни.
– Да, она часто грустит. Хотел бы я знать, что с ней такое.
– Она одинока, сын мой. Сам понимаешь, Ибрагим весь в делах, Махидевран теперь, кажется, ни о чем и думать не может, кроме как о том, что ты стал к ней более благосклонным. Даже Хюррем, и та, кажется, полностью поглощена заботами о детях. Да и ты, сын мой, похоже, также позабыл о своей родной сестре. Ну и… ей очень приглянулся этот перстень, и я отдала его ей. Кроме того, я не люблю агаты, они мне не слишком идут, да и не сочетался этот перстень ни с одним из моих нарядов. Ладно, дорогой, не буду тебя задерживать, мне пора.
Валиде поправила темно–синюю шелковую накидку и величественно выплыла из султанских покоев.
– Ах, ты ж… – Сулейман в ужасе хлопнул себя по губам, не дав ругательству сорваться с уст. – Прости меня, Аллах! Ну конечно же, темно–синий! Любимый цвет валиде! Как я мог забыть!
Два часа ушло на то, чтобы доделать колье для Хюррем, три – на то, чтобы провести с ней сладостные часы наедине, и еще полчаса на то, чтобы убедить ее покуда не надевать это колье, если она решит куда–то отлучиться из своих покоев.
– Незачем показывать камни посторонним, о, моя Хюррем. Они призваны защищать от дурного глаза тебя и наших шахзаде, поэтому не носи их на людях, хорошо?
Хвала небу, Хюррем достаточно суеверна, она поверила. Потому что хватит с него настоящей «лихорадки перстней», не доставало теперь только «эпидемии колье» в гареме!
Над очередным перстнем, а также над колье и диадемой из сапфиров Сулейман, точно раб на галерах, трудился полмесяца кряду. Зато улыбка матери, торжествующий блеск ее глаз и крепкие объятия, как нельзя лучше сказали ему, что он поистине сотворил шедевр.

– О, Сулейман, – голос Хюррем звучал чарующе, маняще и взволнованно, что, как всегда, заставляло Сулеймана сгорать от любви и страсти.
– Говори, моя госпожа, – улыбнулся он.
– У валиде я сегодня видела диадему, она такая красивая! – взгляд Хюррем был таким несчастным, что, казалось, способен разжалобить самое суровое и непреклонное сердце. Конечно, она – госпожа, и я не смею…
Султан чуть не застонал в голос; о, нет! Смирение, Сулейман, смирение! Не тому ли призвано было научить тебя ювелирное искусство? Он глубоко вздохнул, крепко сжал зубы и досчитал до десяти.
Аллах милосердный, диадему он просто не потянет, и так не спит которую ночь. Османская империя, на радость всем неверным, рискует потерять своего повелителя, который попросту скончается от бессонницы. Вот только как же объяснить это Хюррем и не вызвать бурю?
– Да, госпожа сердца моего, – осторожно начал он, – я знаю, диадема из изумрудов сделает тебя неотразимой!
– Правда? – радостно заблестели глаза фаворитки.
– Да, любимая, будет у тебя диадема, но чуть…
– Ибрагим–паша, повелитель, – доложил дежуривший у дверей янычар.
– Проси! – облегченно перевел дух султан.
– Повелитель, я пришел сказать, что к походу против неверных все готово.
– Наконец–то, – воскликнул султан Сулейман. – То есть… я хотел сказать, – спохватился он, – дела не ждут. Прости, моя Хюррем, но мы с тобой поговорим чуть позже.
– Как ты повелишь, так и будет, мой господин, – старательно пряча досаду, произнесла Хюррем и удалилась.
– Ибрагим, – вскричал Сулейман, крепко обнимая своего друга и соратника. – Какую радостную весть ты принес мне! Ты сделал меня счастливейшим из смертных!
– Когда повелитель прикажет выступать? – смутившись, спросил Ибрагим.
– Сегодня! Сию минуту! – радостно закричал султан. – Во всяком случае, чем скорее – тем лучше!

Форум » Библиотека » Суета вокруг кольца
	перенос